планета обезьян
В общих словах мораль это список действий, за совершение которых человеку полагается наказание.

Ну то есть закон времен Второзакония. Возразят, что мораль следует рассматривать гораздо шире, что в ее требования или «списки» входит много негласного, неопубликованного, и даже иногда прямо противоречащего формальным законам обществ. К аморальным поступкам относят, например, такие как грубо толкнуть старушку в автобусе, обозвав матерным словом «прется, клешня», настучать начальству на коллегу, который тихо сбежал с работы,  и пр., всё это так, и грубиянов и стукачей люди считают невоспитанными и неприличными, но не требуют для них в своих законах какого-то специального наказания. И, правда. Люди по разным причинам имеют весьма разный нрав, и если каждый будет свой нрав оголёно так показывать, то это будет некрасиво. Мораль как бы «учит» что показывать следует не всё, на что ты способен. Так ли это? – Попробуем разобраться. Кто нибудь видел, чтобы говнистый человек вдруг перестал быть говнистым? Чтобы стукач вдруг перестал стучать? Еще говорят, особенно православные: «он себя знаете, как сдерживает, а если бы не сдерживал, то ого-го что вытворял бы». Не знаю. Вижу как раз обратное. Человек делает тоже самое, но более изощренно, медленно или не очень превращаясь в маньяка. А обычно все обстоит и куда проще. Человек просто избирает себе сферу деятельности, социальную нишу, где по должности положено показывать свой хреновый нрав. Если человек достаточно глуп, и окружен людьми терпеливыми, то он свою говнистость облекает в праведность, любовь к постучать в требование справедливости. Грубости тоже находит применение во вспышках праведного негодования. То есть делает из говна конфетку, и остается в своих глазах чистым со всех сторон. Если же он поумнее, то просто устраивается на такую работу, где гавкать на всех считается признаком высокого профессионализма.
Однако, замечено, что человек измениться все-таки может, и иногда очень даже значительно. Предполагается, что мораль этим и занята. Сделать человека лучше. Сказать что вот так делать не следует, и он послушается. Религии, предполагая что «послушаться» на деле бывает редко, предлагает различные меры, вплоть до аскетики. Позже вернемся и к техникам улучшения человека. И к предполагаемой в конце таких техник метанойе.
Во многих звериных обществах, где никакой морали нет, ни одна собака ничего особенно выдающегося не совершает. Ну если какая-нибудь жучка имеет особо скверный нрав, то с нею просто никто не разговаривает, или трепят ее за холку, если перейдет черту дозволенного. Однако звери терпят своенравного, и своенравный таким и остается каким родился. Но – возразят снова наблюдательные юннаты – звери, случается, и грызут друг-друга. Факт такой замечен. Правда. Из-за чего грызут? – Из-за имущества.
Мы почти у цели. Как только дело доходит до владения, тут и благодушный зверь может перегрызть глотку зверю нервному и психическому.  И при этом останется благодушным, даже добрым по натуре, а психический сляжет в могилу.
Итак, мы можем сделать некоторый промежуточный вывод. Что персональные психические качества живых существ сильно не расстраивают их социализацию. Вне имущественных споров никаких трений в стаях и у одиночек не возникает. Мало того. У тех животных, где самки обладают достаточной сноровкой – например, у волков и многих собачьих – и имущественно «независимы от мужчины», могут сами себе добыть еду и постоять за себя, там и социальная организация выглядит более справедливой. То, что в спорах за имущество побеждает сила, это не секрет. Мы можем сделать еще один вывод: иерархия возникает там, где заметно играют роль половые различия, и как следствие дальше - «личные качества». Заметно по мышечной массе отличие самцом от самок у обезьян, у коз и баранов, крупных кошек, и еще у некоторых животных. Тогда как у волков, птиц и у многих грызунов социальная организация это почти анархия. Сила – вот единственный способ заявить, что у тебя больше прав чем у соседа.
Таким образом, организация общества по типу иерархии и серьезная озабоченность половыми проблемами  человеку досталась от обезьян. Скоро мы это увидим.
Но пока это немножко в сторону от морали. Приблизим.
Видов имущества существует три: территория, еда и женщины.
У человека тоже самое, не обольщайтесь: недвижимость, ширпотреб и статус.
Возьмем для примера волков. Владение территорией – общее. Четких границ у владения – нет. Стая – союз свободных семей. Семья строится по принципу свободного союза, а не владения.
… А вы говорите Авраам. Мол, так долго думал резать - не резать. И как мы радовались что не зарезал. Соломон вон вообще не мог позволить себе отказаться от обезьяннего статуса – гарем имел. Многие, думаю, и сейчас, читая, и кое-что уже смутно смекая,  моргают гласками, никак не поймут как можно без обезьяньей организации, ведь обезьянья организация это самый гут. Конечно гут. Против натуры не попрешь. Обезьянья организация – свята.
Давайте не будем сейчас про человека, продолжим, приближаясь к морали, сравнение анархо-фашистов волков и православных монархистов макак. И оставим в стороне глупую мысль что макаки более развиты, чем волки. Итак, мы видим что у волков никакой морали нет. А у макак?
А у макак уже есть. Повторимся – не потому что более развиты, а потому что на другой ветви эволюции сидят.  У макак есть выстроенная субординация, есть культ принесения главному макаку самого спелого банана, культ принесения макаку девственниц, и прочие макакины радости.  Если макак четвертого разряда потянется к сочной девственнице, ему главный макак отобъет все яйца, набьет рыло и отправит в монастырь. Макак этот зачморенный уже с детства знает, что ему некоторые вещи позволительны, а многие просто нельзя. Несмотря на зов природы. Вы заметили, что мы пришли к тому, с чего начали? - «мораль это список действий, за совершение которых человеку полагается наказание». А вот почему, спросим, необходим «список»? А потому, ответим, что энергии, которые необходимы для жизнедеятельности, нельзя запретить – и закрепить запрет - в коде естества.. Невозможно запретить жизнедеятельность. Запретить жрать, япстись, спать, дышать – не получится.
Погнали дальше. Эволюция нас учит межвидовой борьбе. Но мы же уже почти сделали следующий вывод. Озвучим его: мораль это голос внутривидовой борьбы.
Что за фигня, скажут зоологи? Соглашусь, сказано не очень понятно. Но смотрите сами. Главный макак требует самого спелого банана. Естественно ли это? – Естественно отдать самое вкусное ребенку, любимой волчице. Приблуде – Маугли, в конце-концов. Потому что видно что истощен и нуждается в белках, жирах и углеводах. Но тащить банан откормленному статскому макаку совершенно противоестественно. Но если не притащишь – получишь по ушам. А это больно. А больно никто не хочет. Вроде бы есть намек на «естественность», но так да не так. Любой зверь естеством чувствует угрозу от другого зверя. Но не от своего. К своему для него естественно весело подбежать и ухватить за хвост. Правда хватания за хвост вообще мало кто любит, но большинство терпят, хоть и лёгкими укусами намекают, что вторгаться в личное пространство все-таки не следует.
Внутривидовая борьба не может вестись на уничтожение вида. Заметили какую демагогию разводят православные всех мастей, когда рассуждают о природном неравенстве? Они приводят самые нелепые аргументы, одного бох создал толстым, другого бох создал тонким, вот вам и неравенство в наглядности. При этом не договаривается главное. Что созданный толстым почему то имеет больше прав чем тонкий.
В наследство от обезьян человеку досталась привычка всюду обнаруживать условности, достаточные для того, чтобы подчеркнуть неравенство. Хитрый Иаков возмутился такой постановкой вопроса: почему рожденный первым больше чем второй? Правда до равенства он так и не дошлёпал, а только для легального обоснования смены элит. Касты и классы и прочие способы дискриминации возникли как логичное продолжение обезьяньей морали, системы запретов и культов. Обезьяна не понимает равенства, она не может как волк, потому что самец обезьяны чуть более увесист, чуть более клыкаст, чуть резвее. И еще потому что обезьяний таборный социум возникал не по нужде охоты. Только в плейстоцене наиболее крупным обезьянам потребовалось более калорийное питание, чем то говно, которое они подбирали под ногами. Социум стал перестраивать себя на новые функции. Для облавы на зверя возникла нужда в молодых энергичных женщинах обезьяньего племени. Человек медленно и еще нерешительно вступил в борьбу с гнилой обезьяньей моралью. Но как мораль передаётся? Как передается тот негласный «список»? Раз кормить макака неестественно, но его почему-то кормят первым, то откуда это взялось и почему так до сих пор устойчиво? И не просто устойчиво, но еще и имеет сильную тенденцию к развитию?
Сначала ответим на более простой вопрос. Да, мораль крепчает. Мы помянули о том, кто кормовая база обезьян – подножное говно. Там листочек, там козявка. В плейстоцене социуму понадобилась более демократичная организация. Отечество в опасности, и все такое. Пришлось отвыкать от многих обезьяньих привычек и всем хвататься за чоппер. А потом стало опять тепло, пришло земледелие, а потом и вовсе настал техпрогресс. У обезьян опять стало много досуга. И они снова взялись за старое, вернулись к своим обезьяньим привычкам. Изнежились как тропические макаки. Это понятно.
Но непонятен биологический механизм возвращения. Превращения волка в обратно макаку. Вот показывает один из главных обезьянов гвоздь, другие говорят «Ом». Что их заставляет говорить Ом? Почему они покланяются главному обезьяну и несут ему свои медовые коврижки?
Социум и является переносчиком  морали. Начиная еще с обезьян. Если у волка хватание за хвост терпится по той причине, что хвост все-таки принадлежит «своему», то у обезьян наличествует каинов знак силы и надмения.  Страх, да, заставляет бояться главного обезьяна. Это внутривидовая борьба. Одни выглядят для других – страшными. Они могут что-то с вами сделать. Отобрать, избить, унизить. Там где социум становится слишком большим и праздным, там где самцы обладают некоторым преимуществом – там начинает писаться первая глава морали. Там, где обнаруживаются признаки внутривидовой конкуренции – появляются ростки морали. Она причесывает низких, и возвышает гордых. Грубиян, который толкает старушку в трамвае аморален не оттого что груб, а потому ведет себя как главный обезьян. Он просто не на своем месте. Если бы он был главным обезьяном – он просто бы не ездил со всеми в трамвае.
Человеческий социум слишком велик – в тысячи раз крупнее любой стаи. Поэтому не каждый попадает в ту социальную нишу, которой он достоин. Не все стукачи в разведке, не все говнистые во власти, не все насильники в полиции. Но там где обезьянья мораль имеет статус «вечных, непреходящих ценностей» - там это особенно ярко. В безбожном СССР, например, были честные мильцанеры, а в православной святой Руси их почти и не осталось. Все рассосались по своим нишам. Насильники к насильникам, стукачи к стукачам. Методы дрессировки в крупных социумах просто передаются неумирающей традицией. Раз возникнув у обезьян – они так и развивались по накатанной. Человеческий вид распадается на касты и классы. Но при этом новые виды из классов не образуются. Уэллс, правда, показал как могут образоваться, но пока это фантастика. Таким образом, внутривидовая борьба это борьба классовая, и ведется она с одной стороны за окончательное установление обезьяньей морали как нормы, и с другой – за уничтожение всякой морали. Мораль и есть идеологическое средство эксплоатации. И она всегда отражает промежуточный итог борьбы. Надо признать, что мораль кое-где сдает свои позиции. Русская революция 17-го тупо поменяла одну мораль на другую, но не успела создать понятную мораль для главных обезьянов, пользуясь тем что было. Из-за этого победила самая сильная мораль – криминальная. Она просто выплыла из подполья как новая мораль главных обезьянов. А в нижних этажах люди за 10 лет быстро упали в свои лузы, и стали требовать правил по которым нести обезьяну бананы, так как обезьян берет явно больше чем в соседних обезьянниках, и не говорит как далеко простираются его имущественные притязания. Народу непонятно как себя вести. Толи на демонстрации выходить, толи дальше терпеть молчаливого обезьяна, не предлагающего никаких правил. Непонятно как расслоиться, тем более что завезенная волчья демократия в виде идеи наводит на крамольную мысль о том, что можно и вообще без обезьяна. В СССР обезьян был солнцем и ему ничего не несли, он сам брал понемногу и втихаря. В тухлой Европе царит агрессивный либерализм и обезьян там совершенно подставной, а настоящие обезьяны берут другим способом. Тяжело сейчас главным обезьянам. Только в Саудовской Аравии, Чечне, Чистом переулке и некоторых других заповедниках нравственности они могут себя вести себя «естественно», не таясь, исповедуя древнюю мораль. А так повсюду на них наседают, требуя отдать банан.
Вот и до Чистого докатилось, кстати.




Потом потихоньку продолжу еще.