Раз пошла такая пьянка
Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос:
-- Мне этот Михаил Борисович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?
-- Мессир, вам стоит это приказать!.. -- отозвался откуда-то Абрамович, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:

-- Алло! Считаю долгом сообщить, что председатель правления корпорации ЮКОС, Михаил Борисович Ходорковский, спекулирует нефтью. В данный момент в его офисе номер тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыре акции "Юганскнефтегаза" по 25% уставного капитала каждая. Говорит арендатор из офиса номер одиннадцать Роман Абрамович. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.

И повесил трубку, подлец.

Что дальше происходило в офисе N 50, неизвестно, но известно, что происходило у Михаила Борисовича. Запершись у себя в уборной на крючок, он вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку Михаил Борисович завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход.

Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком. Михаил Борисович налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... и в это время позвонили, а супруга внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, -- мозговая кость.

Проглотив слюну, Михаил Борисович заворчал, как пес:
-- А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня нету, нету. Насчет ОНАКО скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю будет заседание...
Супруга побежала в переднюю, а Михаил Борисович разливательной ложкой поволок из огнедышащего озера -- ее, кость, треснувшую вдоль. И в эту минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень бледная супруга. При взгляде на граждан побелел и Михаил Борисович и поднялся.

-- Где сортир? -- озабоченно спросил первый, который был в белой косоворотке.
На обеденном столе что-то стукнуло (это Михаил Борисович уронил ложку на клеенку).
-- Здесь, здесь, -- скороговоркой ответила супруга.
И пришедшие немедленно устремились в коридор.
-- А в чем дело? -- тихо спросил Михаил Борисович, следуя за пришедшими, -- у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас документики... я извиняюсь...

Первый на ходу показал Михаилу Борисовичу документик, а второй в эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою, засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Михаила Борисовича потемнело, газету сняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные бумаги, не то синие, не то зеленые. Впрочем, все это Михаил Борисович разглядел неясно, перед глазами у него плавали какие-то пятна.

-- Акции в вентиляции, -- задумчиво сказал первый и спросил Михаила Борисовича мягко и вежливо: -- Ваш пакетик?
-- Нет! -- ответил Михаил Борисович страшным голосом, -- подбросили враги!
-- Это бывает, -- согласился тот, первый, и опять-таки мягко добавил:-- Ну что же, надо остальные сдавать.

-- Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! --отчаянно вскричал председатель.
Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель, бессвязно при этом выкрикивая:
-- Вот контракт... переводчик-гад подбросил... Абрамович... в пенсне!
Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел лицом и уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни контракта на покупку «Сибнефти», ни Роминого письма, ни иностранцева паспорта, ни денег. Словом, ничего, кроме складного метра.

-- Товариши! -- неистово закричал председатель, -- держите их! У нас в офисе нечистая сила!

И тут же неизвестно что померещилось супруге председателя, но только она, всплеснув руками, вскричала:
-- Покайся, Борисыч! Тебе скидка выйдет!
С глазами, налитыми кровью, Михаил Борисович занес кулаки над головой жены, хрипя:
-- У, дура проклятая!
Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться неизбежному.