|
|
Пишет Жизнь села (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} tsarskoye)@ 2013-09-26 17:05:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Прогулка по Юрятину
Был утренник. Сводило челюсти,
И шелест листьев был как бред.
Синее оперенья селезня
Сверкал за Камою рассвет.
Гремели блюда у буфетчика.
Лакей зевал, сочтя судки.
В реке, на высоте подсвечника,
Кишмя кишели светляки.
Они свисали ниткой искристой
С прибрежных улиц. Било три.
Лакей салфеткой тщился выскрести
На бронзу всплывший стеарин.
Седой молвой, ползущей исстари,
Ночной былиной камыша
Под Пермь, на бризе, в быстром бисере
Фонарной ряби Кама шла.
Волной захлебываясь, на волос
От затопленья за суда
Ныряла и светильней плавала
В лампаде камских вод звезда.
На пароходе пахло кушаньем
И лаком цинковых белил.
По Каме сумрак плыл с подслушанным,
Не пророня ни всплеска, плыл.
Держа в руке бокал, вы суженным
Зрачком следили за игрой
Обмолвок, вившихся за ужином,
Но вас не привлекал их рой.
Вы к былям звали собеседника,
К волне до вас прошедших дней,
Чтобы последнею отцединкой
Последней капли кануть в ней.
Был утренник. Сводило челюсти,
И шелест листьев был как бред.
Синее оперенья селезня
Сверкал за Камою рассвет.
И утро шло кровавой банею,
Как нефть разлившейся зари,
Гасить рожки в кают-компании
И городские фонари.
Прогуляемся и мы по улице, на которой проживал во время визита в Пермь Антон Павлович.
Перед нами на скрещении Сибирской и Петропавловской расположилось одно их пермских мест, наиболее почтённых историей и молвой – Пушкинская библиотека или, назвать справедливее, Дом Смышляева. В начале XIX века домом владел губернский казначей Дмитрий Васильевич Дягилев. Человек духовно углубленный, с широкими эстетическими интересами, он занимался литературой и живописью. У наследников Дягилева дом купили Смышляевы. После смерти жены, уезжая в Палестину, Дмитрий Смышляев продал дом в казну. В обширных покоях смышляевского дома кроме Общественного собрания и Городской Думы нашла себе место городская общественная библиотека.
В июне 1916 года здесь бывал Борис Пастернак.
Пастернак заходил сюда полистать книги по местной истории. Его воображение волновало пугачевское прошлое Прикамья, история горнозаводского края, этническая пестрота населения. Из Всеволодо-Вильвы Пастернак даже вывез в Москву бумаги архива князей Всеволожских (в военные годы они были утеряны) для изучения. Свои интересы он переадресовал герою романа – доктору и поэту. Мы застаем Юрия Живаго в юрятинской библиотеке за чтением работ по этнографии края и истории пугачевщины.
В декабре 1915 года Пастернака порекомендовали инженеру-химику Б. И. Збарскому, который в то время был управляющим химических заводов в уральском городке Всеволодо-Вильва, близ Соликамска.
Ранее, в конце XIX века, имение и заводы принадлежали Савве Тимофеевичу Морозову. После его смерти они перешли во владение его вдовы, которая после вторичного замужества передала все дела по управлению заводами Б. И. Збарскому.
В январе 1916 года Пастернак поселился в одной из комнат небольшого деревянного одноэтажного дома, в котором жила семья Збарского – его жена Фанни Николаевна и их маленький сын Эли (Илья). Пастернаку предстояло стать помощником Збарского по деловой переписке и торгово-финансовой отчетности, а в свободное от работы время (предполагалось, что его будет предостаточно) заниматься литературным трудом.
Урал впервые. Всё и все восхищают молодого человека.
"... с одной стороны, - своеобразные, нехарактерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности, - с другой.
Сегодня утром я, Збарский, его жена, лаборант-поляк и Егор объездчик ездили расставлять капканы на рысей. - Весь день из кадок каких-то бездонных льется белизна и рядом с ней как уголь черная масса кедровых и еловых лесов, туманных, дымом обволакиваемых гор, - свежесть, свет, крупные масштабы, целый день меняют лошадей, шагу пешком не ступят, быстро спускается ночь, сразу везде зажигается само собой электричество, так день проходит за днем".
(Из письма к родителям 21 января 1916 г.)
Неожиданно Пастернак начинает всерьёз заниматься музыкой.
"Вообще, мне трудно решить, кто я, литератор или музыкант, говорю, трудно решить тут, где я стал как-то свободно и часто и на публике импровизировать...”
А между тем именно там, во Всеволодо-Вильве, Пастернак написал стихи, сделавшие его знаменитым: "Марбург" и "На пароходе" (в начале поста).
Оба стихотворения были подарены жене Збарского, Фанни Николаевне.
На оборотной стороне четырех листов заводских конторских бланков, на которых было отпечатано стихотворение "Марбург", Пастернак написал от руки:
"Из Марбургских воспоминаний – черновой фрагмент. Фанни Николаевне в память Энеева вечера возникновения сих воспоминаний.10.V.1916".
Борис Пастернак и Ф.Н.ЗбарскаяВторое стихотворение было написано через неделю. Накануне Борис Леонидович ездил по делам завода в Пермь вместе с Ф. Н. Збарской. Она возвращалась раньше. Б. Пастернак провожал ее на пароход. Они ужинали в ресторане до утреннего отплытия. Об этом утреннике Пастернак написал в стихотворение. Авторская машинопись была подарена Збарской с посвящением: "Г-же Ф. Збарской" под стихотворением стояли подпись автора, место написания и дата: "Всеволодо-Вильва. 17 мая 1916 г."
"Здесь имеется провинциализм и больше, уездовщина, и больше, глухая уральская уездовщина неотстоенной густоты и долголетнего настоя. Но всё это или многое, уже уловлено Чеховым, хотя, надо сказать, нередко со специфической узостью юмориста, обещавшегося читателю смешить его. Этот дух не в моем жанре, и литературно вряд ли я мои здешние наблюдения использую".
(Из письма к родителям 30 января 1916 г.)
Чехов был Пастернаку всегда близок как художник, давший образец прозы, которой ему хотелось подражать, прозы, соединившей простоту с человеческой глубиной. По камертону чеховской прозы он хотел настроить свой роман. Тем более ему было дорого обстоятельство, что траектория его собственной судьбы заочно пересеклась с чеховской как раз в Прикамье. Чехов бывал во Всеволодо-Вильве, где довелось полгода прожить Пастернаку, и это совпадение казалось ему знаменательным. Любовь к Чехову Пастернак сообщил и своему герою.
В мае-июне 1916 года, перед отъездом с Урала, Пастернак не однажды наезжал в Пермь по служебным делам. Он задерживался здесь по нескольку суток и хорошо узнал город, исходив его вдоль и поперек. Конечно же, город нашёл отражение в его романах.
В Перми родилась Женя Люверс.
Город Юрятин в романе «Доктор Живаго» - конечно, это не буквально Пермь, но он вымышлен Пастернаком на основе впечатлений, вывезенных им из Перми.
Линия железной дороги, знаменитый тракт, проходящий через всю Сибирь, и широкая судоходная река Рыньва с железнодорожным мостом, взорванным отступающими войсками Колчака, – вот место прописки Юрятина в романе. На Урале единственный город расположен в точке пересечения подобных координат – это Пермь.
Собор с колокольней на горе – первое, что видели путешественники, прибывавшие в Пермь по реке.
Город, взбирающийся на гору. Это изображение, пожалуй, лучший литературный вид старой Перми. Вот такой же, взбирающейся по склонам прибрежного холма, не раз открывалась Пермь Борису Пастернаку, когда в мае и июне 1916 года он подъезжал к городу по железной дороге со стороны Мотовилихи. Сегодня многоэтажная застройка скрадывает выразительную динамику пермского рельефа, но если мы попробуем представить себе одноэтажную и двухэтажную Пермь начала ХХ века, геометрию города, подчиненную волнообразному движению прибрежных холмов, то именно такой мы ее увидим, какой увидел доктор Юрий Живаго, напомнившей ему лубочные изображения Афона.
Дома, ярус за ярусом восходящие на Слудскую гору и на ее вершине Спасо-Преображенский кафедральный собор, ныне художественная галерея. Даже сравнение вида соборной горы с Афоном у Пастернака не произвольно. Пермякам близка идея избранности собственного города. Недаром здесь любят подчеркивать, что Пермь, как и Рим, стоит на семи холмах.
У Пастернака Юрятин – город белых ночей. Ему, коренному москвичу, стеклянный сумрак и светлая тьма весенних и летних ночей пермского Прикамья были в новинку. С чуткостью стороннего и потому внимательного наблюдателя, с энергией не ослабленного привычкой удивления он описал тот неуловимый колорит, в который окрашивается город с приходом белых ночей, когда воздух пропитывает что-то тонкое и могущественное. Пастернак почувствовал и передал тонкую ауру магического, которая окутывает тогда пермские улицы и обостряет чувства. «Недавно ушла зима. Пустоту освободившегося места наполнил свет, который не уходил и задерживался вечерами. Он волновал, влек вдаль, пугал и настораживал», – чтобы так увидеть пространство города в белую ночь, надо ей удивиться.
В романе присутствуют ещё пермские приметы: в Юрятине два вокзала.
По ходу разговора докора с попутчиком, местным жителем Анфимом Самдевятовым выясняется, что по семейному преданию фамилия Самдевятов это переделанное на русский лад Сан-Донато, княжеский титул Демидовых. Еще одна колоритная подробность уральской персонологии в романе.
Но вернёмся на Сибирскую улицу. Здесь, в библиотеке происходит неожиданная встреча Живаго с Ларой.
Доктор не решается с ней заговорить и лишь записал адрес, удивившись странности обозначения: «Купеческая, против дома с фигурами».
Рядом с библиотекой находится знаменитый театр оперы и балета в окружении старого сквера.
В сквере, как раз напротив библиотеки стоит, видимо, единственный в стране памятник Борису Пастернаку.
Спустя несколько дней, доктор снова оказывается в Юрятине. Но теперь не библиотека, и не городские дела его занимают. Махнув на все рукой, он отправляется искать дом сестры Антиповой по адресу, списанному с библиотечного требования. Мы же, попрощавшись с уютным театральным сквером, идём вслед за ним по улице Ленина, бывшей Покровской.
Вскоре мы окажемся перед необычным для пермской застройки домом, носящим звание «самомого красивого» здания в городе.
Колонны аттика окружены пухлыми амурами-путти, попирающими львиные головы, над ними - пышные букеты и круглое завершение. Колонны возносятся над крышей. И дом тянется за ними. Взлетает. Пастернак разглядел этот эффект и точно его определил словами. Его дом с фигурами «впадает в синеву». Да, именно так – впадает. Сказано очень точно.
Пастернаковский дом с фигурами театрален. И эта черта тоже соответствует прототипу. В архитектуре грибушинского особняка действительно есть что-то от театральной декорации. И это не случайная ассоциация. Ведь Александр Турчевич, построивший особняк в 1907 году для богатого купца чаеторговца и мецената Сергея Михайловича Грибушина, был актером, человеком сцены. В его архитектурных решениях ощутима тяга к театральной декоративности и пышности.
И понятно, откуда взялись у Пастернака женские фигуры. Фасад богато декорирован лепными деталями. Венки, гирлянды, розетки. Но главное – лепные барельефы женских головок, их несколько десятков.
Трудно сказать, знал ли Пастернак что-нибудь о владельце, но в описании дома с фигурами он также оказался близок реальной истории. Дом с фигурами в Юрятине был выстроен богатым купцом, чае-сахарным королём, почётным гражданином Перми и Кунгура. Грибушин был попечителем детских приютов, тюрем, училища для слепых детей. Братья Грибушины покровительствовали искусству. Они были директорами Пермского отделения Императорского русского музыкального общества. В доме устраивались музыкальные вечера. Традиция сохранилась до наших дней...
Могучий клан Грибушиных исчез из Перми после революции. Известный поэт, пермяк Василий Каменский отличился, написав сценарий к фильму, «разоблачавшему» сбежавших за границу чайных королей.
Продолжение следует
При написании использовано:
http://lichoman.livejournal.com/141941.h
http://www.dompasternaka.ru/library/deta
Был утренник. Сводило челюсти,
И шелест листьев был как бред.
Синее оперенья селезня
Сверкал за Камою рассвет.
Гремели блюда у буфетчика.
Лакей зевал, сочтя судки.
В реке, на высоте подсвечника,
Кишмя кишели светляки.
Они свисали ниткой искристой
С прибрежных улиц. Било три.
Лакей салфеткой тщился выскрести
На бронзу всплывший стеарин.
Седой молвой, ползущей исстари,
Ночной былиной камыша
Под Пермь, на бризе, в быстром бисере
Фонарной ряби Кама шла.
Волной захлебываясь, на волос
От затопленья за суда
Ныряла и светильней плавала
В лампаде камских вод звезда.
На пароходе пахло кушаньем
И лаком цинковых белил.
По Каме сумрак плыл с подслушанным,
Не пророня ни всплеска, плыл.
Держа в руке бокал, вы суженным
Зрачком следили за игрой
Обмолвок, вившихся за ужином,
Но вас не привлекал их рой.
Вы к былям звали собеседника,
К волне до вас прошедших дней,
Чтобы последнею отцединкой
Последней капли кануть в ней.
Был утренник. Сводило челюсти,
И шелест листьев был как бред.
Синее оперенья селезня
Сверкал за Камою рассвет.
И утро шло кровавой банею,
Как нефть разлившейся зари,
Гасить рожки в кают-компании
И городские фонари.
Прогуляемся и мы по улице, на которой проживал во время визита в Пермь Антон Павлович.
Перед нами на скрещении Сибирской и Петропавловской расположилось одно их пермских мест, наиболее почтённых историей и молвой – Пушкинская библиотека или, назвать справедливее, Дом Смышляева. В начале XIX века домом владел губернский казначей Дмитрий Васильевич Дягилев. Человек духовно углубленный, с широкими эстетическими интересами, он занимался литературой и живописью. У наследников Дягилева дом купили Смышляевы. После смерти жены, уезжая в Палестину, Дмитрий Смышляев продал дом в казну. В обширных покоях смышляевского дома кроме Общественного собрания и Городской Думы нашла себе место городская общественная библиотека.
В июне 1916 года здесь бывал Борис Пастернак.
Пастернак заходил сюда полистать книги по местной истории. Его воображение волновало пугачевское прошлое Прикамья, история горнозаводского края, этническая пестрота населения. Из Всеволодо-Вильвы Пастернак даже вывез в Москву бумаги архива князей Всеволожских (в военные годы они были утеряны) для изучения. Свои интересы он переадресовал герою романа – доктору и поэту. Мы застаем Юрия Живаго в юрятинской библиотеке за чтением работ по этнографии края и истории пугачевщины.
В декабре 1915 года Пастернака порекомендовали инженеру-химику Б. И. Збарскому, который в то время был управляющим химических заводов в уральском городке Всеволодо-Вильва, близ Соликамска.
Ранее, в конце XIX века, имение и заводы принадлежали Савве Тимофеевичу Морозову. После его смерти они перешли во владение его вдовы, которая после вторичного замужества передала все дела по управлению заводами Б. И. Збарскому.
В январе 1916 года Пастернак поселился в одной из комнат небольшого деревянного одноэтажного дома, в котором жила семья Збарского – его жена Фанни Николаевна и их маленький сын Эли (Илья). Пастернаку предстояло стать помощником Збарского по деловой переписке и торгово-финансовой отчетности, а в свободное от работы время (предполагалось, что его будет предостаточно) заниматься литературным трудом.
Урал впервые. Всё и все восхищают молодого человека.
"... с одной стороны, - своеобразные, нехарактерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности, - с другой.
Сегодня утром я, Збарский, его жена, лаборант-поляк и Егор объездчик ездили расставлять капканы на рысей. - Весь день из кадок каких-то бездонных льется белизна и рядом с ней как уголь черная масса кедровых и еловых лесов, туманных, дымом обволакиваемых гор, - свежесть, свет, крупные масштабы, целый день меняют лошадей, шагу пешком не ступят, быстро спускается ночь, сразу везде зажигается само собой электричество, так день проходит за днем".
(Из письма к родителям 21 января 1916 г.)
Неожиданно Пастернак начинает всерьёз заниматься музыкой.
"Вообще, мне трудно решить, кто я, литератор или музыкант, говорю, трудно решить тут, где я стал как-то свободно и часто и на публике импровизировать...”
А между тем именно там, во Всеволодо-Вильве, Пастернак написал стихи, сделавшие его знаменитым: "Марбург" и "На пароходе" (в начале поста).
Оба стихотворения были подарены жене Збарского, Фанни Николаевне.
На оборотной стороне четырех листов заводских конторских бланков, на которых было отпечатано стихотворение "Марбург", Пастернак написал от руки:
"Из Марбургских воспоминаний – черновой фрагмент. Фанни Николаевне в память Энеева вечера возникновения сих воспоминаний.10.V.1916".
Борис Пастернак и Ф.Н.Збарская
"Здесь имеется провинциализм и больше, уездовщина, и больше, глухая уральская уездовщина неотстоенной густоты и долголетнего настоя. Но всё это или многое, уже уловлено Чеховым, хотя, надо сказать, нередко со специфической узостью юмориста, обещавшегося читателю смешить его. Этот дух не в моем жанре, и литературно вряд ли я мои здешние наблюдения использую".
(Из письма к родителям 30 января 1916 г.)
Чехов был Пастернаку всегда близок как художник, давший образец прозы, которой ему хотелось подражать, прозы, соединившей простоту с человеческой глубиной. По камертону чеховской прозы он хотел настроить свой роман. Тем более ему было дорого обстоятельство, что траектория его собственной судьбы заочно пересеклась с чеховской как раз в Прикамье. Чехов бывал во Всеволодо-Вильве, где довелось полгода прожить Пастернаку, и это совпадение казалось ему знаменательным. Любовь к Чехову Пастернак сообщил и своему герою.
В мае-июне 1916 года, перед отъездом с Урала, Пастернак не однажды наезжал в Пермь по служебным делам. Он задерживался здесь по нескольку суток и хорошо узнал город, исходив его вдоль и поперек. Конечно же, город нашёл отражение в его романах.
В Перми родилась Женя Люверс.
Город Юрятин в романе «Доктор Живаго» - конечно, это не буквально Пермь, но он вымышлен Пастернаком на основе впечатлений, вывезенных им из Перми.
Линия железной дороги, знаменитый тракт, проходящий через всю Сибирь, и широкая судоходная река Рыньва с железнодорожным мостом, взорванным отступающими войсками Колчака, – вот место прописки Юрятина в романе. На Урале единственный город расположен в точке пересечения подобных координат – это Пермь.
Собор с колокольней на горе – первое, что видели путешественники, прибывавшие в Пермь по реке.
Город, взбирающийся на гору. Это изображение, пожалуй, лучший литературный вид старой Перми. Вот такой же, взбирающейся по склонам прибрежного холма, не раз открывалась Пермь Борису Пастернаку, когда в мае и июне 1916 года он подъезжал к городу по железной дороге со стороны Мотовилихи. Сегодня многоэтажная застройка скрадывает выразительную динамику пермского рельефа, но если мы попробуем представить себе одноэтажную и двухэтажную Пермь начала ХХ века, геометрию города, подчиненную волнообразному движению прибрежных холмов, то именно такой мы ее увидим, какой увидел доктор Юрий Живаго, напомнившей ему лубочные изображения Афона.
Дома, ярус за ярусом восходящие на Слудскую гору и на ее вершине Спасо-Преображенский кафедральный собор, ныне художественная галерея. Даже сравнение вида соборной горы с Афоном у Пастернака не произвольно. Пермякам близка идея избранности собственного города. Недаром здесь любят подчеркивать, что Пермь, как и Рим, стоит на семи холмах.
У Пастернака Юрятин – город белых ночей. Ему, коренному москвичу, стеклянный сумрак и светлая тьма весенних и летних ночей пермского Прикамья были в новинку. С чуткостью стороннего и потому внимательного наблюдателя, с энергией не ослабленного привычкой удивления он описал тот неуловимый колорит, в который окрашивается город с приходом белых ночей, когда воздух пропитывает что-то тонкое и могущественное. Пастернак почувствовал и передал тонкую ауру магического, которая окутывает тогда пермские улицы и обостряет чувства. «Недавно ушла зима. Пустоту освободившегося места наполнил свет, который не уходил и задерживался вечерами. Он волновал, влек вдаль, пугал и настораживал», – чтобы так увидеть пространство города в белую ночь, надо ей удивиться.
В романе присутствуют ещё пермские приметы: в Юрятине два вокзала.
По ходу разговора докора с попутчиком, местным жителем Анфимом Самдевятовым выясняется, что по семейному преданию фамилия Самдевятов это переделанное на русский лад Сан-Донато, княжеский титул Демидовых. Еще одна колоритная подробность уральской персонологии в романе.
Но вернёмся на Сибирскую улицу. Здесь, в библиотеке происходит неожиданная встреча Живаго с Ларой.
Доктор не решается с ней заговорить и лишь записал адрес, удивившись странности обозначения: «Купеческая, против дома с фигурами».
Рядом с библиотекой находится знаменитый театр оперы и балета в окружении старого сквера.
В сквере, как раз напротив библиотеки стоит, видимо, единственный в стране памятник Борису Пастернаку.
Спустя несколько дней, доктор снова оказывается в Юрятине. Но теперь не библиотека, и не городские дела его занимают. Махнув на все рукой, он отправляется искать дом сестры Антиповой по адресу, списанному с библиотечного требования. Мы же, попрощавшись с уютным театральным сквером, идём вслед за ним по улице Ленина, бывшей Покровской.
Вскоре мы окажемся перед необычным для пермской застройки домом, носящим звание «самомого красивого» здания в городе.
Колонны аттика окружены пухлыми амурами-путти, попирающими львиные головы, над ними - пышные букеты и круглое завершение. Колонны возносятся над крышей. И дом тянется за ними. Взлетает. Пастернак разглядел этот эффект и точно его определил словами. Его дом с фигурами «впадает в синеву». Да, именно так – впадает. Сказано очень точно.
Пастернаковский дом с фигурами театрален. И эта черта тоже соответствует прототипу. В архитектуре грибушинского особняка действительно есть что-то от театральной декорации. И это не случайная ассоциация. Ведь Александр Турчевич, построивший особняк в 1907 году для богатого купца чаеторговца и мецената Сергея Михайловича Грибушина, был актером, человеком сцены. В его архитектурных решениях ощутима тяга к театральной декоративности и пышности.
И понятно, откуда взялись у Пастернака женские фигуры. Фасад богато декорирован лепными деталями. Венки, гирлянды, розетки. Но главное – лепные барельефы женских головок, их несколько десятков.
Могучий клан Грибушиных исчез из Перми после революции. Известный поэт, пермяк Василий Каменский отличился, написав сценарий к фильму, «разоблачавшему» сбежавших за границу чайных королей.
Продолжение следует
При написании использовано:
http://lichoman.livejournal.com/141941.h
http://www.dompasternaka.ru/library/deta
