Из книги "Сезон мачете" Жана Хацфельда. Свидетельства участников геноцида в Руанде

Участник геноцида в Руанде, Фюльжанс: «По правде говоря, нельзя сказать, что хуту так уж ненавидели тутси. Во всяком случае, не настолько, чтобы извести их под корень. Тут было что-то пострашнее стойкой ненависти, которая питала соперничество народностей, прямо какое-то колдовство, которое направило нас в эти болотистые места. Конечно, мы между собой обсуждали нехватку земельных наделов, и правильно делали, потому что плодородных участков оставалось мало. И мы про себя думали: что ж наши дети должны будут уходить один за другим в поисках земли в сторону Гитарамы или ещё дальше, в Танзанию, или же идти на поклон к тутси в своем собственном селении?»

Участник геноцида в Руанде, Альфонс: «В сухой сезон каждый маленький хуту слышит от взрослых, что тутси заграбастали слишком много земли и что нужно от них избавиться, чтобы победить бедность. Потом, если урожай хорош, эти слова забываются, но подспудно у ребёнка запечатлевается это недовольство».

Участник геноцида в Руанде, Фюльжанс: «Мы становились всё злее. Всё спокойнее и всё кровожаднее… Чем больше мы резали, тем проще это было делать. Кое для кого это становилось, я бы сказал, настоящим развлечением».

Участник геноцида в Руанде, Адальбер: «Некоторые уставали от этого кровавого однообразия. Другим доставляло удовольствие причинять страдания тутси, которые в эти дни заставили их попотеть… некоторые свирепствовали, и им всё было мало. Убийства их пьянили, и они испытывали разочарование, когда тутси умирал молча. Ну, разве это развлечение? Поэтому они избегали наносить смертельные удары, чтобы подольше слушать крики и получить удовольствие».

Участник геноцида в Руанде, Альфонс: «Если тутси догонял запыхавшийся преследователь после долгой гонки, его для начала покалывали острием мачете, а конец его был ужасен».

Дизере Битеро: «Я родился среди тутси в Канази. Даже не отдавая себе в этом отчёта, я очень много воспринимал как тутси, однако с детства я слышал уроки истории и радиопередачи, в которых ежедневно говорилось о серьёзных проблемах между хуту и тутси… Вы никогад не найдетет источник геноцида – он запрятан глубоко-глубоко в затаенной злобе и грузе накопленного взаимного непонимания, который мы унаследовали. Мы стали взрослыми в худший момент в истории Руанды. Нас воспитали в духе абсолютного подчинения и ненависти. Нас пичкали разными формулировками, мы – невезучее поколение».

Участник геноцида в Руанде, Адальбер: «В принципе, размолвки между хуту и тутси начались в 1959 г. Всё идёт от наших стариков. Собираясь по вечерам у огонька, они вроде бы безобидно разглагольствовали о слабых и наглых тутси, а дети слушали все эти гадости про тутси и принимали их на веру. С 1959 г. старики во всяких забегаловках постоянно твердили о необходимости поголовного уничтожения тутси и их стад, которые вытаптывали посевы… Мы, молодежь, посмеивались над их ворчанием, но не возражали».

Участник геноцида в Руанде, Панкрас: «Когда ты получаешь новый приказ, то сначала колеблешься, но всё равно его выполняешь во избежание неприятностей. Но когда тебя накачали пропагандой по радио и обработали советники, ты уже гораздо легче выполняешь приказы, даже если речь идёт об убийстве ближнего».

Участник геноцида в Руанде, Адальбер: «Власти здорово нас подготовили. Мы чувствовали всеобщую солидарность, и мысль о том, что кто-то может нам помешать или нас наказать, нам даже в голову не приходила. С момента падения самолета радио постоянно повторяло: «Иностранцы уходят. У них есть материальные оказательства того, что мы собираемся сделать, и они все равно покидают Кигали. На этот раз судьба тутси их не интересует…» Мы своими глазами видели отход бронемашин в сторону аэродрома, а вот слабых голосов протеста больше не было слышно. Впервые за всё время мы почувствовали себя освободившимися от вредоносного надзора белых людей. А нас ободряли со всех сторон и убеждали, что мы будем пользоваться полной свободой, чтобы до конца выполнить нашу задачу. И мы говорили себе: «А ведь и правда! Что «голубые каски» сделали в Ньямате? Развернулись и ушли, оставив нас в покое. С какой стати им возвращаться, пока мы не кончим? И когда нам дали сигнал, мы двинулись вперёд».

Участник геноцида в Руанде, Эли: «Все отвернулись, чтобы не видеть, как мы убиваем: «голубые каски», бельгийцы, белые директора, черные президенты, гуманитарные организации, международные тележурналисты, епископы, аббаты и даже Бог. Он-то хоть наблюдал з атем, что делалось на болотоах? Почему Он не обрушил свой гнев на нас, когда мы убивали?... Хоть бы одно слово упрёка услышать тогда!... Если разобраться, человек мало чем отличается от животного. Рубанешь его по голове или по шее, и он сам заваливается. В первые дни у тех, кому приходилось забивать кур и особенно коз, получалось, конечно, лучше. А потом все освоились и отстающих не стало».

Участник геноцида в Руанде, Жан: «Когда парень становился достаточно сильным, чтобы орудовать мачете, брат или отец уводил его в группу, где, учась на примере других, он привыкал убивать. Возраст не помеха, когда ты привык к крови. Это становилось обычной работой, поскольку ей занимались старшие, да и вообще все».

Участник геноцида в Руанде, Жан-Батист: «10 апреля бургомистр в отглаженном костюме и все представители властей собрали нас, дали инструкции и заранее пригрозили тем, кто собирается отлынивать от работы. И мы начали убивать – кто во что горазд».

Участник геноцида в Руанде, Иньяс: «Кто-то подчинялся приказам бургомистра, кто-то – интерхамве (ополчение хуту), другие – непосредственно приказам нашего коммунального советника, которого мы хорошо знали, да это и не имело никакого значения – мы подчинялись всем и были вполне довольны».

Участник геноцида в Руанде, Панкрас: «Убивать очень неприятно, когда ты сам решаешь это сделать, даже когда речь идет о животном. Но когда ты должен действовать по инструкции властей, когда тебя надлежащим образом к этому подготовили, да ещё подталкивают со всех сторон, когда ты знаешь, что убивать будут все и что ничего тебе за это не будет, тут у тебя сомнений нет никаких и совесть спокойна. Идешь и убиваешь без всяких там угрызений».

Участник геноцида в Руанде, Адальбер: «Когда мы обнаруживали маленькую группу беглецов, которые пытались спастись ползком по грязи, мы называли их змеями. До убийств их прозвище было «тараканы», но сейчас, когда их стали истреблять, название «змеи» подходило лучше из-за их повадок, а ещё их можно было называть «бездельниками» или «собаками», потому что собак у нас не уважают… Для других – оскорбления, поднимающие боевой дух. Так было легче работать. Как-то испытываешь меньше неудобства, когда обзываешь и бьешь тех, кт оползет в лохмотьях, а не нормально одетых людей, стоящих во весь рост. И ещё, потому, что ползущие меньше похожи на людей».

Участник геноцида в Руанде, Иньяс: «Эти убийства были жутко утомительной работой, и пить всё время страшно хотелось, но убивать-то было выгоднее, чем в земле копаться – особенно если у тебя надел маленький и орошения нет. Во время убийства любой крепкий мужик приносил домой не меньше, чем успешный торговец. Мы уже не знали, куда складывать листы железа… Просыпались мы с ощущением богатства, спать ложились сытыми и жили, ни в чём не нуждаясь».

Участник геноцида в Руанде, Альфонс: «Мы знали, что в брошенных домах тутси найдём что-то новенькое. Сначала срывали железные листы, а потом тащили все остальное. Прямо праздник какой-то – жизнь приносил нам всё то, чего у нас не было раньше. И тебе примус каждый день, и тебе говядина, велосипеды, радиоприёмники, железные листы, оконные рамы – всё, что душе угодно. И мы себе говорили, что такого второго удачного сезона просто не может быть».