Одним словом

Алексей ЗИМИН, Robb Report, 2006-й год

Одна серьезная дама тут мне сказала, что люди делятся на две лингвистические расы. В одной расе говорят "кушать", в другой - "есть". И им не сойтись никогда.

Потому что те, кто говорит "есть" - соль земли и надежда мира. Говорящие "кушать" - скользкие твари и проклятье планеты.

Не то чтобы я был удивлен этим категорическим противопоставлением. Я о нем знал и раньше.

Меня удивил его пафос.

...
Пустое, хрусткое слово "кушать" дама произносила с содроганием почти болезненным. То, что для меня было пустым звуком, для нее - сама боль и ушиб. Слово, которое совершенно цензурно существует в русском словаре, для нее звучало как плебейское насилие над языком, решительно невозможное в речи человека "нашего круга".

Лингвистический пуризм - явление распространенное. Касты, социальные страты, воровские шайки всегда вырабатывают свое собственное арго, особый язык, позволяющий моментально отсекать "чужих".

Как вы сказали "зво-ните или звон-ите?".

Ударение на первый слог может закрыть для человека многие двери. Одна моя знакомая была готова терпеть практически любые закидоны своих домработниц. За исключением воровства и глагола "зво-ните". И за воровство и глагол было одно и то же возмездие: увольнение.

Казалось бы, деньги, успех дают человеку возможность пренебрегать такой условной вещью, как язык.

Кому какая разница: куда и как ты ударяешь глаголы. Не все ли равно: ешь ты или кушаешь, если на твоем банковском счету, допустим, двести миллионов единиц условности.

Однако деньги бывают разные: новые и старые. И если старые деньги открывают перед тобой любые двери. То новые, так это обычно бывает в странах с устойчивой социальной системой, открывают все двери, кроме тех, за которыми сидят люди со старыми деньгами.

Описание мучительного фейс-контроля, который одна часть богатого общества устраивает другой, можно найти в любом романе Ивлина Во.

Англия - самый выпуклый образчик деления людей по типу слов и привычек. Но в той или иной степени железный занавес в отношениях между людьми существует и в любой другой стране.

Это система самозащиты. Стратифицированное общество стремится отгородиться друг от друга непреодолимыми стенами не только из бетона, но и из слов.

Скажем, в советском обществе гуманитарная интеллигенция отгораживалась от плебса одновременно латинскими крылатыми выражениями и заборным русским матом.

Мат, казалось бы, есть признак речи низкого сословья. Грузчиков, извозчиков и эт цетера.

Однако парадокс советской антропологии состоял в том, что извозчики и грузчики считали эти слова запрещенными, табуированными. Они знали, что так нельзя. Нельзя ругаться при детях, женщинах - это плохо.

В то же время гуманитарии, наоборот, бравировали абсцентной лексикой. Есть знаменитый анекдот про Ахматову. Однажды Лидия Чуковская попеняла, кажется, Белле Ахмадулиной, что та матерится дома у Ахматовой, как извозчик. На что Ахматова ухмыльнулась и сказала: "Ну что вы кипятитесь, Лидочка. мы же с вами филологи".

Толератность, либерализм языка вообще вещь парадоксальная. Скажем, в языке английского среднего класса допускается выражение fuck - ебаться, но табуировано слово cunt - пизда.

С этим трагическим несоответствием связана чудесная история, описанная в английской прессе. Немолодой уже профессор философии обсуждал в общественном транспорте теорию Иммануила Канта о природе совести, за что и получил по морде от блюстителя нравственности из спального района.

Разучить отдельные запрещенные слова было бы не сложно. Проблема в том, что социальная антропология одними словами не исчерпывается. Существуют еще табу на понятия, на темы для разговора. На цвет галстука, и так далее, и тому подобное.

Скажем, во Франции не принято на домашних обедах обсуждать еду, подаваемую за столом. Говорить о ней - дурной тон. Потому что домашняя еда должна быть, по определению, великолепной. Это даже не обсуждается.

С другой стороны - за ужином в ресторане почесать языки на предмет перепелиных язычков и зобной железы теленка - нужно непременно. Потому что после тридцати лет - все остальные темы, кроме еды и погоды, слишком болезненны.

Внутри страт существуют и совсем уж надуманные запреты. Скажем, я знаю людей, которые бесятся, когда за столом начинается обсуждение мобильных телефонов. Вроде бы - это нормально. Разговор - это коммуникация. И почему инструмент коммуникации - телефон - не может быть поводом для беседы. В конце концов, люди ведь не могут стать ближе к другу другу, чем это им позволяют слова.

Однако телефоны многими воспринимаются как слишком "низкий", утробный предмет для разговора. Обсуждать их - все равно, что говорить о трусах или прокладках. Ведь телефон при всей чудесности его способностей всего лишь функция, неодушевленная вещь.

Высшее общество в наших палестинах в большинстве своем составляют люди "новых денег". Их арго и табуированность тех или иных тем только начинает формироваться. Но совершенно определенно. Если не случится глобальных катаклизмов - высшая страта уже скоро отгородится от остального народа броней из тысяч понятий и миллионов слов.

Медленно, но верно этот процесс идет. Часто незаметно для его участников. И скоро не только для того, чтобы чувствовать себя равным этой касте, но и для того, чтобы просто понимать ее язык и быть самому правильно понятым, людям с новыми деньгами придется проходить серьезную лингвистическую подготовку. Чтобы не ляпнуть, не подумав, что-то. Что послужит им потом черной меткой.

Я спросил у своей собеседницы, ненавидящей тех, кто говорит "кушать", что еще отличает людей "нашего круга" от людей "вообще".

Дама улыбнулась: "Люди нашего круга говорят: "жена". Прочие - "супруга". Я когда слышу из чьих-то уст выражение " моя супруга", сразу отстраняюсь. С такими людьми лучше дела не иметь. Они, как правило, двуличны".

Я с ужасом подумал: а как я называю свою жену?

И вздохнул с облегчением.

источник-gridassov@lj

читать полный текст со всеми комментариями