ПЛАН ДЕПОРТАЦИИ СОВЕТСКИХ ЕВРЕЕВ В 1953 г 3.
ПРЕДАНИЯ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАКТЫ
Георгий Чернявский , Доктор исторических наук



Продолжение.

Сталин поручил секретарю ЦК Михайлову подготовить текст письма в
центральную печать, который должны были подписать наиболее видные деятели
советской администрации, культуры и науки, евреи по национальности.
Примерно через неделю таковой текст был готов. Он был выдержан в духе
самых примитивных агитационных штампов, приникнут бешеной ненавистью к
“шпионской банде врачей-убийц”, которые продались “американо-английским
поджигателям войны”. Америка объявлялась “каторгой для еврейских
трудящихся, угнетаемых самой жестокой машиной капиталистической
эксплуатации”, а государство Израиль именовалось “плацдармом американских
агрессоров”.
Все эти клише были преддверием, однако, отнюдь не того, что стало
предметом слухов в среде евреев в то время и передавалось по традиции из
поколения в поколение вплоть до наших дней. Ни о какой “просьбе” о
переселении евреев в дальние края или об одобрении такового в письма не
было ни слова.
В этом примитивном и мерзком тексте речь шла о том, что “еврейским
буржуазно- националистическим настроениям” противостоит подавляющее
большинство советского еврейского населения – подлинные патриоты советской
родины, которые “вместе со всеми трудящимися Советского Союза обрели
свободную, радостную жизнь, возможность безграничного развития в любой
области труда и творчества”.
Предполагаемые, пока еще не существовавшие подписанты призывали этих
людей “активно бороться против еврейских буржуазных националистов”,
“повысить бдительность, разгромить и до конца выкорчевать буржуазный
национализм”. В проекте письма выражалась уверенность, что это требование
будет единодушно поддержано еврейским населением СССР. Более того, в
документе отмечалась выдающаяся роль Советского Союза в спасении
человечества от гитлеризма, в том числе европейских евреев – от полного
уничтожения, точно так же, как и факт понимания русским народом, что
“громадное большинство еврейского населения в СССР является другом
русского народа”.
Таково было действительное содержание этого письма, весьма далекого
от тех фиктивных текстов и цитат, которые стали распространяться примерно
через 40 лет.
Имея в виду популярный характер моих статей, публикуемых в газете
“Каскад”, я лишь очень редко ссылаюсь на места нахождения используемых
мною документов. В данном же случае, как и в нескольких следующих,
источник необходим, тем более, что авторы всевозможных фальшивых текстов
ни на какие источники не ссылаются. Процитированный документ хранится в
Российском государственном архиве новейшей истории, фонд 5, опись 25,
единица хранения 504, листы 173-179.
В отделе Михайлова был составлен список 59 лиц еврейской
национальности, причем для полноты картины к именам ученых, писателей,
композиторов, актеров, конструкторов, военных высокого чина, врачей,
сановных бюрократов были прибавлены и несколько фамилий рабочих и
колхозников.
Организация практического сбора подписей была поручена двум весьма
доверенным лицам: известному историку, специалисту очень сомнительной
научной квалификации, но сталинскому лизоблюду и алкоголику академику
Исааку Израилевичу Минцу и бывшему генеральному директору ТАСС Якову
Самойловичу Маринину (подлинная фамилия Хавинсон). Оба они ездили по
квартирам, приглашали будущих подписантов в редакцию “Правды” для мощной
идейно-политической обработки, намекая, а иногда и заявляя вполне открытым
текстом, что на подпись того или иного лица рассчитывает “сам Иосиф
Виссарионович”.
Уклониться от “выполнения долга” было почти невозможно. Подавляющее
большинство намечаемых лиц послушно поставили свои подписи под
предложенным им текстом. Заминка вышла лишь с некоторыми.
Прежде всего, стоявший первым в списке ближайший приспешник Сталина
Каганович счел для себя недостойным фигурировать в общем списке. Через
много лет Каганович поведал писателю-сталинисту Феликсу Чуеву,
неоднократно с ним встречавшемуся, что с предложением поставить подпись
под пресловутым письмом к нему пришел Н.Михайлов. Каганович отказался
поставить подпись и будто бы даже вспылил: “Не подпишу… Я сам товарищу
Сталину объясню”, – вроде бы заявил он. Сталину же Каганович, по его
словам, будто бы сказал “Я член Политбюро ЦК КПСС, а не еврейский
общественный деятель”. Если не точно такая, то, вероятно, некая подобная
история действительно имела место.
“Вождь” согласился с этим демаршем. Проблему решили элементарно и
примитивно – для Кагановича напечатали отдельный экземпляр письма, который
он и удостоил своей подписи. Эта бумага должна была фигурировать в
качестве отдельного, личного послания в “Правду”, и совершенно никого не
позабавило полное словесное совпадение текста Кагановича с коллективным
письмом.

Особая позиция Эренбурга

Более существенная неполадка произошла с подписью Ильи Эренбурга. Его
автограф был бы особенно важен властям как лица, только что удостоенного
Международной Сталинской премии мира. Но весьма опытный, искушенный в
политических интригах лауреат вдруг заупрямился. В своих мемуарах “Люди,
годы, жизнь” писатель почти обходит этот эпизод стороной, вскользь
упомянув лишь: “Я пропускаю рассказ о том, как попытался воспрепятствовать
появлению в печати одного коллективного письма”.
Эренбург весьма тонко и остроумно реагировал на любые нюансы и изгибы
политики советского диктатора. С одной стороны, это позволяло ему в ряде
случаев добиться положительных для тех или иных культурных инициатив
результатов. С другой стороны, Сталин и его окружение нередко использовали
талантливое перо и высокий авторитет Эренбурга, когда требовалось в чем-то
убедить зарубежную общественность, а подчас и граждан СССР. Очевидно,
такого рода действия требовательный к себе Эренбург имел, в частности, в
виду, когда незадолго до кончины горько написал:
Пора признать, хоть вой, хоть плачь я,
Что прожил жизнь я по-собачьи.
Писатель решил на этот раз использовать тот весьма рискованный прием,
к которому он уже прибегал неоднократно, причем всегда с пользой для себя
или для решения того вопроса, в котором он был заинтересован. О некоторых
из этих эпизодов я в свое время рассказал в газете “Каскад” (2003, № 4).
Эренбург обратился с личным негласным письмом к “дорогому Иосифу
Виссарионовичу”. 3 февраля 1953 г. писатель передал главному редактору
“Правды” Д.Т.Шепилову текст своего письма с просьбой отдать его Маленкову
с тем, чтобы последний вручил текст Сталину. Шепилов - это именно тот
самый партийный деятель, по поводу которого через четыре года будут
острить в связи с ликвидацией антихрущевской группы, что у него самая
длинная в мире фамилия “Ипримкнувшийкнимшепилов”.
Упомянув, что Минц и Маринин ознакомили его с текстом коллективного
письма в “Правду”, Эренбург делился с “вождем” своими сомнениями. Какого
же рода были эти сомнения? Естественно, если бы в коллективном письме
упоминалась общая депортация или хотя бы содержался малейший на нее намек,
это получило бы некий отзвук в эренбурговском тексте. Но в его письме
Сталину речь шла о совершенно ином.
“Мне кажется, - писал Эренбург, полностью соблюдая игру в сталинско-
коммунистическую риторику, - что единственным радикальным решением
еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная
ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди
которых они живут. Я боюсь, что выступление коллективное (так в тексте –
Г.Ч.) ряда деятелей советской культуры, объединенных только
происхождением, может укрепить националистические тенденции. В тексте
письма имеется определение “еврейский народ”, которое может ободрить
националистов и людей, еще не понявших, что еврейской нации нет”. Сталину
не могло не польстить, что писатель использовал его собственные
высказывания сорокалетней давности.
Эренбург высказывал “убеждение”, что необходимо энергично бороться
“против всяческих попыток воскресить или насадить еврейский национализм,
который при данном положении неизбежно приводит к измене Родине”. Он
предлагал, чтобы редакция “Правды” опубликовала официальное разъяснение о
преданности трудящихся еврейского происхождения Советской Родине и русской
культуре.
Далее высказывалась озабоченность по поводу того, какие отрицательные
отзвуки могут последовать на “коллективное письмо” в международном
движении за мир, но, опять-таки, не в связи с содержанием документа, а с
точки зрения того, что оно может возбудить интерес к еврейскому вопросу в
СССР, который, по словам Эренбурга, уже не существует.
В заключение письма было сказано: “Вы понимаете, дорогой Иосиф
Виссарионович, что я сам не могу решить эти вопросы, и поэтому я осмелился
написать Вам. Речь идет о важном политическом шаге, и я решаюсь Вас
просить поручить кому-либо сообщить мне Ваше мнение о желательности моей
подписи под таким документом. Если руководящие товарищи передадут мне, что
опубликование документа и моя подпись могут быть полезны для защиты Родины
и для движения за мир, я тотчас подпишу ‘Письмо в редакцию’ “.
Подчеркнем еще раз, что в обращении Эренбурга речь шла отнюдь не о
содержании письма, а только о его форме и о степени целесообразности
опубликования, о готовности подписать текст, если на то будет дано
повеление вождя.
Сталин не ответил Эренбургу, хотя с его письмом внимательно
познакомился. Об этом свидетельствуют типичные сталинские карандашные
пометы на тексте письма, обнаруженного после смерти диктатора на его
кунцевской даче. Оригинал письма поступил в Архив Политбюро ЦК КПСС
(“Кремлевский архив”) 10 октября 1953 г. с пометой “С дачи И.В.Сталина”.
Определенное впечатление письмо, безусловно, произвело, ибо по
сталинской команде в текст “коллективного письма” были внесены небольшие
уточнения, главным из которых было исключение словосочетания “еврейский
народ”. Эренбург напомнил диктатору, что это сочетание противоречило
сталинскому учению о нациях, в частности положению о том, что еврейской
нации не существует вообще.
Очевидно, вслед за этим некий “руководящий товарищ” позвонил
Эренбургу, в результате чего его подпись оказалась под означенным письмом.

На подписных листах к обращению в редакцию “Правды” имеются также
автографы С.Я.Маршака, В.С.Гроссмана, М.И.Ромма, Л.Д.Ландау,
И.О.Дунаевского, Д.Ф.Ойстраха, Л.А.Кассиля, Э.Г.Гилельса, С.А.Лавочкина,
М.И.Алигер, П.Г.Антокольского, Б.Л.Ванникова, Д.А.Драгунского и еще около
40 человек – в основном видных деятелей культуры и науки, по
национальности евреев.
Об их национальности почти никто в СССР в то время не задумывался.
Многие из них пользовались заслуженной популярностью далеко не только в
среде евреев. Обнародование того, что все эти выдающиеся люди оказались
евреями, могло лишь погасить антисемитскую кампанию или по крайней мере
понизить ее накал, поставить ее под сомнение. Естественно, публикация
письма также погасила бы слухи о предстоявшей депортации.
Судя по данным, установленным А.Ваксбергом, М.Рейзен, В.Каверин,
М.Ботвинник и некоторые другие деятели культуры подписать письмо
отказались.
Я вновь считаю необходимым указать место нахождения этого весьма
важного документа – Российский государственный архив новейшей истории,
фонд 5, опись 25, единица хранения 504, листы 177-179.
27 января Эренбургу торжественно вручали Международную Сталинскую
премию. Накануне его пригласили в ЦК КПСС, где один из чиновников
посоветовал писателю в ответной речи коснуться дела врачей. По собственным
воспоминаниям, новый лауреат вышел из себя и заявил, что готов отказаться
от премии, но о врачах говорить не будет. Аппаратчик стушевался, несколько
раз повторив: “Это не директива”.
Вместо рекомендуемых слов Эренбург в своем весьма кратном (необычно
кратком, не характерном для него) ответном выступлении сказал: “Каково бы
ни было национальное происхождение того или иного советского человека, он
прежде всего патриот своей родины и он подлинный интернационалист,
противник расовой или национальной дискриминации, ревнитель братства,
бесстрашный защитник мира”.
Эти слова не могли не понравиться Сталину, и в то же время они были
призваны как-то успокоить западное общественное мнение.

Бесславный конец письма

Но история злополучного “коллективного письма” на этом не
завершилась. 29 января 1953 года Михайлов и подключенный к работе чуть
более грамотный главный редактор “Правды” Д.Т.Шепилов представили слегка
исправленный текст “второму державному лицу” Маленкову, а тот, в свою
очередь, передал его Сталину. По всей видимости, Сталина совершенно не
удовлетворил и этот текст, так как на сопроводительной записке от 2
февраля появилась запись о препровождении документа в архив.
Составление нового варианта поручили теперь только Шепилову, который
почему-то считался либералом, хотя это мнение действительности не
соответствовало ни в малейшей степени. 20 февраля Шепилов представил,
наконец, искомый текст – обратим внимание, что на его составление
потребовались две с половиной недели – срок непомерно большой, учитывая
срочность задания. Скорее всего, Шепилов выжидал, не зная, в какую сторону
повернутся желания и настроения “вождя”, а тот, в свою очередь, не
торопил, продолжая размышлять по поводу возможных последствий акции.
Видимо, нечто редактору “Правды” как-то удалось уловить, ибо по тону,
по форме, по стилю, по словесному антуражу этот новый текст существенно
отличался от предыдущего, михайловского.
В новом проекте письма, основные положения которого Шепилов,
бесспорно, предварительно согласовал со Сталиным, содержалось вежливое
предложение “поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими
жизненные интересы евреев”. Из текста напрочь исчезли хамские выражения
вроде “выродков”, “шпионов”, “отщепенцев”. Зато вновь появилось выражение
“еврейский народ”, которое, как мы помним, было вычеркнуто из предыдущего
текста по наводке Эренбурга и по команде Сталина.
Несомненно, это выражение не мог восстановить ни кто иной, кроме
единственного лица - самого “хозяина”. Вот только почему он это сделал,
остается не вполне понятным. Скорее всего – для некого внешнего
умиротворения. И, что уж звучало совершенно поразительно, в конце текста
высказывалось пожелание начать издание газеты для еврейского населения
СССР, а также для распространения за рубежом.
Приведем место хранения и этого документа – Российский
государственный архив новейшей истории, фонд 5, опись 25, единица хранения
504, листы 138-168. Столь большое число листов связано с тем, что в архиве
хранится несколько экземпляров документа, в том числе его гранки, то есть
типографски отпечатанный текст, который в любой момент можно было
“втиснуть” в газетную полосу. На полях гранок были сделаны исправления со
ссылкой на “мнение И.Эренбурга”. Все остальные тексты также имели
незначительную правку. Окончательный же вариант опубликован в московском
журнале “Источник”, 1997, № 1, с. 143-146.
В печати “письмо представителей еврейской общественности” так и не
появилось. Это было связано скорее всего с тем, что Сталин продолжал
колебаться, не приняв окончательного решения по поводу того, проводить ли
открытый, “показательный” судебный процесс над арестованными и
подвергавшимися жесточайшим пыткам врачами, или организовать “закрытый”
суд, или же, наконец, прикончить их в застенках госбезопасности без суда,
формально по приговору “тройки” или какого-то другого чрезвычайного
судилища.
Неизвестно, отказался ли Сталин от своей задумки опубликовать
“еврейское” письмо или же все еще раздумывал по этому поводу, но в дело
вмешалась неумолимая судьба. В ночь на первое марта у диктатора произошло
сильнейшее кровоизлияние в мозг, он потерял сознание и впал в коматозное
состояние.
Существует множество слухов и версий по поводу того, что Сталина
прикончили “дорогие соратники” или же что, по крайней мере, они вдруг
взбунтовались. А этот их бунт, мол, настолько вывел вождя из себя, что у
него случился инсульт.
В числе мифологем существуют и те, которые связаны с пресловутыми
планами депортации евреев.
Французский писатель и философ Жан-Поль Сартр рассказал, например, в
газете “Монд” в 1956 г., что Илья Эренбург будто бы поведал ему версию о
заседании Президиума ЦК КПСС 1 марта 1953 г. На этом заседании Каганович,
якобы, потребовал от Сталина предпринять объективное расследование дела
врачей и отменить распоряжение о депортации евреев в Сибирь. Сталин вроде
бы обрушился с угрозами на самого Кагановича, а тот разорвал свой
партийный билет и швырнул его клочки в лицо диктатора. Последний тут же,
мол, потерял сознание. Эту версию повторяют многие доброхоты.
Можно быть, однако, уверенным, что Эренбург не мог рассказывать всю
эту мелодраматическую и пошлую чушь (или мог рассказать, но только в
издевательско-фельетонном тоне) кому бы то ни было. Скорее всего, Сартра
подвела его художественная натура плюс слабое знание советских реалий.
Все в этом рассказе лживо, начиная с того, что сам Каганович был
верным сталинским цепным псом. Источники свидетельствуют, что Каганович
был особенно активен в гневных, отвратительных нападках на “врачей-убийц”.
Характерно, что в своих воспоминаниях, опубликованных в 1998 г. в серии
“Мой XX век”, он вообще не упоминает о деле врачей, как будто такового не
существовало. Никогда, ни при каких условиях Каганович не пошел бы на
конфликт с диктатором во имя защиты собственного народа.
Никакого заседания Президиума ЦК 1 марта не было - заседания
Президиума не созывались уже с начала декабря 1952 г. Сам Сталин в ночь на
1 марта принимал на своей даче в Кунцево гостей – Маленкова, Берию,
Булганина, Хрущева. Каганович в этой пьянке участия не принимал. По
свидетельству Хрущева, “Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении
духа”. Добавим к этому, что высшие партбоссы не носили в своих карманах
партийных билетов, так что и версия о “разорванном партбилете” опять-таки
плод вымысла.
Единственное, что хотя бы отдаленной тенью соответствует
действительности в рассказах о роли соратников в болезни и смерти Сталина,
– то, что в течение полусуток или еще большего срока ему не оказывали
никакой медицинской помощи. А это, естественно, предопределило неизбежную
смерть 5 марта.
Вряд ли прав российский исследователь Г.В.Костырченко, который в
своей глубокой и аналитической монографии “Тайная политика Сталина: Власть
и антисемитизм” (Москва, 2001) придает, как я полагаю, излишнее внимание
тому факту, что в конце февраля 1953 г. с полос центральных советских
газет исчезла воинственная антисемитская риторика, начатая после 13
января. Антисемитские пасквили не исчезли, – их лишь стало несколько
меньше. Это могло быть случайностью, – ведь речь шла только о 2-3 днях.
А вот после 1 марта, то есть после начала болезни Сталина, такая
риторика в центральной печати действительно больше не возобновлялась, хотя
до освобождения врачей оставался еще месяц. Правда, менее ушлые
провинциальные издания некоторое время продолжали еще неистовствовать, но
вскоре им отчетливо разъяснили, что актуальность вопроса об “убийцах в
белых халатах” ушла в прошлое.

Слухи обретают печатную плоть

В следующие годы вновь и вновь появлялись книги и статьи (до конца
80-х годов только на Западе, а затем и в самой России), в которых слухи о
предполагавшейся, но не состоявшейся из-за смерти Сталина депортации
евреев приводились как совершенно бесспорные факты. Но самое любопытное -
никакие реальные документы и доказательства во всех этих изданиях не
приводились по элементарной причине отсутствия таковых, а вся аргументация
сводилась к весьма распространенному приему “Как хорошо известно…”
В то же время авторы, повторяющие версию о намеченной Сталиным в
качестве ближайшей акции депортации евреев на Восток, подчас ссылаются на
вроде бы заслуживающие внимания свидетельства лиц из ближайшего
сталинского окружения.
Как выявил Г.В.Костырченко, первый массированный “выброс”
дезинформации произошел весной 1956 г., когда Хрущев заявил одному
французскому журналисту, что Сталин планировал депортировать евреев, но
другие члены партийного руководства (“скромно” не указывалось, кто именно,
но давалось понять, что речь шла о нем самом) этому воспрепятствовали. В
спекулятивном заявлении Хрущева отчетливо прослеживаются две цели:
во-первых, дополнительно скомпрометировать Сталина, “культу личности”
которого он посвятил специальный закрытый доклад на прошедшем менее чем за
два месяца до этого XX съезде КПСС; во-вторых, оправдать самого себя,
представить себя в виде своего рода “героя” как перед советскими
гражданами, так и в глазах зарубежной общественности.
Весьма показательно, что в своих объемистых мемуарах, написанных
(точнее продиктованных) уже после изгнания на пенсию, тайно переданных на
Запад и опубликованных там через 15 лет, Хрущев довольно откровенно
сообщает об антисемитизме Сталина, но уже ни словом не упоминает о планах
депортации евреев. По всей видимости, близкие к нему и достаточно
компетентные люди (одним из них был, по всей вероятности, его сын Сергей)
убедили отставного деятеля, что такого рода необоснованное заявление может
лишь поставить под сомнение качество его воспоминаний в целом, да и
политически скомпрометировать Хрущева как участника массированной
антисемитской акции 1953 года. Другой, не менее сомнительный
повествовательный источник, возникший в отставном высшем номенклатурном
кругу, - слова находившегося на пенсии Н.А.Булганина, поведовавшего нечто
в 1970 г. сыну одного из врачей, ставших жертвами сталинского террора,
Я.Я.Этингеру. Этингер в течение долгих лет занимался историей дела врачей.
Он опубликовал книгу и несколько статей, в которых причудливо
переплетаются действительно достоверные факты со слухами и вымыслами.
В 1970 г., когда состоялась встреча Этингера с Булганиным (я полагаю,
что таковая, действительно, состоялась, хотя на этот счет высказываются
сомнения), последнему исполнилось 75 лет. Уже в течение 14 лет этот бывший
сталинский министр, а после смерти диктатора и устранения Маленкова
недолгий глава правительства находился на пенсии и доживал свои дни в
одиночестве в крохотной двухкомнатной квартире (умер Булганин в 1975 г.).
И в лучшие свои дни это был человек весьма посредственных
способностей, мало образованный и не имевший твердой памяти (зато
обладавший аристократическими манерами и неравнодушный к хорошеньким
актрисам). В отличие от Хрущева, который в своих выступлениях часто
отвлекался от заранее подготовленного текста, Булганин всегда тупо и
нелогично зачитывал все то, что было для него написано аппаратчиками.
Так вот почти через 18 лет после якобы имевшей место встречи со
Сталиным в конце 1952 г. Булганин вдруг смог “точно” процитировать
сталинские слова: “Каждый еврей в Советском Союзе – это националист, агент
американской разведки. Еврейские националисты – а все они националисты –
думают, что еврейскую нацию облагодетельствовали США.

(Продолжение следует)