"С точки зрения наблюдателя и историка удивительно, какую жизнеспособность, какую устойчивисть проявили народы бывшей монархии в последние десятилетия. Идеология, под давлением которой homo habsburgensis должен был стать человеком нового типа, называемым homo soveticus, прошла через них, не оставив сколько-нибудь заметных следов. Они просыпаются после долгой, тяжёлой ночи с ощущением не только своей национальной идентичности, но и идентичности наднациональной, с осознанием традиций, которые связывают их с остальной Европой, и опираются на свою общую историю."

  Эти слова Франсуа (Ференц) Фейто написал в 1988 г. Фейто был французским историком, родившимся в 1909 г. в Венгрии, в еврейской семье, ветви которой после гибели империи Габсбургов оказались разделёнными между четырьмя или пятью государствами. Хотя с 1938 г. Фейто жил в Париже, он был крупнейшим специалистом по Восточной Европе, и его наблюдение совершенно верно.

  Я впервые попал в Прагу осенью 1987 года. И ощутил дух Австро-Венгрии.
 

  В первую же ночь я оказался на восемнадцатом этаже своего отеля в баре, оборудованном в кубинском стиле. Полки за спиной у бармена были заставлены бесчисленными бутылками с напитками, некоторые из которых я не мог идентифицировать. Всюду были развешаны циновки, звучало что-то вроде "Guantanаmerа", украшенные фруктами и бумажными зонтиками коктейли переливались под светом неоновых ламп экзотическими оттенками.

  Посреди карибского великолепия возвышался бармен. За стойкой, где я ожидал увидеть весёлого мулата в расстёгнутой гавайской рубахе, стоял стриженый ёжиком розовощёкий человек с подкрученными вверх усами, в белоснежной сорочке и бордовом жилете. В нём было что-то от Карела Крамаржа и Франца-Фердинанда д'Эсте одновременно.

  Бар был полон посетителей, в основном иностранцев. Бармен смотрел на каждого гостя ровно три секунды, после чего обращался к нему, безошибочно выбрав немецкий, французский или английский язык. Когда пришла моя очередь, бармен посвятил изучению моей персоны свои обычные три секунды и спросил с лёгким акцентом:

  "Што-нибудь покрепше?"

  У меня было чувство, что я разговариваю не с барменом из социалистической Чехословакии, а с добросовестным австро-венгерским чиновником.Так я впервые встретил homo habsburgensis.

  Кажется, все, кто писал о наследии Австро-Венгрии, говорили о том, что живым сохранился её вкус. И её стиль. Вот два текста:

  "Настоящая Европа, её квинтэссенция - это Европа Центральная, а Центральная Европа начинается там, где можно сесть в кафе, заказать espresso и стакан обычной воды со льдом, и остаться там целый день, и читать мировую прессу (...) атмосфера беззаботного космополитизма, причастности к "большому миру", но в стороне от его чрезмерных амбиций, свет, в котором человек мог сесть на поезд в Вене, Будапеште или Кракове и провести конец недели в Триесте или Риекке, или заехать в Карловы Вары, чтобы повстречать там какую угодно европейскую знаменитость, или отпpавиться в Карпаты искать обиталище Дракулы или замок кровожадной Елизаветы Батори - и всё это в границах одной страны."

  "Пожалуй, это была единственная империя Нового времени, чьи правители - уж не знаю, сознательно или нет, философами они не были - поняли, что мир не изменить, а все эти шествия с флагами под барабанную дробь в светлое завтра (вариант - к далеким берегам) - полная ахинея. Единственное, что можно сделать с пространством жизни, - это более или менее сносно его организовать. И по мере сил наслаждаться тем приятным и светлым, что дано нам, несмотря на нашу смертность, ограниченность и глупость. Жизнь - привычка (и, как известно, вредная, т.к. смертность в результате нее стопроцентна), а любая традиция - способ оформления этой привычки. Поэтому монархия основывалась прежде всего на традиции, на привычке, на том, что "так заведено" - и неудивительно, что погибла она в 20-м веке, когда в моду вошел отказ от устоявшихся привычек и традиций.
  Кое-что, впрочем, осталось: ранние вставания, утренний кофе, единый стиль застройки центральных городских кварталов от Львова до Триеста и от Тимишоары до Праги, яблочный штрудель, вальсы Штрауса да пара ностальгических книжек - Цвейг и Рот, Музиль и Мараи. Тени прошлого. Воспоминания о пространстве, организованном по привычке - без "великих" идей, но и без особой натуги. По законам снисходительного гуманизма - единственного утешения того, кто сознает, что человек - это звучит совсем не гордо."

  Эти слова принадлежат людям совершенно разных поколений и судеб. Первый пассаж написал Аурел Колнаи, философ, родившийся в 1900 г. в Будапеште и умерший в 1973 в Лондоне, а между этим успевший пожить в Вене , Мадриде и Квебеке. Второй выложил в своём журнале ув. f_f@lj  , появившийся на свет в Белоруссии в тот самый год, когда Колнаи не стало, и ныне живущий в Праге. http://f-f.livejournal.com/440501.html

  Я не раз писал, что швейковская маска - это именно маска. Чтобы успешно её носить, нужно быть человеком изрядно пожившим и многое повидавшим. Прежде, чем погибнуть, империя успела дать свету пражанина Франца Кафку и уроженца Моравии Зигмунда Фрейда. Один поведал об абсурдности мира, другой рассказал о самых потаённых движениях человеческой души. Их ли землякам было всерьёз увлекаться безумствами ХХ века? Они и не увлекались. Они надевали швейковские маски и выживали в кафкианском мире.

  Социалистический эксперимент они воспринимали как затянувшиеся сатурналии, перевёртыш, который однажды кончится. Князь Шварценберг рассказывал, как в 70-е годы, получив чехословацкую визу, он приехал из своей баварской эмиграции в Южную Чехию, которой его предки владели на протяжении веков. K нему тут же выстрoилась очередь просителей с самыми разными нуждами. Словно само сoбой подразумевалось, что партийные органы - какое-то недоразумение, а Шварценберг, среди титулов которого есть и герцог Чешского Крумлова - это навечно. Среди просителей был и человек, лишившийся партбилета и просивший князя восстановить его в партии. Кафка оценил бы этот сюжет. Гашек тоже.

  Сами нося маски, они знали цену маскам других. Карел Готт сказал однажды:

  "У меня дома есть документальные съёмки времём Второй мировой войны. В тегеранском аэропорту американский солдат, жуя жвачку, перекрашивает на самолёте белую звезду в красный цвет перед отправкой американских самолётов в Россию. Я пускал его перед завтраком, и всегда был в этот день весел. У меня было хорошее настроение, потому что я убеждался, что не следует впадать в панику, вызываемую пропагандой обеих сторон, верить в образ врага, искуственно создаваемый на Западе и на Востоке. Чувство, что эти две державы никогда не пойдут друг против друга, поднимало мне настроение".

  У нас неправильно представляют Готта, считая его полузабытым певцом из маленькой социалистической страны. А он был и остался международной звездой, кумиром Германии, с успехом гастролировавшим от Лас-Вегас до Токио. И уж конечно он свой человек в Австрии. Свой настолько, что выступал за Австрию на Евровидении. Года три назад какая-то австрийская организация воинствующих атеистов обклеила всю Вену плакатами с надписью "Gott- это не сверхестественное существо, а чешский певец".

 Всё это homo habsburgensis, люди одной культуры, впитанной вместе со штруделем и кофе со взбитыми сливками.

 Но дух Австро-Венгрии витает не только в венских, будапештских и пражских кафе.

 Я просматриваю новости за последнюю неделю:

  ...Петра Пароубкова, супруга бывшего лидера социальных демократов и экс-премьер-министра Йиржи Пароyбека, назвала душевным онанистом карикатуриста Штепана Мареша, изобразившего её в эротическом комиксе. Проиграв очередной судебный процесс против Мареша и не добившись признания его комикса порнографией, Пароубкова заявила, что женщины-политики в победоносной правой коалиции получили свои посты через постель, и карикатуристу следовало бы удовлетворяться, рисуя их, а не её...

 ...неизвестные злоумышленники пробрались в здание Генерального Штаба Aрмии Чешской Pеспублики и похитили коллекцию медалей. Выяснилось, что некоторое время назад военная полиция перестала охранять Генштаб. Охрана была снята в рамках мероприятий по экономии денежных средств. Премьер-министр Петр Нечас высказался в том смысле, что воры, пришедшие с улицы, его не беспокоят. Было бы хуже, если бы вскрылись факты воровства в самом штабе...

  ...одна австрийская газета написала, что князь Шварценберг превратился в бравого солдата Швейка. Князь, некогда выступавший против атомной энергетики и за отмену декретов Бенеша, ныне уподобился остальным чешским политикам, декреты Бенеша считает неприкосновенными, а атомную станцию в Темелине - жизненно необходимой для чешской энергетики...

  Я вижу в этих новостях и Фрейда, и Кафку, и Гашека.

  Есть и ещё одна новость. Два месяца назад партия князя Шварценберга завоевала на выборах третье место, что принесло ему пост министра иностранных дел в коалиционном правительстве. Согласно новейшим опросам, с тех пор его популярность столь возросла, что если бы выборы прошли сегодня, он занял бы первое место и стал бы премьером.

  Когда я вижу, как Шварценберг славит триумф за триумфом, я невольно задаюсь вопросом: а что, если бы кто-нибудь из Габсбургов получил чешское гражданство и решил заняться в Чехии политикой?