Вестник РХД 206
О БОГОСЛОВИИ ДЕТСТВА
Эта статья посвящена семинару на тему Богословия детства, проходившего с 25 по 29 июля 2016 года в Хай Ли (High Leigh), в Англии.
О существовании этого городка, состоящего, впрочем, из одного широко раскинувшегося дома и примыкающих к нему окрестностей, я когда-то узнал из двух статей Георгия Федотова, писавшего о съезде РСХД, прошедшем здесь в начале апреля 1929 года. Это старинный замок в 70 км от Лондона, окруженный двухсотлетними лиственницами, уже много лет служащий местом для деловых и дружеских встреч, научных семинаров и конференций. Здесь собралось десятка два богословов, а конкретно, людей, имеющих какое-то отношение к тому необычному разговору, который получил название «Богословие детства». Все участники семинара, за исключением автора этих строк, принадлежали к уже сложившемуся движению, уже около лет 20 работающему на ниве этого богословия (Child Theology Mouvement).
Оно вышло целиком из 2-го стиха 18 главы Евангелия от Матфея (странным образом никогда не привлекавшего слишком пристального внимания христианской мысли):
Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное.
Слова эти во всей их непреложности перекликаются со столь же сильным утверждением евангелиста Марка:
И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня, а кто Меня примет, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня (9: 36-37),
как и Луки:
Пришла же им мысль: кто бы из них был больше? Иисус же, видя помышление сердца их, взяв дитя, поставил его пред Собою и сказал им: кто примет сие дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто примет Меня, тот принимает пославшего Меня; ибо кто из вас меньше всех, тот будет велик (9: 46-48).
Три важнейших евангельских свидетельства, хоть и не вполне равнозначных по звучанию, но тесно примыкающих друг ко другу, видимо, не создали общей углубленной традиции их толкования. Нельзя, конечно, сказать, что они оказались забыты, но смысл их был сведен лишь к моралистическому уроку о «подражании дитяти». Дитя стало иконой добродетелей, которых всегда не хватает взрослым. Это как бы идеальный взрослый, вернувшийся к своей чистоте и невинности. И весь этот бьющий из глубины Премудрости поток благовестия о детстве был заключен в достаточно мелководный ручеек хорошей морали, стяжания наивности и простодушия. Ребенок служил зеркалом, в которое нам любо смотреться, или метафорой, которую мы иногда примеряем к себе.
Но ребенок – вовсе не метафора. Он есть живое, юное и отнюдь не всегда послушное существо, наделенное особыми дарами, которые надлежит открыть, к которым стоит вернуться, ибо мы их еще не до конца утратили.
Богословие детства - недавнее открытие. Первые статьи о нем появились два десятка лет назад, в основном в протестантской среде. Встреча в Хай Ли должна была подвести итог тому, что было сделано в прошлом и пригласить участников семинара присмотреться к будущему: что предстоит сделать со всем этим дальше?
Большинство собравшихся были англичане, но в Хай Ли собрались также гости из Швеции, Румынии, Латинской Америки, Африки. Некоторые из них были людьми книжного труда, размышляющими о том, как именно благовестие Христово открывается через ребенка, другие были скорее «практиками», посвятившими себя занятиям с детьми в трудной ситуации. Но коль скоро речь идет именно о богоcловии, то мы станем говорить в основном о первой группе. Перед каждым был поставлен вопрос: Богословие детства - что оно для означает для вас?
Встреча началась с обсуждения книги Хэддона Уилмера «Taxonomy». Как ребенок, поставленный Иисусом посреди учеников, ребенок реально присутствующий, - спрашивает автор, - свидетельствует о Царстве Божьем и указует нам путь к нему? Означает ли этот путь новый подход к духовной жизни и ученичеству, которые отличались от заповеди Иисуса: отвергнись себя, возьми крест и следуй за Мной? Имеют ли эти слова о детстве и о кресте общую точку пересечения?
Уилмер отвечает: да, безусловно имеют, потому что смирение - путь, ведущий к Божьему Царству. Но в какой мере ребенок есть знак или образ смирения? Смирение есть образ ученичества. И если мы призваны «стать как дети», что это означает? И как достигается? Должны ли мы отречься от своей Богом данной нам взрослости или этого можно достигнуть, принимая ребенка? И куда приведет нас это принятие? Каков его смысл? Все эти вопросы, опеределившие тональность конференции, ведут нас к самому сердцу христианской веры.
На них отвечает другая книгаУилмера Хэддона, написанная в соавторстве с Кийтом Уйтом, «The Entry Point», что можно перевести как Место входа, и даже Пропускной пункт, который вводит в Царство Божие. Дитя, поставленное Иисусом посреди учеников – не это ли образ тесных врат, ведущих ко спасению? Поставил его посреди - именно на этом евангельском выражении основана вся книга. Сама словесная формула «Богословие детства» впервые, насколько мне известно, была предложена англиканским богословом Кийтом Уайтом, который постоянно подчеркивает, что в центре такого богословия стоит не ребенок или не только ребенок, но сам Христос. Потому что «дитя», как творение Божие, подлинно открывается только в свете Христовом. В этом «просвете» следует поставить вопрос о том, в какой степени ребенок может стать свидетелем Царства, т.е. дверью, которой входят в него. Да приидет Царствие Твое... , повторяем мы в молитве Господней, но этот призыв далеко не сразу поняли ученики Иисуса; ведь мы всегда создаем образы неизвестного, исходя из известного. Царство, по слову Иисуса, подобно зерну горчичному, мы же, исходя из нашего эго с его страстями, амбициями, страхами, представлением об иерархии и соперничеством, создаем и подобающий им образ Царства. Ребенок, будь он мальчик или девочка, - всегда был «никто» в социальном плане, но именно как никто, как один из «малых сих», он приводит нас в «место Божие». Чем меньше значим мы на земле или в собственном воображении, тем ближе мы к Царству. Поставив ребенка посреди учеников, Христос не противоставил его им, но заставил их мыслить. Он ввел ребенка в общину тех, кто принадлежит Царству вне всякой социальной значимости. Иисус не требует: будь как Я, но зовет: войди в Мою общину. Когда Он обращается к ученикам, то обращается к нам. И говорит нам: отвергнись себя и возьми крест.
Казалось бы, детство и крест существуют в разных измерениях: ребенок полон радости, надежды, жизни, переливающейся через край, тогда как крест - знак смерти, безнадежности, муки, кошмара. И вместе с тем то и другое символ или весть умаления. Богословие детства, как настаивают авторы книги, можно рассматривать только в перспективе богословия Креста. Умаление понимается как смирение не в расхожем смысле, а в свете слов: Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Ин 12:25).
Оба - ребенок и крест - в глазах веры, пронизанной светом Воскресения, благовествуют о надежде, открытости, начале новой жизни. Приближаясь ко Кресту, припадая к нему со словами: вот я, звучащими в нашем сердце, мы уподобляемся малым детям. Ошеломляющая благодать Бога, пролившаяся со Креста, открывается в человеческом умалении. Склоняясь перед крестом, мы оказывается в том же срезе бытия, в котором пребывают и дети.
На семинаре была представлена вышедшая по-русски в двух изданиях, и готовящаяся к выходу по-английски книга автора этих строк «Ребенок на пороге Царства» в переводе Валентина Кожухарова, болгарского православного богослова, живущего в Лондоне.
«Первой «колыбелью» Ребенка, как и других текстов, обсуждавшихся на семинаре, была все та же строка из Евангелия от Матфея, которая когда-то не только заставила меня задуматься, но буквально приковала к себе. Текст, который хорошо нам знаком, иногда закрывается от наших глаз, чтобы потом вдруг блеснуть, распахнуться во всей своей неожиданности. Поразительна категоричность условия, которое нам ставит Христос: если не обратитесь и не будете как дети... не войдете....». Что значит обратиться в ребенка, быть как дети, коль скоро мы - отнюдь не дети? Все известные мне духовные толкования авторитетнейших учителей Церкви сворачивали в сторону назидания: вы, большие, грешные, будьте как малые, добрые, смиренные, послушные, простодушные, не завидуйте, не превозноситесь, не допытывайтесь до того, что не вашего ума дело... Но это воплощенное благонравие – ребенок, придуманый взрослыми для их же самовоспитания. Или икона, повешенная в красном углу, напоминающая: ты не таков, как он, но, чтобы заслужить рай, ты должен исправиться. Но что больше всего отличает такие толкования – это приписывание словам Иисуса какого-то переносного смысла. Словно Он только загородился ребенком, а подразумевал что-то другое или кого-то, кого хотел наставить и научить. Так, скажем, в комментарии известной переводчицы Нового Завета В.В.Кузнецовой к Мф 18:5 так и сказано: «имеются в виду не дети, о которых речь шла выше, а ученики Христа».
И это лишь последний аккорд в длинном ряду такого рода интерпретаций. Но почему бы не попробовать нам понять эти слова буквально и прямо? Безо всяких «имеется в виду»? Иисус не говорил на нашем сложном европейском языке, в котором за одним смыслом может спрятаться другой, а за другим третий. Кто этот ребенок, которого Господь поставил посреди учеников? Чем он, малый человек, отличен от большого, взрослого? Не только своей социальной незначимостью, которая и у взрослого бывает, да и Христос едва ли требует от нас в нее обратиться. Он касается какой-то тайны, присущей ребенку, тихой радостной вести, изначально в него для нас вложенной. Тайна приоткрывается в его свободе от взрослости, тяжести, неизбежно зараженной грехом, но она манит и ведет за собой куда-то дальше. В словах Иисуса содержится ясный намек, что ребенок обладает каким-то свойством, которое делает его не только возможным, но и актуальным, реальным гражданином Царства. Ибо такой гражданин должен быть очищен от грязи и пыли земной жизни. Восточные богословы избегают говорить о первородном грехе, на котором настаивают западные, начиная с Тертуллиана и бл. Августина. Но в какой степени безгрешен ребенок? И если он рождается чистым, то когда и почему теряет свою чистоту? Ведь совершенно ясно, что новорожденный и подросток – совершенно разные существа. Чем первый отличен от второго? Мой ответ: в каждом из малых сих можно различить еще следы творения.
Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие (Mк 1:15) – так начинается проповедь Иисуса. И все евангельские слова о Царстве внутренне взаимосвязаны. Царство Бога рядом с нами, но и внутри нас. И это рядом и это внутри просвечивает в ребенке, потому что он - прежде всего наиболее зримое и конкретное проявление любви Бога к человеку. Его любовь проступает в тайне творения. Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был втайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои, – слагает свой гимн восхищенный Давид (Пс 138: 15-16), словно шепча эти признания в ухо Божие. Ребенок – существо, которое несет на себе, для умеющих видеть открывает собой несокрытость взгляда Господа, отпечаток его. Иногда, пусть очень редко, мы улавливаем этот отпечаток во взгляде новорожденного (есть поразительное свидетельство на этот счет о.Павла Флоренского в книге Детям моим, но далеко не только его), который помогает нам стряхнуть нашу привычную слепоту. Отпечаток взгляда Божия, коснувшегося в утробе каждого человеческого зародыша и отразившегося в младенце, требует от нас взгляда ответного, поворота, обращения, благодарности. Главное, чему ребенок учит взрослых - быть благодарным, благодарность же - глубочайшая основа веры. Ибо вера есть то состояние, в котором мы узнаем себя узнанными Богом. Тогда познаю, подобно как я познан, - говорит ап.Павел (1 Кор 13: 12).
Об «опыте» взгляда, отпечатка, обращения, благодарности трудно, да и необязательно писать стройный трактат. Книга «Ребенок на пороге Царства» построена как поток догадок, интуиций, свободных ассоциаций, размышлений, набросков, афоризмов, уложенных в главы. Все они, собранные вместе и по отдельности, стремятся передать различные грани или отражения того благословения, которое лежит в начале, у истоков всякого человеческого существа. Ребенок – скрытый носитель славы Господней, мерцающей в мире; для того, чтобы увидеть ее, нужно обратиться, приобрести новое зрение, способное различать свет Царства Божия.
Но нельзя и забывать: слова Христа обращены именно ко взрослым, которые могут, должны или призваны открыть ребенка в самих себе. И тем самым к самим себе вернуться. «Вернитесь к самим себе, - говорил бл. Августин, - потому что удаляясь в сторону, вы становитесь чужды себе самим. Вернитесь к своему сердцу». «Стань тем, кто ты есть», - говорит современный православный богослов Каллистос Уэр, собирая в одной фразе опыт Отцов. Но кто мы есть? – спрашиваем мы себя. Подлинное самопознание приводит к замыслу Божьему о себе, к откровению творения человека. Человек возникает в момент зачатия, когда при слиянии двух биологических «программ» образуется третья, совершенно особая, несущая в себе всю будущую личность в ее развитии. Подобно тому, как молитва Церкви превращает хлеб и вино в Тело и Кровь Христова, так и Слово Божие из нескольких клеток создает зародыш существа, созидаемого Богом. Творение евхаристично, как говорит митр.Янис Зизулас, и во всяком зародыше действует ум Христов (1Кор 2:16), которым творится наше духовно-психически-телесное существо.
Ум или замысел Божий заложен во всякого человека, но он яснее всего проступает в ребенке, от которого уходит потом взрослый, переиначивая, перебарывая его по-своему. Стать как дети – значит вернуться к этому замыслу, обратиться в ум Христов, стать тем, кем ты был сотворен и кем ты еще остаешься в замысле, плане, проекте, зерне. Стать теми, кто мы есть (и это «есть» относится не столько к настоящему, сколько к непреходящему времени), значит вернуться в тот замысел Божий, которым мы были некогда сотворены любовью.
Зерно Слова Божия, согласно преданию, восходящему к Святым Отцам, заброшено во всякую мудрость и благость человеческую (красоту, добро, культуру), но и во всякую жизнь. После Воплощения мы по праву можем утверждать: в период тайного созидания человека ребенок наполняется творящим его Словом и взрослые познают Его, вспоминая в уме Христовом. «Логосы всех вещей пребывают в Слове Божием», - утверждает преп. Максим Исповедник и прежде всего в сотворении человеческого существа, и благодать Божия присутствует во всем тварном мире.
Поэтому всякий ребенок – образ, слепок или канал Откровения, особый язык, обращенный ко взрослым людям, послание любви и славы Божией, наполняющей все, что сотворено. Обратиться в него значит овладеть алфавитом этого языка. Если мы не верим текстам, обрядам, догмам и посылаемым нам знакам, мы можем довериться откровению рук Его (руки Твои сотворили меня... Пс 118:73), чье прикосновение так явственно ощущается в малых сих. Вы... письмо Христово, - пишет ап. Павел Церкви Божией в Коринфе. Ребенок – письмо, посланное Христом Церкви, которая есть семья Его. Но чтобы суметь прочесть такое письмо, вы (семья, община, человечество в целом) должны стать такой церковью, научиться языку, на котором оно было написано.
И последнее: детство в Христовом смысле не измеряется годами. Оно измеряется святостью. Святость – это исполнение того, что нам было дано изначально и вместе с тем способность победить в себе искушение змия: быть как боги. Возвратиться в детство - это пройти дорогой грешника, который бросил вызов своей падшей природе, и стать членом той семьи, которую Бог избрал для Себя.
Книга православного богослова-миссиолога Валентина Кожухарова, болгарина, пишущего по-английски, «Ребенок, Церковь, миссия: межхристианская перспектива», появилась в результате научного изыскания в области церковного понимания ребенка и понимания Церкви и ее миссии. Автор ставил себе целью охватить различные мнения отдельных больших христианских общин или деноминаций, отсюда и межхристианская направленность работы.
Эта довольно объемистая работа состоит из четырех частей: Церковь, миссия, Библия и ребенок. Каждая часть работы рассматривает данную тему в связи с четырьмя отношениями: Бог, люди, ребенок и межхристианские реалии. Например, тема Церкви охватывает вопросы «Бог и Церковь,» «Люди и Церковь», «Дети и Церковь» и «Понимание Церкви в межхристианской перспективе».
Церковь принадлежит Богу, а не людям; она призвана исполнить тот план Божий, который существовал до творения людей, а не человеческие проекты. Основание Церкви – сам Господь Иисус Христос, в то время как люди и церковные общины не всегда могут быть тем «камнем», на котором Церковь основана. Церковь Христа есть также «Церковь ребенка»; дети верующих христиан принадлежат к Церкви и Церковь принадлежит малым детям. На самом деле понятие «Церкви» нельзя отделить от понятия «ребенка», так же как веру детей нельзя отделить от веры Церкви.
В.Кожухаров рассматривает миссию Церкви как миссию, в которой люди могут и должны принять участие, хотя чаще всего они уклоняются от него. В этом смысле миссия Церкви – это «миссия Бога» (Missio Dei), к которой люди призываются Богом для совершения Его, а не их служения. Главы Церквей и миссионеры ошибаются, полагая, что миссия, которую они осуществляют – это только их дело (хотя и допускают, что Бог соучаствует в нем), ибо верующие - лишь работники на ниве миссии, предопределенной Богом. Затем книга переходит к проблеме отношения детей к миссии, исходя из того, что и дети могут стать работниками на Божьей ниве в силу своей чистоты и несомненной (осознанной или неосознанной) веры в Господа. Сами дети не могут быть миссионерами (вопреки тому, что утверждают некоторые евангельские богословы), но могут способствовать христианской миссии.
Во второй части книги уделяется особое внимание Священному Писанию как записанному Откровению Бога и обращенному к людям. Автор подчеркивает: Библия - это не набор 66 книг (в протестантизме), или 77 книг (в большинстве восточно-православных церквей), или даже 81 книг (в некоторых коптских церквях): Библия - это Откровение Бога, которое может содержаться в одной книге или в семидесяти книгах, и т.д. Это мы люди стараемся «ограничить» или «расширить» состав Слова Божьего, часто не задумываясь над тем, что христиане первых веков не имели при себе ни 66, ни 77 книг, но были христианами не хуже нас. В работе также прослеживается роль ребенка в Библии и указывается на то значение, которое Священное Писание отводит малым сим, ибо в Новом Завете мы видим совершенно новые отношения ребенка, «взрослого» мира и Бога: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Избранничество ребенка (а не «верующего» взрослого) - главное «открытие» движения богословия детства, которое следует развивать именно в этом направлении.
В конце книги автор сосредоточивает свое внимание именно на ребенке: его отношении к Богу, к миру и к самому себе. Здесь рассматриваются такие вопросы, как вера ребенка (способен ли маленький ребенок верить в Господа), отношение Церкви (церковной общины) к ребенку, и отношение всего (взрослого) мира к детям. Автор исходит из того, что ребенок принадлежит к Богу и Его Царству; эта «принадлежность» не заслужена и не унаследована: она дается даром, но только ведомым Богом путем, так как дети – народ избранный. Кожухаров утверждает, что евангельское понимание слова «ребенок» (особенно в контексте той же 18 главы Евангелия Матфея и сопряженных с ней изречений) относится к трем «добродетельным» человеческим качествам, которыми каждый верующий в Христа должен обладать: нашей зависимости (от Бога), смирению (или «подчинению») и инаковости (стремлению быть «другим», не охваченным миром и не подавленным им). В книге о миссии также рассматривается вопрос целостного развития ребенка.
В заключении книга указывает на необходимость дальнейшего развития богословия детства, в котором и впредь будут ставиться вопросы Церкви, мира, ребенка и взрослых верующих. Стать как дети означает для автора «обращение» к трем названным главным человеческим свойствам: обретению нами (или «вспоминанию») «потерянных» качеств зависимости (от Бога), смирению (подчинению Богу) и инаковости. Работа подчеркивает, что ребенок служит не только «знаком» Царства (как чаще всего утверждается), но и прямым «указателем» или «образцом», за которым нужно следовать, становясь как дети.
В докладе Марии Клаксон из Швеции «Свобода религии для детей» автор обращается к Богословию детства в перспективе права. В ранних декларациях о правах ребенка дети чаще всего рассматриваются в качестве объектов родительского попечения, лишь в контексте семьи. Автор предлагает считать детей субъектами, ибо они не суть люди, которыми должны еще стать, но существа, сотворенные по образу Божию, т.е. люди с первого же момента своего возникновения, и жизнь их имеет ценность не только в качестве будущих взрослых, но и в их теперешнем существовании. В 19 главе Евангелия от Матфея Иисус говорит: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, иными словами Он наделяет детей свободной волей, которая может привести их к нему. Поэтому в христианском богословии дети должны расссматриваться как субъекты. Они не только объекты ответственности взрослых, они сами могут вступать в личные отношения с Иисусом. Таким образом то, что автор называет «языком прав», становится дискриминирующим по отношению к детям. Само понятие права опирается на миф о рациональном и независимом человеческом существе как обладателе прав. Но во всех правах всегда скрыты чьи-то притязания и интересы. Таков образ человека, который не только принижает ребенка в качестве носителя прав, но и несовместим с богословским пониманием основ человеческого существования. Мария Клаксон предлагает иную концепцию прав, опирающуюся на модель межчеловеческих отношений, на взаимопризнание между людьми на основе общего для всех достоинства как сотворенных существ. Христианское богословие, в особенности Богословие детства, должно уделить большее внимание отношениям закона и любви. Закон - не только общественный инструмент, он регулирует идеалы и верования, которые существуют в межчеловеческих отношениях. Поэтому автор заявляет себя горячим сторонником прав детей. Детей надо поставить посреди человеческого общества, как Иисус поставил их посреди учеников.
Кто этот ребенок, поставленный посреди? – так начинается доклад Николаса Панотто из Латинской Америки. Для Богословия детства этот ребенок Иисуса посреди Его учеников – аксиологический центр. Однако о каком ребенке мы говорим? Дети по-прежнему остаются внешним сюжетом в богословских дискуссиях. Мы всегда используем их как метафору. Но разве ребенок в его реальном существовании, телесности, логике и т.п. не представляет собой «места» или «канала» откровения? Богословие должно создать новое понимание детства, новое полифоническое значение детства. Нам следует поставить вопрос: что для нас наполняется смыслом, когда мы говорим о детстве? В этом случае мы чаще всего имеем в виду сложное переплетение экзистенциальных и межчеловеческих связей. Всякий разговор о ребенке посреди людей означает, что смысл слова «ребенок» включает в себя не только его, но и множество других, связанных с ним факторов, весь окружающий мир с его социальными иерархиями, проблемами, отношениями и т.п. Богословская герменевтика, заложенная в ребенке, состоит в том, что ребенок становится «местом» откровения, и это создает конфликт интерпретаций, касающихся нас самих, наших мировоззрений, как и границ нашего представления о действии Бога в мире. Поиск смысла, вложенного в ребенка, требует от нас понимания ребенка, поставленного посреди, как чего-то динамического и сложного в социальном плане. И потому Богословие детства - это критическое и профетическое богословие, которое через интерсубъективность, взаимосвязанность всех элементов, относящихся к детству, помогает нам осмыслить и все общество.
Невозможно даже кратким образом передать суть всех интересных докладов и откликов на них, сделанных во время конференции, но последнее, о чем хотелось бы рассказать, это выступление протестантского богослова Фрэнсис Янг, матери ребенка-инвалида. Она представила свою книгу «Зов Артура», Arthur’s call, где изложена история ее отношений с больным сыном, а через него – с Богом, открывающимся в болезни самого близкого человека. Это уже вторая ее книга о сыне, первая называется «Лицом к лицу». Лицом к лицу с неизлечимо больным ребенком и с Богом, до Кого она хочет достучаться со своими вопросами: как быть, когда у тебя рождается искалеченное существо, которому не суждено стать взрослым? Как поставить его посреди людей? Его, не научившегося ходить, самостоятельно есть, не способного о себе заботиться во всех мелочах жизни, навсегда прикованного к инвалидной коляске? Чей мозг был по непонятным причинам необратимо поврежден из-за кислородного голодания еще в утробе матери?
Как мать, - задает вопрос Фрэнсис, - может верить во всеблагого Творца перед лицом такой судьбы? Артур стал для нее огромным айсбергом сомнений. Я не могла верить в чудеса, говорит она. Однажды ее, в ту пору профессора систематического богословия в Бирмингеме, пригласили проповедовать в неделю, посвященную психически больным. Для нее это был вызов, который показался ей непосильным. Она начала с размышления над отрывком из Евангелия от Иоанна, где говорится об исцелении слепого. Иисус говорит, что исцеляет слепого для того, чтобы на нем явились дела Божии. Прежде эти слова вызывали ее гнев. Но вот, готовясь к выступлению, она осознала, что эта евагельская история указует на крест.
Однажды на Пасху Фрэнсис оправилась в Лурд и в Страстную Пятницу решила пройти совместно с другими крестным путем. На этом пути она встретила Богородицу Марию, о Которой написала потом поэму. Там она увидела женщин, которые несли своих детей Иисусу. Заходящее солнце слепило меня, рассказывала она. Взяв средний крест с изображением солнца, она поняла тогда, что крест Христов – это крест славы.
Но во время крестного хода Артур вел себя беспокойно, и священник попросил больше не брать его с собой. И Фрэнсис почувствовала себя вновь отвергнутой. Но именно тогда она услышала голос: «Веришь ли ты в Меня или нет, не имеет значения. Бог есть Бог и не зависит от того, что о Нем думают люди». На пути домой, Фрэнсис внезапно ощутила призыв к пастырскому служению. Потом она стала методистским пастором, и это призвание было неотделимо для нее от призвания быть матерью инвалида. Оба эти служения как бы слились воедино.
Вернувшись из Лурда Фрэнсис познакомилась с движением Вера и Свет, основанным Жаном Ванье в 1971 году. Она провела много бесед с ним, говоря о богословском значении движения L’Arche (Ковчег). Опыт Ковчега привел Фрэнсис к пересмотру базовых ценностей западного общества, утратившего ощущение принадлежности к порядку сотворенного и страждущего мира. «Артур вернул меня к пониманию того, что такое человеческое существо в его сути,- говорит она, - и такое понимание давало мне силы в моменты страдания». Этот опыт изменил не только Фрэнсис, но и повлиял на двух ее младших сыновей, братьев Артура, вполне здоровых, взрослых, крепко стоящих в жизни.
Конференция заняла четыре дня интенсивной (более 10 часов в день) работы в атмосфере «роскоши человеческого общения» (Сент-Экзюпери). Эта работа должна быть продолжена. Для автора этих строк общение, сосредоточенное на загадке детства, согревалось еще и эхом памяти об оо. Сергии Булгакове и Льве Жилле, когда-то молившихся здесь и служивших литургию в присутствии Георгия Флоровского, Георгия Федотова и Христианского Студенческого Движения Англии, собиравшихся в этом замке.
Прот. Владимир Зелинский