75 лет назад, в августе 1937 года, начались массовые казни арестованных, содержавшихся в Пудожской тюрьме. Первая группа, численностью в 12 человек, по постановлению «тройки» НКВД Карелии была расстреляна 5 августа 1937 г. около Черной Речки. Таким образом был приведён в действие оперативный приказ НКВД СССР №00447 от 30.07.1937 г. за подписью Н. Ежова «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», в котором как раз 5 августа и определялось, как дата начала операции на большей части территории СССР. В приказе были установлены планы по расстрелам, для Карелии он составлял 300 человек. В приказе обращалось особое внимание на необходимость приведения приговоров в исполнение «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места».
После первой казни в нашем районе расстрельные дни стали повторяться с печальной постоянностью: 30 октября – 17 человек, 13 октября – 28 человек и так на протяжении почти двух лет. «Рекорд» был поставлен 29 марта 1938 г., когда были казнены сразу 40 чел. Кроме Черной Речки расстрелы производились и в других местах, возможно, некоторые мы просто еще не знаем. По крайней мере, сообщения о них имеются. В общей сложности жертвами репрессий 1937-1938 гг. стали более 400 пудожан, как коренных, так и временно проживавших на территории района.
Простейший анализ состава репрессированных в нашем районе показывает следующие цифры: 56 % - русские, 21 % - финны, 19 % - карелы. По профессиональному признаку на первом месте рабочие – 31% , за ними следуют колхозники, включая рыбаков - 22 %, чуть отстают руководители и специалисты - 21%. Лесорубы и сплавщики – 12%. Отдельной строкой можно выделить церковников, в основном священников. Их относительно мало (я насчитал 17 чел.), но ввиду общей немногочисленности этого сословия, пострадало оно весьма существенно. Среди расстрелянных я насчитал 5 женщин.
Естественно, что практически все репрессированные пудожане обвинялись по знаменитой 58-й статье, в основном по двум пунктам, 10 и 11. Первый из них содержал указание на контрреволюционную агитацию и пропаганду. Под это определение подгонялись зачастую и анекдоты и частушки и т. д. Всего по ст. 58-10, по подсчетам некоторых историков, в СССР было осуждено около 900 тыс. человек.
Редко, но встречаются и другие обвинения. Например, Кузьмин И. Д., рыбак из д. Ильинский погост на Водлозере, был арестован, как «член контрреволюционной террористической группы Пудожского района, разработавший детальный план убийства тов. Сталина и вооруженного налёта на съезд ВКП (б)». Естественно, был расстрелян (в Сандармохе).


«Сандармох» на Яндекс.Фотках

«Сандармох» на Яндекс.Фотках




«Урочище Сандармох» на Яндекс.Фотках

Как уже было сказано выше, второе месте среди репрессированных жителей Пудожского района после русских занимали финны. Как они оказались в наших краях? Значительную их часть составляли т. н. финперебежчики, которые в начале 1930-х годов бежали в поисках лучшей жизни в СССР в связи с экономическим кризисом в Финляндии и приходом к власти прогерманских сил. По логике НКВД, финперебежчики были еще в Финляндии в большинстве своем завербованы финской разведкой для организации вредительства и диверсий.
В нашем районе они появились в 1935 г. В книге «Советская лесная экономика» можно прочесть интересный документ – «Письмо «финперебежчиков» в Карельский обком ВКП(б) по вопросу принудительного переселения их в Пудожский леспромхоз». В письме описываются физические, и моральные страдания этих людей (82 человека, в том числе 20 детей), разбросанных по разным посёлкам (Бочилово, Шала, Керсонь), а фактически брошенных властью на произвол судьбы: «...Мы находимся в крайней нужде.... мы не просим ничего, кроме постоянной работы и такой платы, на которую могли существовать сами и содержать свои семьи. В результате двухмесячной безработицы мы сейчас находимся в таком положении, что если не будет оказана срочная помощь, то мы погибнем...». Письмо было адресовано секретарю Карельского обкома П. Ирклису. Под письмом - 17 подписей. Кстати, пятеро из подписавшихся значатся в списках расстрелянных за 1937-1938 гг. Показательно, что такая же судьба ждала и самого Ирклиса, объявленного врагом народа и получившего смертный приговор.
Что касается репрессированных карел, то большинство из них относится к т.н. трудпоселенцам, а проще сказать - раскулаченным. Их количество к началу войны в Пудожском районе известный историк В. Земсков определяет в две с небольшим тысячи человек (в 12 населенных пунктах). Многие из них получили ярлык «карельские националисты» со всеми вытекающими последствиями.
Как и в целом по Карелии, репрессии в нашем районе осуществлялись по нескольким направлениям:
- вредительство в землеустройстве («Дело землемеров» в Пудоже);
- повстанцы. В 1938 г. было выявлено 356 таких «повстанцев», готовивших якобы диверсии и террористические акты;
- диверсии на производстве. Пример – на Пудожском лесозаводе «была ликвидирована диверсионно- террористическая группа, арестовано 7 чел. Группой проведены крупные диверсионные акты: в 1935 г. совершен поджог лесопильного цеха и котельной лесозавода, в сентябре 1937 г. выведен из строя паросиловой котёл, в предоктябрьские дни произведен поджог лесозавода». (Из докладной записки наркому Н.Ежову).
Кстати говоря, поиски диверсантов в районе предпринимались и ранее. Когда 7 ноября 1932 г. сгорел склад в деревне Авдеево, то в поджоге была обвинена «контрреволюци онная группировка Авдеево-Пудож». Целью группировки, по сведениям райуполномоченного ГПУ по Пудожскому району, было восстание и захват Пудожа. По данному делу были арестованы 26 человек, в т. ч. священник. учителя, бывшие офицеры и бывшие торговцы. (Из книги «Карелия: история и современность»);
- служители церкви. Из другой записки Ежову следует, что НКВД выявило контрреволюционную организацию церковников в Заонежском и Пудожском районах, Причем во главе Пудожской организации стоял бывший архиепископ Яковцевский, затем – благочинный Кудрявцев. Яковцевский - последний епископ Олонецкий и Петрозаводский Феодор. Какое отношение он имел к Пудожскому району? Скорее всего, никакого. Ведь в 1936-1937 г. этот человек занимал должность архиепископа Владимирского и Суздальского, летом 1937 г.был арестован и в октябре того же года - расстрелян по приговору тройки при УНКВД Ивановской области.
Еще одно направление в работе «органов» - вредительство в животноводстве. Как докладывали карельские чекисты Ежову, по заданию «правых» в Заонежском районе был составлен вредительский план выбраковки лошадей и под этим предлогом убито до 200 хороших рабочих лошадей. Кстати говоря, поголовье лошадей в СССР в 1938 г. было в два раза меньше, чем в царской России (1916 г.). Возможно, за такое «вредительство» был арестован в 1938 г. и в скором времени расстрелян второй муж моей бабушки, Макар Федорович Попов. А работал он простым конюхом в заонежском колхозе. Получил пресловутую 58 статью, пп. 2,7,10, 11. Т. е. за организацию восстания, антисоветскую агитацию и пропаганду, плюс подрыв промышленности и транспорта. В 1959 г., т.е. спустя 21 год после ареста Макара Фёдоровича, бабушка получила «Свидетельство о смерти», в котором она извещалась о том, что ее муж в 1946 г. умер от абсцесса печени. Такая была в те времена стандартная и лживая отписка у власть предержащих. В графе «Место смерти» стоят красноречивые прочерки. О месте расстрела и захоронения мужа бабушка так и не узнала до самой смерти. На самом деле арестовали его 2 апреля 1938 г., 14 апреля «тройка» НКВД Карелии вынесла приговор, а через неделю расстреляли недалеко от Медгоры, в Сандармохе. То есть судьба человека была решена без суда и следствия в течение трех неполных недель.
Безусловно, наиболее зримо и достоверно можно представить себе внутреннее состояние советского общества во времена репрессий только со слов очевидца, участника событий того времени. Такая возможность у нас есть. В моем распоряжении оказались воспоминания Ивана Петровича Горшкова, замечательного человека, с которым мне довелось вместе работать и общаться. С разрешения родственников Ивана Петровича публикую его рассказ об одном эпизоде своей биографии, которому он дал название

ВРАГ НАРОДА

Первая большая неприятность, а точнее говоря, почти трагедия, в моей жизни произошла в первый учебный год 1939-1940гг. И вспоминаю эту историю с горечью и печалью.
Как-то в сельском Совете я получал зарплату. Это было накануне праздника великого Октября. Из своего кабинета вышел председатель сельского Совета Митюшин Пётр Васильевич, сказав: « Иван Петрович, скоро праздник Октября, мы к вам в Тамбичозеро докладчика посылать не будем, вас там два учителя. Скажите Геннадию Ивановичу (это мой зав. школой Г. И. Рождественский), или он или вы выступите перед колхозниками в избе-читальне.
Я ответил Петру Васильевичу, что праздник мы отметим: будет и доклад, будет и концерт
О моём разговоре с председателем Совета я рассказал Геннадию Ивановичу. Договорились, что с докладом выступит он, а я подготовлю со школьниками концерт.
На том и порешили. Началась подготовка к праздниками.
Но случилось непредвиденное. Вечер мы решили провести 6 ноября 1939 г. Геннадий Иванович, после уроков, взяв ружье (он был заядлым охотником и рыбаком), сказал, что на пару часов сходит на озеро за парочкой уточек на жаркое и к вечеру придет, велев мне к 19 часам всё приготовить в избе-читальне.
В то время, как я с квартиры хотел уходить, из Корбозера пришел зав. Корбозерским клубом И. К. Поздоровавшись, он сказал, что секретарь парторганизации Р-ин направил его к нам выступить с докладом перед колхозниками... Я был в недоумении. И в резкой форме ответил, что доклад будет ставить заведующий школой. И. К.: «Я прибыл по приказу партийной организации». Я : «У нас приказ сельского Совета». И. К.: «Вы что, не подчиняетесь партии?» Я, рассердившись: «Подчиняюсь Советской власти». И. К.: «Хорошо, о вашем поведении будет доложено».
Видимо, что-то я ему ответил грубо. Он пошёл обратно в Корбозеро. Я, расстроенный, пошёл в избу-читальню. По пути зашёл к председателю колхоза Тарасову. Рассказал об инциденте с И. К. Председатель успокоил меня, но сказал, что зря я связался с этим человеком. Пусть бы он ставил доклад.
Приближалось время вечера. Помещение было заполнено колхозниками. Пора начинать вечер, а Геннадия Ивановича все нет. Послал учеников к нему на квартиру. Жена Г. И....вся в расстройстве, отвечала, что Геннадий Иванович не пришел. Прождали мы его до восьми вечера. Решили вечер начинать. Тарасов говорит мне: «Скажи пару слов об Октябрьской революции, призови колхозников к новым успехам, пожелай всего хорошего в жизни».
Пришлось так и сделать. Ясно, что настоящего доклада не получилось, после моего краткого выступления говорил председатель колхоза. После торжественной части состоялся концерт. Колхозники танцевали кадриль и кижа. Надо сказать, что вечер удался. За время вечера узнавали, пришел ли Геннадий Иванович. Он так и не появился. Пришел к полудню следующего дня, увешанный дичью. Оказалось что он заблудился и уже к утру оказался в деревне Думино, в 15 км , где отдохнул и пришел домой.
Геннадию Ивановичу я рассказал, как провели вечер и о своём столкновении с И. К., на что он ответил: «Не обращайте внимания. Забудьте всё».
Но не забыл И. К., зав. Корбозерским клубом. В работе происшедший инцидент с И. Ф. и впрямь забылся. Но как-то, придя с работы (теперь и не помню, в каком месяце), квартирная хозяйка Марфа Игнатьевна Тарасова (к слову сказать, замечательно ко мне относилась), передала мне записку, в которой секретарь парторганизации Р. приказывал (подчеркнуто автором – А. К.) мне явиться в Корбозеро на закрытое партийное собрание. По какому вопросу, в записке не указывалось. Об этом я рассказал Геннадию Ивановичу. Он только и сказал: «Ну, вот и началось». И добавил: «Ничего не будет до самой смерти».
На партсобрание, конечно, я пришел в срок. Несмотря на свою молодость и неопытность, я почувствовал, прямо скажу, зловещую обстановку. После разбора первого вопроса повестки партсобрания меня пригласили в кабинет председателя сельского Совета, где состоялось партсобрание.
Не буду описывать абсурд происходящего на партсобрании, скажу кратко: секретарь парторганизации Р. после сообщения И. К. о событиях с докладом, причем во многом преувеличенного, прямо сказал, что так могут поступать только враги народа. Меня это сильно задело и оскорбило. Я, как ужаленный, не стерпел, сказал, что неизвестно еще, кто враг народа из нас. Ну, после этого секретарь парторганизации разошелся.. . Члены партии почти все молчали и только один член партии, председатель сельского Совета выступил в мою защиту.
В общем, было принято решение... выйти на комсомольское собрание об исключении меня из членов ВЛКСМ, сообщить об этом в райком партии и в другие компетентные органы. С этим я и ушел с собрания домой.
Отец меня ждал с собрания с нетерпением. Когда я рассказал о случившемся, ярости его не было границ. Мать почему-то это восприняла как-то более спокойно.
Утром отец предложил написать письмо Сталину, но решили письмо написать после комсомольского собрания. События же разворачивались своим чередом. На комсомольском собрании, где рассматривалось мое персональное дело, царило молчаливое недоумение. Таня Есина, секретарь комсомольской организации, занимала двойственную позицию. Как впоследствии я узнал, она была запугана секретарем парторганизации Р., который сказал ей, что если Горшков не будет исключен, она будет снята с работы медсестры больницы. Комсомольская организация (территориальная) по количественному составу была большая, по социальной принадлежности была разнообразной – колхозники, рабочие МТС, служащие учреждений, учителя и медицинские работники.
Таня вела собрание неуверенно, нерешительно, к тому же, к слову сказать, относилась ко мне с симпатией. Комсомольцы, видимо, до этого как-то запуганные, почти все молчали. Казалось, комсомольскому собранию не будет конца. Но конец оказался неожиданным. Секретарь парторганизации Р. направил на это собрание пришедшего из рядов Красной армии А. Б., который всё время молчал. А почувствовав, что собрание заходит в тупик, задал вопрос: « Так что, ты считаешь себя правым?». «Конечно,- ответил я с вызовом, не глядя на него и даже отвернувшись. Это задело самолюбие А.Б., к тому же следует сказать, что А.Б. многократно делал попытки навязать свою дружбу Тане, но она это отвергла, все знали, как она относится ко мне. Он громко и с презрением, глядя на меня, сказал: «Да ты же выступил против партии, Сталина – а это как называется?». И сам же ответил: «Так поступают враги народа. Ясно?». В свою очередь я прямо и запальчиво выкрикнул: «Сам ты враг народа! Г..нюк, я не желаю с тобой разговаривать!». А. Б. этого стерпеть не мог, встал, приказав Тане голосовать за исключение меня из рядов ВЛКСМ. Уж не помню итогов голосования, но хорошо запомнил слова Тани: «Товарищ Горшков, ты исключен из рядов ВЛКСМ, сдай комсомольский билет». Меня всего трясло от обиды. Я встал, сказав: « Не вы мне вручали комсомольский билет, не вам его отбирать». И вышел из помещения библиотеки, где проходило собрание.
Придя домой, я всё рассказал отцу. А наутро мы отправили Сталину письмо, в котором было изложено всё, что предшествовало исключению меня из комсомола.
Потянулись дни, недели и даже месяцы ожидания ответа из Москвы. Отец и Т. успокаивали меня как могли.
На комсомольские собрания меня не приглашали, никуда меня не приглашали. На вечера в Корбозеро я приходил как обычно, товарищи ко мне относились как обычно. Таня делала попытку со мной объясниться, я этого не принял. П. В. , председатель сельсовета, всегда со мной разговаривал доброжелательно. И только всем сердцем я чувствовал злорадство у И.К. и А. Б.
И вот неожиданно через несколько месяцев из Москвы, а точнее из секретариата ЦК партии, пришел ответ, что мое заявление в секретариате рассмотрено и что ваш вопрос предложено рассмотреть на бюро Пудожского райкома партии.
Действительно, в скором времени я был вызван в райком. Из всех членов бюро райкома помню только одного секретаря РК Серова Ивана Кузьмича, который до этого работал в Корбозерской МТС парторгом, человека исключительно честного, порядочного и принципиального. У населения он пользовался исключительным авторитетом. Хорошо знал нашу семью, отца моего, да и меня. Он прямо сказал секретарю парторганизации Р.: «Лучше бы ты, Р., занимался делами МТС, чем выискивал в Корбозере врагов народа».
Правда, ...и меня пожурил: «Надо, молодой человек, учиться тоже разговаривать, учтите это». И, обращаясь к членам бюро райкома, заключил: «Какой он враг народа? И всё же вношу предложение – объявить товарищу Горшкову выговор. Пускай нашу рекомендацию рассмотрит комсомольская организация». Об этом было сообщено в комсомольскую организацию, собрали собрание, объявили мне выговор.
На этом всё закончилось. Но как-то отец мне сказал: «Учти, И. К. на этом не остановится». Но я на это почему-то не обратил никакого внимания. И зря. Это понял я через многие годы.

Материал опубликован в газете «Пудожский вестник» от 6, 13, 20 сентября 2012 года.