О своем грядущем назначении в Конго я впервые услышал, работая в Вашингтоне, в августе 1959 года. Тогда мне казалось, что Конго – это тихий, забытый дипломатическим богом уголок, в котором мне представится великолепная возможность повстречать и, по возможности, завербовать советских граждан. Мой коллега, имевший опыт работы в этой стране – огромной территории, находившейся под бельгийским колониальным управлением – посоветовал мне: «Будь готов к тому, что вечера будут заняты приемами. Смокинг обязателен. Возьми с собой пару тропических костюмов – один всегда будет наготове. И, кстати, рекомендую тебе обновить свои навыки в гольфе – там они играют каждый день».

...       Действительность оказалась немного иной.
       В Конго я прилетел 10 июля 1960 года, спустя 10 дней после обретения независимости и 5 дней после начала мятежа конголезской армии, превратившего страну в хаос. И буквально через пару дней я сполна ощутил, что такое закон и порядок по-африкански.
       Это случилось почти в центре Леопольдвиля (ныне Киншаса). Группа мятежных солдат, рыскавших по городу, остановила меня и под конвоем отвела на свою базу, расположенную на полпути между европейскими кварталами и конголезскими трущобами. Меня втолкнули в обшарпанную комнату и начали допрашивать. Мои протесты, что я являюсь дипломатом и, соответственно, обладаю иммунитетом, никакого эффекта не возымели.
       В комнате было душно. Пятеро солдат расслаблено сидели у стены на корточках, курили марихуану, смеялись и болтали на лингала, одном из основных языков конголезской армии. Один из них, высокий поджарый парень, в грязных штанах и рваной рубахе, встал и подошел ко мне. Поставив стул на середину комнаты он уселся и уставился на меня. В комнате стало тихо. Долговязый нагнулся и снял ботинок. Остальные заухмылялись, заговорщицки пихая друг друга локтями.
       - Подойди сюда, и поцелуй мою ногу, flamand, - сказал он на ломаном французском. Это слово, flamand, фламандец, для конголезцев было самым сильным оскорблением в адрес белого, которое они могли придумать.
       Я уже видел подобный трюк. Солдаты на улице останавливали белого и приказывали ему встать на колени и поцеловать чью-нибудь вытянутую ступню. Если белый наклонялся, то кто-нибудь из солдат бил его ногой по затылку с такой силой, что бедняга разбивал себе лицо об асфальт. Если же человек отказывался, то его начинали бить, как правило, прикладами, или как-нибудь еще. В общем, это была классическая безнадежная ситуация, по типу «куда ни кинь – везде клин»
       Я твердо решил, что целовать ногу не буду, и попытался еще раз уговорить их отпустить меня. Пару минут они меня слушали, после чего резко обозлились.
       - Ты в русскую рулетку играл? – спросил меня долговязый.
       Он вытащил из кобуры револьвер, показал его мне, и затем повернулся спиной, чтобы я не видел, что он там с ним делает. Он вынул несколько патронов, дважды прокрутил барабан и протянул мне оружие. Я покачал головой. Другие солдаты наблюдали за этой сценой с мрачными улыбками.
       - Ну, тогда я проделаю это за тебя, - сказал высокий. Он приставил револьвер к моему лбу.
       Честно скажу, что я был напуган до смерти. Но одновременно я ощутил прилив ярости. – Merde! – ответил я.
       Он нажал на спусковой крючок. Я услышал сухой щелчок – барабан провернулся вхолостую. Я ощутил огромное облегчение, стараясь никак себя не выдать – я не хотел давать солдатам возможности увидеть, как они меня испугали.
       Затем, к моему ужасу, долговязый еще раз взвел курок.
       - Ну, целуй мне ногу, - ухмыльнулся он. Остальные смотрели на нас с вялым безразличием.
       Мой пульс зашкалил за все мыслимые пределы. – Merde! – крикнул я, в тот момент, когда солдат опять спустил курок.
       Боек опять ударил в пустоту, но на этот раз никакого облегчения я не ощущал. Я уверился в том, что эти садисты меня убьют. В отчаянии я напомнил ему, что Женевская конвенция обязывает обходиться с пленниками гуманно, и что дипломатов нельзя арестовывать, не говоря уж о том, чтобы расстреливать, тем более, скучающими от безделья солдатами.
       - Просто поцелуй мою ногу, patron, и ничего не бойся, - осклабился он. – Два шанса ты уже потратил впустую.
       Я опять покачал головой. У меня в ушах грохотало, пульс скакал как бешеный. Я слышал как провернулся барабан и револьвер щелкнул вхолостую в третий, четвертый, пятый раз.
       - Ну, patron, последний шанс, - поддразнил он меня. – Поцелуй эту ногу.
       Я хотел бежать отсюда. Я хотел драться. Я, естественно, не хотел умирать. В эти мгновения, как я понимаю, я был на грани помутнения рассудка. Я помню, как я во всю мощь заорал: - Merde!!! – и он нажал на спусковой крючок в шестой и последний раз.
       Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что все закончилось. Я стоял в центре комнаты, окруженный конголезскими солдатами, которые покатывались со смеху. Долговязый вытащил все пули из барабана, и я был единственным, кто этого не знал. Конголезская рулетка.
       Неожиданно они превратились в лучших приятелей, хлопавших меня по плечам. Они предложили мне выпить вина, которое, видимо, успели где-то украсть, их лица при этом выражали неподдельное дружелюбие. Когда мы допили бутылку, они любезно меня проводили меня до отеля Мемлинг в центре города, и направились далее искать развлечений.
       Провожая их взглядом, я припомнил слова коллеги о приемах в смокинге и занятиях гольфом.

источник-tiomkin@lj

читать полный текст со всеми комментариями