Давид
Вчера у Ларисы Рубальской умер муж. Давид Розенблат. Звонить и выражать дежурные соболезнования не буду. Просто я знаю, кем для Ларисы был Давид, и я ее не утешу. И никто не утешит. Может быть время в какой-то степени...

С этой парой я познакомилась в 91 году. И вовсе не в Москве. На другом конце света - в Аргентине. Мы вместе были в туристической поездке. Денег ни у кого с собой особо не было, да и вывозить доллары не разрешали. Зато были павловопосадские платки, одеколон, водка и слово "ченьдж", понятное даже испаноязычным. И вот, приехав в очередной город, "руссо туристо" складывали в сумку нехитрый товар и шли "на дело". Естественно, ничего хорошего на одеколон "Саша" выменять было нельзя. Разве что сувениры от индейцев и одноразовые куртки. Но нам и это годилось. Что касается Ларисы, то у нее был прирожденный дар "охотника". Там, где рядовой член нашей группы мог выменять брелок для ключей, Лариса выторговывала туфли из крокодиловой кожи. Вечером в гостинице все тетки рты открывали, когда Лариса возвращалась с добычей.

Они с Давидом отличались редкой для советского человека чертой. Они улыбались. Лариса так и вовсе улыбается всегда. Можете специально поискать в сети. Ни на одной фотографии вы не найдете ее без улыбки, со злым или раздраженным лицом. Это не специально. Она, правда, улыбается и общается так, как будто ее собеседник самый важный для нее человек. Никаких чудес, именно этот ее дар, ее легкий характер, ее готовность броситься на помощь каждому - располагает к ней людей. Причем, это настолько органичные для нее качества, что понятны даже иностранцу без слов. Я бы не удивилась, если бы узнала, что половину этих прекрасных вещей хозяева магазинчиков ей просто подарили. Латиноамериканцы люди эмоциональные и чувствительные.

Ну и вот - в этой поездке Давиду довелось меня полечить. Я отравилась. Отравилась очень даже неплохо - с температурой 40 и сопутствующими явлениями. Давид вообще-то в Москве был популярным стоматологом, но другого врача рядом все равно не было, так что пришлось ему. Он пришел в наш номер, критически осмотрел мою лежащую в уголке тушку и громко провозгласил:
- Сейчас все поправим.
Он развел стакан марганцовки темно-свекольного цвета и рыкнул:
- Пей!
Я заголосила, что у меня будет ожог, что от марганцовки я помру, что я читала в журнале...
Давид сопротивления не ожидал, очень удивился, заругался и все-таки влил мне эту марганцовку. Я легла ожидать лютой смерти, но наутро выздоровела.

В Москве мы общались. Не очень часто, но общались. Они даже однажды были у нас в гостях. И я бывала у Ларисы, грузила ее своей несчастной любовью и своими стихами по этому поводу. Лариса старше меня на двадцать лет, так что, полагаю, мои страдания у нее вызывали лишь ностальгические чувства. Но она меня внимательно слушала и искренне сочувствовала. Повторяю - помочь человеку для нее крайне органично.

Поскольку детей у них не было, Давид и Лариса были очень зациклены друг на друге. Такие старосветские помещики. Но даже когда к Ларисе пришла известность и она стала хорошо зарабатывать, главой семьи оставался Давид, и Лариса это не уставала подчеркивать. А когда несколько лет назад его свалил инсульт, от которого он так полностью и не оправился, оба вели себя еще более великолепно, чем в счастливые времена. Лариса не считала болезнь Давида своим несчастьем и "крестом", она просто спокойно делала все, что нужно. Улыбаясь. Не жалуясь. Не завидуя никому. А Давид заново научился с парализованной половиной тела водить машину. Они вновь начали появляться на тусовках. Было видно, как Давид похудел, как тяжело дается ему каждый шаг, но он над этим шутил, а Лариса немочи его как-будто не замечала.

Они были вместе больше тридцати лет. У Ларисы мягкая улыбка, но железный характер. Она справится. Она соберет свою жизнь, сегодня разбитую на мелкие кусочки. Но Давид давал ее жизни крылья.

Пусть, Давид, наш общий Бог, Бог Ветхого Завета, будет к Вам милосерден.

А Ларисе звонить не могу. Вот просто не могу и все. Не могу говорить то, что полагается. А других слов все равно не подберешь.