ПРОФАНЫ И ЖРЕЦЫ // небо без звёзд

##нет разницы между мыслью и болью. Мысль и боль – это два аспекта одного и того же акта переживания, восприятия. Вы видите, насколько здесь мы уходим от чистой традиционалистской концепции восприятия, т.е. восприятия бездонного, бесконечного последнего все. Здесь оказывается, что восприятие окружающей нас протяженности имеет двойственный характер – это мысль и боль. Иными словами, Декарт впервые нам говорит, что человеческое существо является точкой приложения бесконечного давления среды. Каждый из нас является таким Антеем, на плечах которого лежит вся реальность. Небо без звезд обрушивается на наши хрупкие плечи, вызывая в нас мысль и боль. Таким образом, Декарт постулирует ту самую двойственность, которая и является, с точки зрения традиционалистов, неизбывным грехом, образующим самую сущность профанизма.


##И тут возникает вопрос: как быть с тем, кто воспринимает? Как быть с самим человеком? Ведь если то, что он видит духовным взором – это небо без звезд, или апейрон в своей последней проекции, то, как быть с тем, кто воспринимает? Ведь воспринимающий стремится к восприятию этого неба без звезд, значит, он явно не-оно. Можно, конечно, сказать, что в последнем триумфе тожества всех трех элементов – воспринимаемого, восприятия и воспринимающего – утверждается финальная истина о том, что кроме этого неба без звезд нет ничего. Но ведь есть начало. Ведь в какой-то момент путь к этому тожеству начался.
Значит, есть какой-то зазор, есть существо, которое каким-то образом отличалось от итоговой бесконечности.##То, кроме чего ничего нет, то, что является первоосновой, бездной, альтернативой всем частностям, тот апейрон, тот всепожирающий огонь снимает все различия этой множественности. Но дело в том, что воспринимающий не равен и не тождествен ни одному из элементов множественности.


##человек не является одним из многого, потому что ничто из многого не наделено правом восприятия в подлинном смысле слова. Конечно, взаимодействие, взаиморефлекс между вещами, предметами, одушевленными и неодушевленными, есть. ##Но не имеет никакого отношения к чистому метафизическому созерцанию, которое не реагирует на среду, а стремится к выходу на последнее, всеобщее, тотальное Все. ##Но если эта бесконечность – это все, то откуда он? Как он-то возник внутри этой бесконечности? Значит, небо без звезд имело странным образом одну звезду, которая тем самым, получается, ограничивает эту бесконечность хотя бы в начале. А то, что потом утверждается единство этой звезды с небом без звезд – это последний шаг, который опять же не отвечает на вопрос о первом шаге. Тогда получается, что стремление к тожеству есть стремление скрыть некую проблему, существующую внутри самого бесконечного: каким образом это бесконечное через человека созерцает самое себя?


##Есть магистральный вектор Традиции, согласно которому соединяются три элемента: воспринимаемое – небо без звезд, восприятие – безграничное зеркало в сердце, и воспринимающий – хрупкое, смертное существо. Все они через это хрупкое существо-носитель зеркала стремятся к конвергенции, к полному тожеству в финальной реальности без имени, кроме которой нет ничего, которая снимает все. Вот тот полюс, к которому стремится глобальная, столбовая, изначальная Традиция. И на другом конце находятся профаны, которые не стремятся к этому, не владеют технологиями этого вектора, не могут осуществить эту конвергенцию. Проще говоря, профаны – это те, которые находятся в сфере действия того дуализма, в сфере излучения той трагической, непонятной, первоначальной звезды, которая в самом начале созерцания странным образом портит эту картину неба без звезд. Т.е. существует это небо без звезд, но для восприятия его нужна звезда. А наличие этой звезды делает небо без звезд уже не тем, кроме чего ничего нет, потому что есть эта звезда. Заколдованный круг. У корней этого дуализма, в лучах этой проблемы пребывает то, что потом жестко называется профанизмом или нахождением вне храма.


##Когда человек стремится к восприятию того последнего, кроме чего ничего нет, когда он стремится к восприятию неба без звезд, то его духовная воля направлена на то, чтобы постичь финальную реальность как гомогенность. Но если он воспринимает, значит, он есть как некая звезда, отличная от этого воспринимаемого черного неба. Значит, что-то неладно с этой бесконечностью, с которой надо отождествиться ради снятия метафизической проблемы. Он ощущает именно внутреннюю, тайную двойственность своей духовной воли к бесконечному, как необходимость утвердить гомогенность реальности. Вот откуда идет эта интуиция первых философов, первых семи мудрецов, которые говорили о воде, воздухе, огне как гомогенности.##Небо, эвклидовское пространство, чистое пространство без определения – вот наиболее близкий символ той бездны, которую он стремится отразить в своем внутреннем зеркале. Это опять же гомогенность, гомогенность пространства – в принципе одно из допустимых определений рая, Золотого века, или вернее даже времени, когда времени не было, то есть предшествования непосредственному движению начальной энтропии, когда время было пространственным измерением, когда геометрических дистинктных форм не существовало, когда пространство было не трехмерным, а четырехмерным. И в середине этого растет Дерево – центр, нарушающий гомогенность. К нему запрещено приближаться, запрещено нарушать эту гомогенность, запрещено встречаться с возможностью центра. Но человек нарушает этот запрет. Он встречается с возможностью центра и тут же понимает, что он наг. Что это значит? Это значит, что он обнаруживает в себе онтологическое, бытийное «я». Он обнаруживает, что является зазором, зазубринкой в гомогенной ровной сплошной ткани субстанции.


##Что значит это Древо, которое проходит через центр мира? Мы знаем из великой, первоначальной Традиции, что это Древо – ось миров, мировое древо подобно тому ясеню в северной традиции, или елке, или любому древу, на котором распространяющиеся в разные стороны радиусы ветвей образуют план миров. Миры насажены, словно картонные тарелочки на шпиль, на ось этого древа. И задача великой, изначальной Традиции состоит в том, чтобы подойти к этому центру, реинтегрировать позицию на этой оси, и потом, распространяясь вниз и вверх, реализовать все возможные состояния человека, все состояния существа.


##Современный человек не может прямо созерцать фундаментальную онтологическую реальность. Единственное, что он может созерцать прямо – это Человека с большой буквы во времени, в истории, в окружении его, во всех проявлениях, в том, что называется многообразием культуры. Т.е. он не может выйти за рамки того, что он фиксирован и определен, как существо, по выражению Аристотеля, публичное, существо социальное, коллективное. Это и есть профанизм. Это собственно и есть человеческий фактор. Но генезис этого человеческого фактора все-таки объясняется через фундаментальную проблему, на которую мы до сих пор еще не нашли ответа: отсутствие гомогенности в бесконечном в силу того, что это бесконечное воспринимается. Эта проблема не снята чистым созерцанием, потому что не было получено ответа, откуда взялось чистое созерцание, как стало первоначально возможным чистое созерцание.


##Итак, гомогенность нарушена в самом начале, это нарушение засвидетельствовано тем фактом, что существует Восприятие. Восприятие стремится к снятию двойственности тем, что устанавливается великая последняя идентичность, последнее тожество между воспринимаемым и воспринимающим. Но тем не менее загадка эта никуда не уходит, она лишь затемняется ложным ответом: воспринимающий есть один из предметов множественности, просто стоящий в центре, и эта центральность позволяет ему реагировать на все, и в конечном счете становиться всем, просто потому, что дистинкция якобы иллюзорна.
Да, мы знаем, что фактически, эффективно в конечном счете Традиция вновь и вновь подтверждает, что финальное тожество существует. Но поскольку не существует начального тожества, а его-то точно нет, раз мы здесь с вами вне этого тожества – значит, это не ответ. И есть второй ответ, который приходит не из созерцания, вопреки созерцанию. Этот ответ не может быть получен естественным, но только Богооткровенным путем. Этот ответ заключается в том, что бесконечность ограничена чем-то, что является еще более ничто, чем она сама. Т.е. если бесконечность является ничем, как некий апейрон, как огонь, который ничто, потому что он все сжег, снял всякие ограничения, всякие границы, всякие конкретности, – все сжег, нет дистинкции, все звезды погасли, – то за пределами этого ничто есть еще более черное ничто, которое не есть оно само, которое невозможно, которое не является одной из вспышек предметов, содержащихся в этой бездне. Оно – что-то абсолютно противоположное бесконечному.


##Бесконечное оказывается ограниченным своим собственным отрицанием. И это отрицание находится в центре ­бесконечности, в некотором роде оно находится в глубине этой бесконечности в качестве ее внутреннего полюса. Это и есть двойственность, которая является началом свидетельствования, началом восприятия. Просто нужно признать абсолютно очевидную вещь: в центре сущего находится несущее. Это несущее представлено человеком как свидетелем.. Но поскольку человек смертен, поскольку он постоянно стирается ластиком апейрона, не является принципиальным хозяином этой «черной дыры» в себе, то естественным следующим шагом следует признание, что принципом «черной дыры» в бесконечности является Субъект, находящийся за пределами беззвездного неба. Это тот Принцип, который делает восприятие возможным, та черная амальгама с другой стороны зеркала, которая делает возможным сам рефлекс. В этом суть пророческого откровения, суть послания пророков – бесконечное не бесконечно. Но поскольку оно не бесконечно, в центре его находится человек, который является наместником Бога, он изображает Бога, он является заместителем, функциональным изобразителем того принципа, который противостоит бесконечности.


##никто, никакая традиционная метафизика не объяснили, каким образом совершается первый шаг в эманативном процессе. Существующие объяснения можно рассматривать как интеллектуальную спекуляцию. Никто из мыслителей в рамках глобальной Традиции фундаментально, коренным образом, не объяснил, как начинается эманация из Первоединого. Но монотеистическое откровение говорит: на самом деле это Первоединое есть чистая негация, всеобщая сила которой, т.е. качество «неба без звезд» которой заключается в том, что оно просто ничтожит. Бесконечное ничтожит, и в этом его бесконечность. Но раз оно ничтожит, раз оно не положено в своей изначальной данности, значит оно ограничено тем, что оно ничтожит, тем, что оно отрицает. Если оно вечно отрицает все кроме себя, отрицает не себя, то тогда воистину существует не-оно, которое бездна бесконечности стирает, но не может до конца стереть, и это не-оно находится в середине бесконечного, в центре человеческого сердца. Это не-оно есть манифестация того, что противостоит бесконечному. С точки зрения монотеистической традиции бесконечное, которое является последней инстанцией восприятия – это абсолютно враждебный живому Богу рок. Вечно вращающееся небо над нами, назовем мы его «брахман», «зерван» или «уранос» – это бесконечный, все стирающий рок. Но если рок все стирает, в том числе и нас, значит, созерцание, стремящееся стать одно с роком, установить абсолютное триединое тожество воспринимающего, восприятия и воспринимаемого есть некий страшный прорыв к спасению от чистой негации, от чистого отрицания. Это есть попытка каким-то образом уйти от всепожирающего пламени апейрона. Но само восприятие возможно в силу того, что апейрон не всесилен, он вынужден пожирать, чтобы утвердить свою бесконечность. Восприятие стремится установить последнюю, гомогенную истину как то, кроме чего ничего нет. И когда мы поняли, что апейрон это не то, кроме чего ничего нет, когда мы поняли, что кроме него есть то ничто, которое внутрь бесконечного не входит или входит парадоксальным образом как не-оно, то сразу, в следующий же момент истиной является для нас не это бесконечное, а то, что есть кроме него. Истиной является бесконечная тайна темного, еще более темного, чем тьма, которая, будучи чернее, чем тьма, является светом поверх света.



Гейдар Джемаль: РЕВОЛЮЦИЯ ПРОРОКОВ, I I I часть: ЛЕКЦИЯ № 3. ПРОФАНЫ И ЖРЕЦЫ