Около семидесяти лет назад культурному сообществу внезапно предстал писатель-оборотень: принципиальный беллетрист и только беллетрист – но с угадываемыми под пиджаком угловатыми очертаниями перепончатых крыльев. Читатель продвигался "по этим похожим на сновидения страницам в атмосфере красоты, ужаса и смеха" (Филип Тойнби). Русская литература с ее традиционными – вынь да положь – сверхзадачами служения и пробуждения добрых чувств была не готова к появлению подобного автора – и напугана. (Внешняя легкость, с которой он в свой срок сменил родной язык на английский и сумел стать образцом стилистической изощренности в чужой литературе, только усугубила ощущение чего-то нечеловеческого в природе этого дарования.) Запад же, как ему и положено, больше внимания уделял ремеслу, его мастерству, способному, по замечанию Апдайка, "заново научить читать". Но и у западных критиков подчас сдавали нервы и они срывались на крик, например, по поводу "Бледного пламени": "Это такое же зло, как расовый предрассудок".<?xml:namespace prefix = o ns = "urn:schemas-microsoft-com:office:office" />

 

Сергей Гандлевский