Мёртвая Смерть: бррр
Пздрвл, Кнстнтн Анатольевич. После долгих лет нетривиальных, по мнению многих, сновидений, Вам приснился классический, прямо по учебнику, кошмар.

Мои верные, преданные читатели мне, конечно, скажут: Костя, дорогой, а то, что тебе обычно снится – это как? Лилеи и марципаны?

И я таки скажу – да, они самые. Марципанчики и лилеюшечки, мимими.

У меня вообще-то довольно здоровая психика. Ну, насколько может быть здоровой психика у человека с ай-кью больше восьмидесяти. Именно восьмидесяти, а не ста, потому что полностью здоровую психику может иметь только крепкий дубиноголовый дурак. Уже просто «нормальный средний человек» регулярно испытывает некоторые психологические напряженьица. Если же человек, не дай Бог, умный, то с его психикой происходит примерно то же, что и со спиной осла, на которого навалили тяжеленную ношу. Она, то есть, деформируется. Особенно в наших условиях, когда ум вырастает дикий, кривой-косой-коряжистый, а не как в Белом Мире, где башковитого ребёнка из хорошей семьи сызмальства учат правильному, в том числе и в отношении ментальной гигиены. Отечественные умники, как правило - люди с баальшими проблемами.

Но мне лично в этом отношении повезло, так как хребет у моего осла довольно крепкий. То есть – базовое противоречие психики тривиально, я его хорошо знаю, умею пользоваться, и, в частности, навешиваю на него всё остальное, как на вешалку. Что позволяет.

В частности, меня практически не беспокоят сны. То есть они бывают крайне причудливыми, да, но вот во сне, к примеру, испугаться – такое бывает крайне редко, даже не помню, когда оно было в последний раз. Даже когда снятся вещи странные и неприятные, сам я остаюсь спокойным. Было пару раз «очень противно» - некоторые мои знакомые помнят, я рассказывал – но вот чтобы страшно? – нет. До сего дня не припомню случая. Может, и было, но я забыл.

Теперь, собственно, сон.

Я нахожусь в конце длинного коридора на десятом примерно этаже какого-то здания, судя по всему – университетского корпуса. Во всяком случае, назначение этого места вполне очевидно: тут читают лекции. Я даже приоткрываю дверь в одну из аудиторий, и вижу типичную поточную аудиторию, освещённую и пустую.

Зато за дверью напротив вовсю вещает лектор – так, что мне его слышно. Это какой-то чрезвычайно самоуверенный дядечка, судя по тому, что он говорит – культуролог. Говорит он о том, что никакого «кризиса культуры» нет, равно как и никакого «крушения устоев», а есть крушение иллюзии существования этих самых устоев культуры, которых, собственно, никогда и не было. Говорит он правильно, гладко, и я про себя думаю, что такого лектора, если он только не старик и не урод, должны любить дамочки.

Тут откуда-то рядом со мной появляются – типа, «вообще-то они здесь были и раньше, но я только что их заметил» - двое или трое непонятных дядь, почему-то чёрных. Нет, не негры – просто они какие-то тёмные изнутри, как бы проваленные в себя. Но меня это не пугает, я завожу с ними разговор об этом самом лекторе, и они вроде бы говорят – точнее, «создают впечатление, будто говорят» - что это какой-то очень популярный тип, что ходит он, окружённый учениками и особенно ученицами, и так далее.

Тем временем местность вокруг меня меняется. Я стою на опушке леса, далеко впереди – зубчатая стена деревьев, прямо по курсу – какое-то сооружение, нечто среднее между избой на курногах и лагерной вышкой. Зато из его окошек идёт яркий свет, а перед дверью, кажется – рассмотреть всё в подробностях мне не хватает зрения – воздвигнуто что-то вроде трибуны, тоже освещённой. Оттуда доносится шум и голоса, как будто «что-то готовится».

Зато прямо передо мной лежат этакие матрасики, ну или спортивные маты – во всяком случае, что-то такое, на чём можно лежать. На них и лежат. В основном – молодые привлекательные женщины, мужиков не видно совсем. Правда, присмотревшись, я вижу, что у многих из этих барышень нет конечностей – как правило, ног. У одной на месте ампутированных конечностей зачем-то приделаны резиновые присоски – видимо, чтобы держаться. Но есть и ходячие, они расхаживают между матами и негромко переговариваются.

Я ложусь с краю на один из матов, и тут же со мной заводят разговор. Выясняется, что это всё поклонницы того самого лектора, который вещал о кризисе культуры. Оказывается, он не просто популярный шарлатан, а что-то вроде гуру или главы секты. Во всяком случае, отношение к нему у этих несчастных бабонек именно такое – с закатыванием глаз и «он сказал». Мне всё это не очень нравится, потому что я чувствую – сейчас и меня будут втягивать в это дело, чего мне совсем бы не хотелось.

Подходит одна ходячая дамочка с бюстиком, здоровается как со знакомым, наклоняется, целует в уголок рта, подставляет личико для ответного поцелуя. Тут с другой стороны подходит моя Надежда, почему-то в шляпке, совершенно для неё невозможной. Я несколько напрягаюсь – Надя ревнива. Но она сама целуется с этой дамочкой и они мило щебечут. Присмотревшись, я понимаю, что это вовсе не Надя, и даже не очень похожа – так, отдалённое сходство.

Тут кончается «собственно сон» и начинается кошмар.

Я просыпаюсь. На своей кровати, в своей комнате. Я как-то скверно себя чувствую и хочу пойти к жене, которая спит в другой комнате. Но тут вбегают – или откуда-то берутся – дочки, и начинают приставать: лезут на меня, полусонного, буквально душат в объятиях, шумят, играются. Я вырываюсь и кричу, чтобы они зажгли свет. Свет вроде бы даже и зажигается, но какой-то не такой, неубедительный, что-ли.

Я пытаюсь выйти. Дети – то есть «дети», я уже понимаю, что это не мои дочки, а что-то, ими притворяющееся - повисают на мне каким-то комом, который я с себя буквально стряхиваю.

И вот, уже у самой двери – осталось только повернуть ручку – я снова валюсь на кровать. Потому что выйти мне не даёт какая-то фигура.

Это то ли старик, то ли старуха – я понимаю, что это неважно, пола это существо не имеет. Зато оно имеет какие-то права или полномочия, наподобие врачебных, и само себя считает «врачом». И сейчас оно меня положит на кроватку и будет лечить. В разных смыслах.

Вот тут-то меня пробивает самый натуральный сонный ужас, как по учебнику – когда хочешь бежать, но ноги ватные, вообще «ничего не можешь сделать».

Я протягиваю к существу руку и пытаюсь сделать какой-то жест – типа, перекрестить, что-ли. Вижу свою руку, она белая, узкая, и на ней почти не видно пальцев.

Существо лениво, но очень ловко бьёт меня по руке. Причём так, чтобы рука пошла вниз и я не сделал горизонтального движения.

В голове словно бы разваливается чемодан с рухлядью. Я как бы вспоминаю, что крест – это очень старый знак, дохристианский и вообще чёрт знает какой старый. Что обозначает он движение воды, точнее – двух вод, и что при правильном движении руки получается не две чёрточки, а что-то типа схемаической «рыбы» с петлёй вокруг сердца, и что обратным знаком к кресту является «мёртвое Т», поскольку там перекладина рисуется раньше… И вся эта мистико-культурологическая херакала, однако, мне в данный конкретный момент совершенно не нужна и неинтересна, потому что вылезать из ситуации нужно немедленно.

Я пытаюсь прочитать мантру. Голос, однако, подводит – я ничего мне могу произнести. С огромным усилием выдавливаю из себя пять слов – и слышу собственный голос. Он хриплый и срывающийся, но это именно мой голос.

Тут опять же до меня доходит, что раньше я вроде бы тоже говорил во сне, но тот голос был ненастоящим, как и свет, который я видел, как и всё остальное. А вот сейчас я именно говорю, и именно себя слышу.

Меня протискивает вверх – как будто всплываешь через мутную, грязную воду - и я просыпаюсь. С колотящимся сердцем, перепуганный и всё такое.

Ну что сказать? Если это и есть кошмар, мне не понравилось. Гадость какая-то.

)(