Фата-Моргана (1)
(отрывки из неопубликованного романа-фэнтези)

Это утро было точно такое же, как и вчерашнее, и третьего дня. Матушка Аньола подняла меня в шесть утра, и я, протирая слипшиеся от сна глаза, опустилась на колени и начала молиться. Кормилица стояла рядом со мной, тоже на коленях, и кивала в такт головой, отмечая, правильно ли я возношу молитву Господу. Покорно отдав себя в ее руки, я позволила себя причесать и только морщилась, когда матушка особенно сильно натягивала пряди у висков и закрепляла из под дневной чепец. При этом она неутомимо болтала: – Еще чуть-чуть, синьорита Бьянка, еще немножечко. Не годится такой знатной девушке, как вы., ходить растрепанной, словно прачка с заднего двора. Вы же сейчас пойдете желать здравия вашим почтенным родителям, синьору и синьоре Монтифьори. Они попеняют вам, если увидят прическу не в порядке. Вы уже большая девушка, вам двенадцать лет и вскоре ваши родители призадумаются о женихе, – руки няньки летали у меня над головой, что-то прикалывая и одергивая. – И мы все будем рады, когда вы выйдете замуж за достойного синьора и станете богатой и счастливой. При этих словах, матушка Аньола скрестила руки на необъятной груди и отошла на шаг, чтобы полюбоваться плодами своего труда. Она и сама не заметила, как ее слова больно меня укололи.

«Богатой и счастливой»! В том-то и состояла наша беда. Семейство Монтифьори всегда считалось знатным и родовитым. Но нынешний синьор, мой отец Аугусто Монтифьори был не богаче арендатора, которому сдавал виноградники. Наряды и драгоценности моей матери требовали больших расходов, а ее страсть к танцам и балам не считалась с тем, есть ли у нас деньги или нет.

До моего рождения в семье было два сына, но они умерли во младенчестве. Доктор Лютеций, наш семейный лекарь, сказал родителям, что у матери больше не будет детей. Она отнеслась к этому спокойно и чуть оправившись, вновь уехала во Флоренцию, ко двору герцога. Бедняжке приходилось отказывать себе в танцах, когда она носила меня.

Это все мне рассказала няня, которую взяли кормилицей на следующий день после моего рождения. У нее родилась своя дочь, Лизетта, и матушка Аньола выкормила нас двоих. Лизетта, толстая веснушчатая девчонка, была сильнее меня и часто побеждала во всех играх, где надо было бегать, прыгать и толкаться.

С самого рождения дочка кормилицы была рядом со мной и часто заводила меня на разные проказы, выдумывать которые она умела мастерски. Это по ее вине два года назад мы отправились на поиски клада в Ридольфийский лес и чуть было не пропали. К нам привязался толстый Монакьелли – маленькое страшилище в сутане и, схватив Лизетту, принялся ее щекотать. Нам едва удалось отбиться от мерзкого тролля. А матушка Аньола Лизетту высекла, мне же пришлось стоять в углу на горохе. Когда же нас простили, кормилица рассказала, какой участи мы избежали. Этот Монакьелли мог защипать и защекотать нас до смерти. Хотя, если бы нам удалось стянуть с его плешивой головы красный колпачок, то он показал бы нам, где зарыт клад. Уже после всего, сидя в саду и потирая задницу, Лизетта с досадой сказала:

– Эх, Бьянка, совсем ты нерасторопная. Пока он меня щекотал, нужно было стащить у него с головы шапку. А ты принялась кричать, как будто это тебя щиплют.

И мы одновременно вздохнули, горюя об утраченных возможностях.

Замок Монтефьори окружал со все сторон толстая ограда, заросшая плющом и терновником. Старый вонючий ров был засыпан еще во времена моего прадеда, маркиза Никколо Монтефьори, старого служаки, гонфалоньера церкви. Он вернулся из Иерусалима в свите короля Филиппа Кривого, где освобождал гроб Господен. Гроб прадед не освободил, зато привез слугу-великана и семена пряностей – перца и горчицы. Пряности отлично прижились здесь, на юге Италии, и наши арендаторы платили хорошие деньги за рассаду.

А от слуги народилось множество крепких детишек у вдов, чьи мужья не вернулись вместе с дедом из Святой Земли.

Когда дед засыпал ров, он объяснил это тем, что в заморских странах видел таких чудищ, что наши орчи, саблезубые оборотни с когтистыми лапами, и жуткие мантикоры – младенцы, с которыми он бы справился одной левой. В нашей семье всегда была склонность к хвастовству. Мантикор однажды, еще до моего рождения, перемахнул через высокую ограду и напал на садовника. Хорошо, что на крик прибежал Марко, внук того самого слуги-великана, наш кузнец. Уж он-то справился с чудовищем. Схватил его за хвост и накрутил на руку. Надо сказать, что мантикор страсть, как не любит, когда его хватают за хвост. Он от этого начинает выть и рвать когтями самого себя. А Марко поднял чудище за хвост, да и ударил об землю так, что оно испустило дух. Только потом в замке поняли, кто это был.

На туловище льва была насажена голова старика, а хвост украшала кисточка со смертельным шипом. Старик оказался местным колдуном, строящим козни. Он травил скот, наводил порчу и все только для того, чтобы ему приносили дань в самый глухой угол Ридольфийского леса. Но, видимо, ему этого было мало, и он решил поживиться более ценным в замке. А садовник в это время снимал урожай пряностей.

После того случая ограду укрепили, а мой отец послал две дюжины крепких ребят прочесать лес. Прихлопнув между делом парочку призраков и мелких духов, они вернулись и доложили, что лес чист. Но и после этого местные крестьяне ходили за грибами и ягодами с опаской и на пересечении тропинок оставляли подношения кто древней Гекате, а кто – святому Джакомо.

(продолжение тут)