Чтение-1

8 января

«Винету» прочла с огромным наслаждением, после чего кинулась перечитывать два предыдущих романа, так как она составляет их венец (в строительном смысле, как сруб выводят под венец).

Так писала я в августе Олегу Юрьеву, от которого получила полный текст романа (взамен обнаруженного в ЖЗ журнального варианта). Перечитать «Полуостров Жидятин» и «Новый Голем, или Войну стариков и детей» мне было необходимо, так как до того я читала их в беспорядке. Начала когда-то давно с «Голема», обнаруженного в том же ЖЗ. И уже несколько лет спустя получила от автора обе книги, т.е. «Полуостров» читала после «Голема» и с большим промежутком во времени, так что их родство от меня тогда ускользнуло. Родство по природе — нет, но по сюжету — увы.

Когда и это родство обнаружила, предложила Олегу выпустить все три книжки вместе, в одном оформлении, чтобы вышла трилогия — или даже «Трилогия» («Триалогия»?), с номерами на корешках. Или — еще лучше — в одной картонной коробке. К сожалению, насколько я знаю, «Винета» пока еще вообще не издана книжкой, так что интересующихся отправляю к ЖЗ — magazines.russ.ru/znamia/2007/8/ur2.html.

Но родство по природе у прозы Юрьева — еще и с его поэзией. То есть их тоже надо читать... вместе? вперемешку? — так или иначе, но близко.

Обычное строение его «хоров» — строфа/антистрофа (см. oleg-jurjew.livejournal.com/167720.html#cutid1, а также книгу «Стихи и хоры»— newkamera.de/ojuriew_01.html)

 

ПРОСТОЙ ЗИМНИЙ ХОР

 

строфа

 

сдутая марля и... сбитая вата и...

 

небо в расплоинах зеленовато и...

снег вычищается шнеком — наверх

 

ночь освещается снегом

 

и одноцветный ее фейерверк

гаснет с набегом

 

антистрофа

 

взбитая вата и... вздутая марля и...

 

небо в проплоинах — йоду не мало ли? —

снег воспаленный подтлело померк

 

персть полетела

 

и — сквозь нее проступает наверх

города темное тело

 

На это строение больше всего похож «Полуостров Жидятин», двойной роман или роман в двух вариантах, напечатанных с начала и с конца книги (правда, неизвестно, который — начало, а который — конец, который — строфа, который — антистрофа). Еще больше похоже на «Полуостров» другое прошлогоднее стихотворение:

 

МЫ ПОГЛЯДЕЛИ С НОЧНОГО ДНА:

 

1.

...весь скат небeсный был, как одна

нетуго скатанная папироса —

полурассыпана, полуполна,

и тонкого дыма ползла волна,

разноизогнутая равнополосо,

а сверху падали искры на...

 

2.

Или нет:

 

...весь сад небесный был ветвь одна,

равноизогнутая разнополосо,

на ней разрозненная роза

— разоблачённая луна —

лежала, изнутри темна.

И жала падали сверху на.

 

Но в «Стихах и хорах» встречается и более сложная форма — не «диалогия», а «триалогия», соответствующая тройчатке романов:

 

ХОР БАЛЛАДНЫЙ

 

строфа I

 

Через цепные звенья

Городу — жена,

В диком поле зренья

Река створожена;

Сколько роговицы

У засоренных звезд — — —

Только тени-птицы

У разоренных гнезд.

 

антистрофа I

 

А с бронзовых налимов

Льет зеленый прах;

Поверху малинов

Рукав. И плащ. И флаг.

Над окопным садом

Два циркуля луны— — —

Наддвоённым взглядом

До цоколя мутны.

 

строфа II

 

Через хребет затменья

Вытекла страна,

В диком мясе пенья

Уж не заточена;

Как из теменницы

Изоблачен нарост— — —

Знают темновидцы

Из облачных борозд.

 

антистрофа II

 

В разломах равелинов —

Полукожный шлак.

Кумпол исполинов

Весь выточен на швах,

А над плац-парадом

Казенной тишины— — —

Две, светящих задом,

Крестовых кривизны.

 

эпод

 

Вышел я из дому,

Но не знаю где —

К черному пролому,

К слепнущей звезде;

Над полузреньем яви,

Под удвоеньем сна...— — —

А то, что я запомню —

То не моя вина.

 

Вот «эпод» — он и есть венец. И не только «в строительном смысле». Венец — слово, конечно, родственное (здесь) Венеции, таинственной затонувшей Винете, которую ищет герой романа, затонувшей (по предсказанию Достоевского?) северной Венеции — Китежбургу. Увенчание во всех смыслах (даже и брачный венец).

Еще и тем напоминает мне «Винета» эпод «Балладного хора», что после двух пар непростых, отчасти даже запутанных строф/антистроф хор выливается в нечто, условно говоря, простенькое, лирическое. Наделяя этой простотой и лиричностью и то, что выглядело сложным и запутанным. Так «Винета», самый лирический и, посмею даже сказать, трогательный (да простит меня автор) из трех романов, по-новому освещает два предыдущих, где вдруг за язвительностью и пересмешничеством обнаруживается трогательная, незащищенная душа.

 

О «Винете см. также: silversh.livejournal.com/119456.html