К 15 летию событий в Литве. Болеслав Макутынович: "Надо было поступать по примеру Приднестровья..."
Из архивов.

Интервью бывшего командира Виленского ОМОНа Болеслава Макутыновича редактору газеты "Литературная Россия" Владимиру Ерёменко и журналисту Владимиру Смирнову.

ВЫБОР

Смирнов: Рижский ОМОН в силу разных причин был всё-таки чаще на слуху. Про Вильнюсский ОМОН мало что известно. Поэтому, пожалуйста, подробней расскажите о своей службе.

— Вильнюсский ОМОН был создан в 1988 году приказом министра внутренних дел СССР. Тогда по всей стране такие отряды создавались для борьбы с организованной преступностью, которая набирала силу, а также для борьбы с массовыми нарушениями общественного порядка.

Я принимал участие в формировании отряда с самого начала... Дело в том, что я работал в органах с 1978 года — в батальоне патрульно-постовой службы. Это было одно из лучших подразделений в СССР. На нашей базе часто проводились совещания союзного масштаба. Но в 1986 году я по рекомендации ушёл работать в райком партии и проработал там около года. Потом узнал, что создаётся ОМОН... В республике к этому времени начинали поднимать голову неонацисты, и, конечно, у меня, честно сказать, чесались руки.

Смирнов: Вы кто по национальности?

— Я поляк. У меня мать русская, отец поляк.

Смирнов: Литовцы были у вас в отряде?

— Конечно. Приблизительно где-то половина была литовцев.

Смирнов: А сколько всего человек было в отряде?

— К началу 1991 года в отряде было 150 человек. Это полное штатное расписание.

Смирнов: К этому времени в обществе произошёл раскол... Через отряд трещина тоже прошла?

— Отряд, как и вся милиция, — это люди, люди разных национальностей, разных убеждений. И то, что происходило в обществе, конечно, имело место и у нас. Часть работников ушла, потому что они были сторонниками независимости Литвы. Советскую платформу приняли почти две трети личного состава... Я с группой офицеров принял решение перевести отряд под союзное подчинение, потому что местные власти хотели нас использовать для подавления антинационалистических выступлений, которые начинали принимать массовый характер. И таким образом в ночь с 11 на 12 января мы захватили полностью базу отряда и стали работать под союзным подчинением.



Ерёменко: Вы сказали, что антинационалистические выступления приобрели массовый характер... Насколько массовыми они были?

— Я вам скажу, что когда был референдум, 17 марта 1991 года, то в Литве, где нелитовцев только одна треть, за сохранение СССР проголосовала половина населения.

Ерёменко: Это значительная цифра.

— Это очень большая цифра. Сотни тысяч людей были на нашей стороне. В Литве не надо было проводить войсковую операцию. Надо было позволить трудящимся Литвы взять власть в свои руки и не мешать им. То, что сегодня говорят с экранов телевидения, правдиво только на 25 процентов.

Смирнов: Болеслав, давайте вернёмся в 1991 год. В чём заключалась ваша работа?

— Мы брали под охрану государственные объекты СССР. Их пытались занять незаконные вооружённые формирования; мы деблокировали таможенные посты, которые росли, как грибы после дождя... На нашем счету было много разных операций, в частности операции по разоружению незаконных формирований. Мы их успешно проводили, причём не один раз, что, конечно, вызывало ярость у противоборствующей стороны. Ландсбергис призывал население Литвы штурмовать нашу базу.

Смирнов: Он тогда кто был?

— Он был тогда председателем Верховного Совета Литовской ССР.

Смирнов: А в миру он вроде музыкант?

— Он музыковед, профессор Вильнюсской консерватории. У него изветные родители. Его папа был фашиствующим литовцем. Гитлеровцев в Каунасе встречал хлебом и солью. А сам Витаутас в своё время был в Консерватории секретарём комитета комсомола. Сегодня мы можем говорить о том, что он был осведомителем КГБ.

Смирнов: И опять не удивлюсь. В Латвии первым министром иностранных дел тоже был осведомитель — Георг Андреевс. Потом его разоблачили по суду. И что думаете, заклеймили позором? Нет, отправили послом в Канаду... Ясно, что мягко обошлись с ним потому, что у самих рыльце в пуху. По этой же причине в Латвии спасли от уголовного преследования министров-педофилов. Но, к сожалению, Запад не брезгует с ними якшаться, лишь бы было в пику России...

Ерёменко: На ваш взгляд, можно было предотвратить распад СССР или это была фатальная неизбежность?

- Я не так давно разговаривал со своим главным врагом. Он был тут в Москве. Это Буткявичус. Он был министром обороны Литвы с 1991 по 1993 год. Потом он успел посидеть в тюрьме. Его арестовали за махинации, и дали пять лет строгого режима. Но в то время он был одной из ключевых фигур. Я с ним встречался в прошлом году здесь, в Москве. Он приезжал по делам. Буткявичус многое понял. Он сказал мне интересные слова: "Болеслав, на самом деле мы и не думали выходить из состава СССР... Нас вытолкнули".

Ерёменко: Кто? Кого он имел в виду?

— По существу, Центр. 13 января 1991 года, когда произошли события вокруг телебашни, премьер-министр Литвы сбежал, Ландсбергис тоже пытался скрыться... Испуг был полный. Сегодня мы имеем явные доказательства того, что 13 человек и как раз 13 января, как по заказу, были убиты снайперами того же Буткявичуса, потому что они стреляли с окрестных домов.

В интервью одной из Лондонских газет Буткявичус проговорился. Он сказал, что это была тщательно спланированная операция и что жертвы были неизбежны... А начиналось у нас с того, что по улицам Вильнюса в 1989 году ходила группа умалишённых, выпущенных из психиатрической больницы, где-то 20 — 30 человек. Они выкрикивали националистические лозунги, но их никто серьёзно не всё принимал... И движение "Саюдис", которое возглавлял Ландсбергис, называлось сначала социалистическим движением за перестройку" — никак не иначе.

Смирнов: Недавно "отмечалась" годовщина событий вокруг Вильнюсской телебашни. На десятилетие этих событий ОРТ крупным планом преподносило Ландсбергиса как национального героя. Какие чувства вы испытывали?

— Я выключаю телевизор. Я знаю, что на самом деле происходило, как происходило, почему, но меня на передачи не приглашают.

Смирнов: Когда и как ваш отряд выводили из Литвы?

Макутынович: Противостояние продолжалось до августа 1991 года. Потом в СССР произошёл переворот, и нам был предъявлен ультиматум МВД: либо мы разоружаемся и остаёмся на территории Литвы, либо нас выводят в Россию и расформировывают. Большого выбора не было. Часть ребят осталась в Литве, и большая группа, порядка 60 человек, вылетела самолётом в Россию. Нас разместили на базе дивизии имени Дзержинского. В тот период нашлись светлые головы в МВД СССР и на протяжении двух — трёх недель решили судьбу каждого. Мы были оформлены в органы Министерства внутренних дел. Но через несколько месяцев прекратил существование СССР, и в январе 1992 года наши люди практически полностью были выдворены из этих органов.

Нам пришлось выкарабкиваться самим... Ну как самим? Мы что, одни живём в стране?.. Женщины из патриотических союзов собирали для нас деньги на улицах Москвы, очень нам помог Саша Невзоров...

Ерёменко: Как я понял, ваши родные остались жить в Литве. Их не подвергали травле?

— Моя жена Наталья находилась под постоянным контролем. На сына было совершено покушение. Он получил черепно-мозговую травму и перелом тазобедренного сустава.

Ерёменко: Сколько сыну было лет?

— Одиннадцать.

Ерёменко: И как, обошлось?

— Теперь всё слава Богу, но последствия, конечно остались.

Смирнов: Конечно, много пришлось пережить... Но что делать, если не отрекаешься от взглядов, то будь готов идти на крест...

— Самое обидное, что в России до 1998 года я находился в розыске. В Интерполе до сих пор числюсь. Меня периодически задерживали. В очередной раз я был задержан в 1998 году на Ленинградском вокзале. Хорошо, что со мной был человек, который сообщил об ээтом в Генпрокуратуру, подключил политических деятелей. Мы до сих пор проходим по каким-то оперативным учётам, как якобы "вильнюсская преступная группировка".

Смирнов: Понятно, откуда уши растут. Это с подачи нацистов, но у российских чиновников должна быть голова на плечах. Или хотя бы чувство национального достоинства.

Ерёменко: Теперь ваши мытарства закончились?

— У нас компактно проживают около 52 семей... Время, понятно, тоже течёт. Ротации не происходит, но люди остались убеждённые.

Ерёменко: Чем вы сегодня занимаетесь? Не пришлось поменять профессию?

— После того, как двадцать лет отработал в МВД, трудно поменять профессию. Это уже рок... Консультирую по вопросам безопасности руководителей фирм. Коллеги работают в личной охране, в оперативных службах, но тоже на частной основе.

Ерёменко: На ваш взгляд, какая разница между сегодняшней Литвой и Литвой образца 1991 года? Как изменились настроения людей?

— На последних выборах в ноябре 2000 года за Ландсбергиса отдали голоса только 8 процентов избирателей...

Я знаю, что там происходит каждый день. Националисты сегодня обанкротились. Сегодня Литва полностью утратила экономическую независимость, а значит, и государственную независимость, за которую так боролась. Представитель ЦРУ сидит в каждой государственной структуре. Литва сегодня занимает первое место в мире по количеству самоубийств. Крестьянин в Литве живёт на уровне XVIII века — лошадка, соха и кусочек земли, которую он потом поливает, но мало что получает. Работает, чтобы только прокормиться.

Ерёменко: Приблизительно как у нас в России, но мы спасаемся богатыми природными ресурсами. До бесконечности так продолжаться не может. Должен быть финал. Как вы думаете, каким он будет?

— Я так думаю, что однажды русский солдат придёт в Прибалтику. Это объективно. Иначе чужие солдаты будут в России. Одно из двух. Всё к этому идёт. Рано или поздно Прибалтику придётся возвращать России, потому что это исконные славянские земли.

— "Штыки" — это, конечно, образно. Прибалтика на самом деле — благодатный край, и живут там замечательные люди — труженики, поэты, и только интеграция, только объединение может вывести всех нас из того болота, где мы оказались.

Ерёменко: В этом вопросе должна проявить свою политическую волю Россия.

— Безусловно. В Литве живут и нелитовцы, часто граждане России, которых преследуют, уничтожают их духовность, культуру, запрещают разговаривать на родном языке. Но Россия за десять лет так и не сформировала внятную политику по отношению к гражданам России в зарубежье. Понятно, Ельцину было не до того. Он слыл лучшим приятелем Ландсбергиса. А что Путин? Может быть, пока у него руки не дошли? Не знаю.

Ерёменко: Кто из российских политиков вам симпатичен?

— Я очень уважаю Олега Семёновича Шенина. Правда, его не слышно и не видно в последнее время. Мне очень нравится Борис Всеволодович Громов. Сейчас он губернатор Московской области. Я знаю, как он реагировал на события в Прибалтике, и впоследствии мы не раз обращались к нему за помощью... И всегда помощь получали. Пожалуй, по пальцам можно перечислить политиков, о которых можно говорить тепло.

Смирнов: Что вы поняли за эти годы, Болеслав, что выстрадали, о чём жалеете?

— Я понял, что "никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой...". А жалею о том, что мы слепо шли за Центром, считали, что им там, в Москве, видней... Надо было поступать по примеру Приднестровья...

Записал Владимир СМИРНОВ