Сон состоял из бесконечных рассуждений о N и X.
"N, - говорил я во сне разным людям, - это середняк латинской азбуки, алгебраический Акакий Акакиевич, нечто бесполое, выносимое за скобки, тривиальное знание, вовсе не обязательно справедливое, как мифологические 99% воды, из которых якобы состоит человеческое тело; ему противостоит маргинальный X, проблематизируемый мистер в маске, брат Зорро, рематический харизматик, герой не быта, но детектива, число не усвоенное, но добытое, искомое..."
"N, - втолковывал я многочисленным одетым в форменные желтые кофты участницам конференции молодых поэтов, организованной в Тарту в коридоре общежития, - это сокращение от nescio, неуловимый джон, который может равновероятно оказаться николаем или наташей. X - это xenos, страшноватый чужак, то, что в русском языке он совпадает с общеупотребимым инициалом Приапа, не должно удивлять нас..."
Поэты-участницы не выглядели удивленными, они встали и ушли, а я продолжал, отвечая сетованиям начальства на невысокий уровень поэтической продукции конференции: "В смысле бытовом N - это собирание фарфора, а X - коллекционирование монет".
Но тут я почувствовал, что заврался, и проснулся усталый и недовольный.