Настроение:

Аракчеев, однако, должен быть свободен

Опять про интеллигенцию. Надоело, а что делать
Александр Никитич Севастьянов порадовал нас длинной-предлинной многобуквенной статьёй под многообещающим названием:

Александр Севастьянов
Апология интеллигенции
К столетию "Вех". Не стану скрывать: я присяжный конфуцианец. А Конфуций говорил: «Если имена не исправлены, то речь не стройна, а когда речь не стройна, то и в делах нет успеха».

Я очень ценю Севастьянова за последовательность: он всегда всё додумывает до конца, даже если выводы, к которым он приходит, могут подвести его же под какой-нибудь монастырь. Если ошибается – то ошибается честно.

Вот и с интеллигенцией у него, на мой взгляд, не продумано. Неправ он, короче говоря.

Я на эти темы говорил и писал много, так что просто подобью бабки.

«Интеллигенция» - как дореволюционная, так и после, - может быть определена как общность, существующая за счёт перепродажи культурных продуктов: она сбывает туземцам продукты чужого интеллектуального производства, а ещё чаще – подделки под них. «Пошив под Севил Роуд с Малой Арнаутской».

Этим интеллигенция отличается от интеллектуалов, которые сами производят (или пытаются производить) интеллектуальный продукт. Разница здесь – как между заводчиком и фарцовщиком (а то и старьёвщиком).

Для того, чтобы получать прибыль (в том числе выражаемую в «статусе» и прочих нематериальных благах), интеллигенция нуждается в том, чтобы русские были «культурны» (иначе они не заинтересуются предлагаемым товаром), но свою собственную культуру ценили очень низко (чтобы получать символическую и материальную сверхприбыль).

Далее, они нуждаются в барьере между русскими и Европой, в физическом или символическом железном занавесе. Грубо говоря – чтобы любая русская книжка считается самими русскими за говно, иностранные книжки недоступны, а вот книжка с цитатами из западных авторов, написанная местным интеллигентом, становилась бы «великим, величайшим событием». С соответствующим снабжением «автора» славой, деньгами и женской лаской.

Интеллигенция начала забирать под себя это дело ещё до революции. Например, типичнейшим интеллигентом был Разумихин [1] из «Преступления и наказания». Modus operandi «интеллигенции» тут раскрыт более чем наглядно:

Уроков и у меня нет, да и наплевать, а есть на Толкучем книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок. Я его теперь на пять купеческих уроков не променяю. Он этакие изданьица делает и естественнонаучные книжонки выпускает, - да как расходятся-то! Одни заглавия чего стоят! Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат, есть глупее меня! Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не чувствует, ну а я, разумеется, поощряю. Вот тут два с лишком листа немецкого текста, - по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек. Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику. Сойдет! За перевод мне по шести целковых с листа, значит, за все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял я вперед. Кончим это, начнем об китах переводить, потом из второй части "Confessions" какие-то скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем; Херувимову кто-то сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев. Я, разумеется, не противоречу, черт с ним! Ну, хочешь второй лист "Человек ли женщина?" переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги - все это казенное - и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и придутся. А кончишь лист - еще три целковых получишь. Да вот что еще, пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив, только что ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен. Во-первых, я в орфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что все больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще лучше выходит.

Собственно, тут описана вся ЭКОНОМИЯ. Ровно то же самое, только на других деньгах, всё делалось и делается до сих пор. Берётся западный источник – как правило,что-нибудь средненькое, а чаще просто говнецо – и перекладывается доступным способом. Делают это, как правило, полуграмотные местечковые хамы, «одесситы» какие-нибудь. Причём - свято уверенные, что их бездарные и наглые переплёвки «даже еще лучше» оригиналов.

В частности, вся советская культура была создана «интеллигенцией» - и вся она в своей сколько-нибудь привлекательной части была цельностянута с недоступной русским людям настоящей западной культуры, ну или запрещённой русской, истреблённой большевиками. Это было поставлено на поток. «Вокально-инструментальные ансамбли» внагляк драли песенки какого-нибудь Джо Дассена, «окуджава» старательно работал под французских шансонье, а коллективные «стругацкие» стыдливо, но неуклонно тянули темы и сюжеты из американской фантастики [2]. И так далее, и тому подобное.

Это не исключает оригинальничанья. Как правило, оно связано с УПРОЩЕНИЕМ и ОПОШЛЕНИЕМ оригинала, который оказывается слишком сложен для копировщика. Тут интеллигентская воровайка проявляет недюжинную изобретательность, адаптируя сложные реалии Белого Мира к россиянской азиатчивой незатейливости.

Понятное дело, что интеллигенция обожает сбывать залежалый товар, толкать позапрошлагоднюю коллекцию за новинки сезона, тыча пальцем в лейблы. «Это ж Версаче» - то есть «это же Шпенглер». То, что сейчас в Белом Мире такого не носят и так не думают, они, в общем, понимают или хотя бы догадываются – и тем усерднее сбывают взятый за бесценок со складов товарец местным лопухаям.

При этом интеллигенция, втридорога втюхивая русским «вторичный продукт» (с) Войнович), таким положением ещё и тяготится: им мало быть фарцой, они хотят большего. В идеале они претендуют на ОПЕКУНСТВО над русскими. Русские, в их понимании, должны иметь статус дебильного ребёнка, вечно опекаемого неким «опекуном». Опекун кормит мальца лекарствами, от которых мальчик всё больше тупеет – а сам свободно распоряжается его имуществом, «пожитками и животишками», ну и самим его именем, это ведь тоже капитал, ежели умеючи подойти.

Разумеется, интеллигенты не шовинисты, и с удовольствием опекали бы не только русских, но и ещё какие-нибудь народы. С этим, кстати, связана их неиллюзорная любовь к трудолюбивым мигрантам, всяким таджикам и узбекам: они кажутся им удачными объектами для культуроводительства. То, что трудолюбивые в их услугах не нуждаются, да и не будут нуждаться никогда и ни при каких обстоятельствах, до интеллигентов обычно не доходит.

Столь же понятно, что интересы интеллигенции абсолютно противоположны интересам русских интеллектуалов. Последние пытаются наладить СВОЁ «умственное производство» - что вызывает вполне понятную ненависть фарцовщиков.

Понятно, что русофобия – в форме презрения к русским лохам, которым интеллигенция впаривает свой товарец, и ненависти к русским интеллектуалам, которые пытаются подорвать их монополию на интеллектуальный продукт своим кустарным производством – является доминирующим настроением среди интеллигентского сословия. Нерусофоб не может быть интеллигентом.

Нетрудно также понять и то, почему в России интеллигенция в массе своей является еврейской (как и в других странах, где она появлялась и занимала законное место интеллектуалов). Я имею в виду даже не этнический состав, хотя и его тоже: именно евреи составляют руководящую и направляющую силу россиянского интеллигентного сословия, и ровно по тем же самым причинам, по которым они держали шишку в фарцовке. Но это, в общем, не столь и обязательно: интеллигент может быть и русским – если он надёжно зарекомендовал себя как бескомпромиссный русофоб и юдофил, точнее даже юдоман (то есть не просто «любящий евреев», а смотрящий на них как утка на балкон).

Именно эти два условия – РУСОФОБИЯ И ЮДОМАНИЯ – являлись и являются АБСОЛЮТНО необходимыми для вхождения в стройные ряды интеллигенции. Желательно также поляковать или чеченолюбствовать, но это уже так, следствяи. Главное – презирать русских и раболепствовать перед евреями.

О последнем стоит сказать особо, поскольку тут возникает любопытный парадокс. Понятно, что требование юдомании, то есть безусловной и абсолютно некритичной юдофилии (по формуле «еврей свят, потому что он еврей») делает большинство этнических евреев русскими интеллигентами «просто по факту». Однако с евреями, по каким-то причинам не являющимися юдоманами, становится сложненько: гнать их из интеллигенции нельзя по причине безусловности юдофилии, а принимать полностью нельзя, поскольку исходным является именно требование юдофилии, а не еврейское происхождение. Поэтому, например, известный критик Топоров неоднократно был символически изгоняем из рядов интеллигенции – поскольку позволяет себе «хулиганство». Но и совсем выгнать его нельзя – поскольку он всё ж таки еврей, а еврей свят по факту своего еврейства. В ослабленном варианте в ту же игру играет Дима Быков, любящий время от времени подразнить носатых. Зато у Быкова всё в порядке с русофобией, так что его никогда не прогонят из рядов и даже серьёзно не обидят, хотя журить будут регулярно.

В заключение позволю себе процитировать Осипа Мандельштама, который как раз был самым что ни на есть натуральным евреем и этим гордился, но вот интеллигентом не был, и паче того, брезговал им быть.

Я настаиваю на том, что писательство [читай – интеллигентское производство ценностей вообще – К.К.] в том виде, как оно сложилось в Европе и в особенности в России, несовместимо с почетным званием иудея, которым я горжусь. Моя кровь, отягощенная наследством овцеводов, патриархов и царей, бунтует против вороватой цыганщины писательского племени. Еще ребенком меня похитил скрипучий табор немытых романеc и сколько-то лет проваландал по своим похабным маршрутам, тщетно силясь меня обучить своему единственному ремеслу, единственному искусству -- краже.

Писательство -- это раса с противным запахом кожи и самыми грязными способами приготовления пищи. Это раса, кочующая и ночующая на своей блевотине, изгнанная из городов, преследуемая в деревнях, но везде и всюду близкая к власти, которая ей отводит место в желтых кварталах, как проституткам. Ибо литература везде и всюду выполняет одно назначение: помогает начальникам держать в повиновении солдат и помогает судьям чинить расправу над обреченными.

Разумеется, Мандельштам ошибался насчёт Белого Мира: там умствующей и культурничающей погани не то чтобы совсем нет, но ТАКОЙ - нет, потому что нет возможности фарцевать. Но вот для России всё сказанное очень актуально, включая последний пассаж о власти. Интеллигенция, несмотря на постоянное фрондёрство, ВСЕГДА близка к россиянской власти и является её стратегическим союзником, "армией и флотом" – даже когда она вроде бы ей «противостоит» по тактическим вопросам. Впрочем, это отдельная тема.

[1] Собственно, «Интеллигентов» - типичная для Достоевского «говорящая фамилия».

[2] Подозреваю, что это проходное замечание вызовет особенное внимание критиков: «а ты-ка, сука, докажи-ка, что Стругацкие чего спёрли». Я не Анатолий Юркин и не буду стараться: не о них я писал, "не тема". Для особых ценителей - с этой точки зрения крайне интересна откровенная автопародия в третьей части «Понедельника» («Мир Страха Перед Будущим», который братья так хорошо изучили).

) потом как-нибудь закончу (