|
|
Пишет oper_1974 (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} oper_1974)@ 2013-04-26 20:30:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Недолгая война еврея-сапера. 1943 г.
"После нескольких настойчивых просьб ст.писарь говорит: "Пришли "покупатели". Иди!" И я пошел. За то время, что я был в запасном полку, я познакомился с одним еврейчиком из Прилук. Старше меня, семейный. Я попросил взять и его. Нас, человек 15-20, построили на плацу, и к нам пришли 2 молодых капитана. Один - красавец, с бородой, с морским кортиком на боку и орденами на груди, как потом оказалось, командир отдельного саперного батальона Н.Н. Меркулов, и его начштаба.
Мне показалось, что начштаба - еврей. Владимиров. Имя - не помню...
Осмотрели всех. Начштаба говорит: "Нам нужны 2 человека нацменов. Нацменами в то время называли жителей республик Средней Азии, в основном, мусульман. Рассказывали, что они собираются в кружок и молятся по несколько раз в день. Не едят свинину. (А нам часто выдавали американские консервы, сало, бекон. Вкуснейшая вещь!) Поэтому их старались рассредоточить по подразделениям, чтобы они не могли молиться.
Я говорю начштаба: "Мы тоже нацмены! Возьмите нас!" Конечно, евреи - национальное меньшинство в России, но их никогда не называли "нацменами". Это новое слово, а евреи слишком древние.
Начштаба сразу сообразил и говорит командиру: "Давай возьмем!"
Так я стал служить в инженерных войсках. Я назывался сапером. За пайку сахара выменял гвардейский значок и гордо носил его на груди.
Днем наш батальон строил мостики и мосты, а мы носили срезанные бревна из леска. Лесок был залит водой, и мы бродили по пояс в воде. Ночью батальон передвигался.
Это были длительные и утомительные переходы. В один из таких переходов я заснул и упал в придорожную канаву со всей своей амуницией: шинелью-скаткой, вещьмешком, саперной лопаткой, винтовкой. И получил еще втык от командира.
++++++++++
Подразделения нашего батальона не выходили на передний край. Мы располагались в 2-3 км от передовой. Мы рыли щели для штабных работников. Дежурили у палатки командира дивизии. Строили мостики и т.д.
Меня иногда посылали помогать повару на кухню, к старшине...
Со старшиной Васей Зиминым, сибиряком, мы подружились, и я часто оставался у него.
В одной освобожденной деревне я нашел ленту с патронами от пулемета "Максим". Обвязался, как матрос Железняк, и ходил так... Но не долго, тяжелый груз...
++++++++++
Когда мы услышали гул самолетов, поняли: начинается бомбежка. Легли в выкопанные канавки. Я лежал на спине и следил за самолетами. И вновь, как недавно в балке, я подумал, что сейчас бросит бомбу. И в это мгновение я услышал жуткий, непередаваемый звук летящей бомбы. Я понял, что бомба летит на меня.
Пытаясь как-то спрятаться, я машинально перевернулся на живот, и в это мгновение я почувствовал, что комки земли переваливаются через меня. Открыл глаза, а там, где лежал мой товарищ, глубокая воронка. Сам я по грудь нахожусь в воронке, а ноги засыпаны землей, самому встать трудно.
Подошел какой-то офицер, помог встать. Проверил, все ли у меня в порядке, удивился: на мне ни царапины, никакой контузии! Только пилотка куда-то исчезла. Мой товарищ лежал метрах в 10, он был мертв...
++++++++++
Когда стемнело, а ночь была темная, наша группа, человек 15, вышла на задание. В каждой руке - мина, ружье через плечо. Двинулись к нашим окопам на переднюю линию. Минировать нужно было на ничейной территории, между нашими и немецкими окопами. Вел нашу группу сержант и связной командира роты.
Шли цепочкой, один за другим. Приблизились к догорающему дому. Тут начинались окопы. Прошли метров 150. Я услышал громкий одиночный выстрел. Очень близко. И сразу же автоматная очередь. Расстреливали в упор. Я упал. Почувствовал, что ранен в левую кисть. Послышались предсмертные стоны. Голова была ясная, работала, как компьютер, четко, быстро. Надо было уходить.
На фоне догорающего дома мы просматривались очень хорошо. Стреляли немцы без промаха. На обочине во дворе дома я видел большой куст сирени. Нужно было ползти туда. Я пополз. В это время почувствовал, как будто кто-то ударил палкой по левой руке, выше локтя. Ну, думаю, еще одна пуля угодила в меня. Пополз дальше. Еще один удар в стопу правой ноги. Третья пуля. Добрался до куста сирени. Сбросил винтовку. Достал из кармана санитарный пакет. Бинт. И перевязал кисть левой руки. В это время мимо меня прополз один наш солдат. Он не был ранен. Но не остановился.
Я полежал немного. Надо уходить. Прополз дальше во двор, начались убранные огороды. Надо ползти в сторону, откуда пришли. А немцы беспрерывно стреляют вверх осветительными ракетами, и светло, как днем. Их окопы недалеко. Наших ракет я не видел.
Когда загорались ракеты, я ложился на землю, когда они тухли, двигался на коленях в сторону наших окопов. Наконец, дополз до каких-то кустов и слышу: "Кто идет?!" Это были наши пулеметчики. Они положили меня на дно окопа. Обрезали левый рукав гимнастерки, сняли правый ботинок и перевязали меня. К счастью, второе и третье ранения были легкими, кости не были задеты.
У пулеметчиков я пролежал до утра. А утром взял какую-то палку и пошкандыбал в расположение батальона. По дороге меня подобрала какая-то подвода и довезла на место.
Я думаю, что нашу группу немцы заметили, когда мы подошли к догорающему дому, выдвинулись нам навстречу и с близкого расстояния, в упор, расстреляли нас. Никто не вернулся назад, кроме нас двоих. Когда меня спросили, где остальные, я ответил, что все остались там...
++++++++++++
В Новосибирске я попал в Харьковский ортопедический институт, который развернулся, как госпиталь. В нем были опытные кадры и хорошие врачи. Я пробыл там почти три месяца.
Институт возвращался в Харьков. Всех раненых переодили в другие госпитали. И под новый 1944 год я попал в челюстной госпиталь, где начальником был майор Зильберман.
То, что я там увидел, забыть трудно. Люди с ногами и руками, свободно передвигаются, но у них нет лица. Нет нижней челюсти или носа, нет щеки... Они не перевязаны... Их кормят через лейку, все протертое...
Готовили там очень вкусно. Помогал на кухне один паренек, которому пуля попала в рот, во время атаки, и вышла в шею, повредив голосовые связки. Он тихо говорил.
Лечились раненые в лицо долго, годами. Для того чтобы сделать новое лицо, нужно было взять лоскут с живота или другого удобного места. Один конец такого лоскута приживлялся к руке. Когда эта операция заканчивалась, другой конец отрезали от живота и приживляли к лицу. Затем отрезали его от руки и формировали из него то, что было нужно: нос, губы или щеку. Это были очень длительные операции.
Посмотрели врачи и решили меня выписать, присвоив инвалидность третьей группы." - из воспоминаний бойца саперного батальона 8 гвардейской воздушно-десантной дивизии М.М.Эпельмана.
"После нескольких настойчивых просьб ст.писарь говорит: "Пришли "покупатели". Иди!" И я пошел. За то время, что я был в запасном полку, я познакомился с одним еврейчиком из Прилук. Старше меня, семейный. Я попросил взять и его. Нас, человек 15-20, построили на плацу, и к нам пришли 2 молодых капитана. Один - красавец, с бородой, с морским кортиком на боку и орденами на груди, как потом оказалось, командир отдельного саперного батальона Н.Н. Меркулов, и его начштаба.
Мне показалось, что начштаба - еврей. Владимиров. Имя - не помню...
Осмотрели всех. Начштаба говорит: "Нам нужны 2 человека нацменов. Нацменами в то время называли жителей республик Средней Азии, в основном, мусульман. Рассказывали, что они собираются в кружок и молятся по несколько раз в день. Не едят свинину. (А нам часто выдавали американские консервы, сало, бекон. Вкуснейшая вещь!) Поэтому их старались рассредоточить по подразделениям, чтобы они не могли молиться.
Я говорю начштаба: "Мы тоже нацмены! Возьмите нас!" Конечно, евреи - национальное меньшинство в России, но их никогда не называли "нацменами". Это новое слово, а евреи слишком древние.
Начштаба сразу сообразил и говорит командиру: "Давай возьмем!"
Так я стал служить в инженерных войсках. Я назывался сапером. За пайку сахара выменял гвардейский значок и гордо носил его на груди.
Днем наш батальон строил мостики и мосты, а мы носили срезанные бревна из леска. Лесок был залит водой, и мы бродили по пояс в воде. Ночью батальон передвигался.
Это были длительные и утомительные переходы. В один из таких переходов я заснул и упал в придорожную канаву со всей своей амуницией: шинелью-скаткой, вещьмешком, саперной лопаткой, винтовкой. И получил еще втык от командира.
++++++++++
Подразделения нашего батальона не выходили на передний край. Мы располагались в 2-3 км от передовой. Мы рыли щели для штабных работников. Дежурили у палатки командира дивизии. Строили мостики и т.д.
Меня иногда посылали помогать повару на кухню, к старшине...
Со старшиной Васей Зиминым, сибиряком, мы подружились, и я часто оставался у него.
В одной освобожденной деревне я нашел ленту с патронами от пулемета "Максим". Обвязался, как матрос Железняк, и ходил так... Но не долго, тяжелый груз...
++++++++++
Когда мы услышали гул самолетов, поняли: начинается бомбежка. Легли в выкопанные канавки. Я лежал на спине и следил за самолетами. И вновь, как недавно в балке, я подумал, что сейчас бросит бомбу. И в это мгновение я услышал жуткий, непередаваемый звук летящей бомбы. Я понял, что бомба летит на меня.
Пытаясь как-то спрятаться, я машинально перевернулся на живот, и в это мгновение я почувствовал, что комки земли переваливаются через меня. Открыл глаза, а там, где лежал мой товарищ, глубокая воронка. Сам я по грудь нахожусь в воронке, а ноги засыпаны землей, самому встать трудно.
Подошел какой-то офицер, помог встать. Проверил, все ли у меня в порядке, удивился: на мне ни царапины, никакой контузии! Только пилотка куда-то исчезла. Мой товарищ лежал метрах в 10, он был мертв...
++++++++++
Когда стемнело, а ночь была темная, наша группа, человек 15, вышла на задание. В каждой руке - мина, ружье через плечо. Двинулись к нашим окопам на переднюю линию. Минировать нужно было на ничейной территории, между нашими и немецкими окопами. Вел нашу группу сержант и связной командира роты.
Шли цепочкой, один за другим. Приблизились к догорающему дому. Тут начинались окопы. Прошли метров 150. Я услышал громкий одиночный выстрел. Очень близко. И сразу же автоматная очередь. Расстреливали в упор. Я упал. Почувствовал, что ранен в левую кисть. Послышались предсмертные стоны. Голова была ясная, работала, как компьютер, четко, быстро. Надо было уходить.
На фоне догорающего дома мы просматривались очень хорошо. Стреляли немцы без промаха. На обочине во дворе дома я видел большой куст сирени. Нужно было ползти туда. Я пополз. В это время почувствовал, как будто кто-то ударил палкой по левой руке, выше локтя. Ну, думаю, еще одна пуля угодила в меня. Пополз дальше. Еще один удар в стопу правой ноги. Третья пуля. Добрался до куста сирени. Сбросил винтовку. Достал из кармана санитарный пакет. Бинт. И перевязал кисть левой руки. В это время мимо меня прополз один наш солдат. Он не был ранен. Но не остановился.
Я полежал немного. Надо уходить. Прополз дальше во двор, начались убранные огороды. Надо ползти в сторону, откуда пришли. А немцы беспрерывно стреляют вверх осветительными ракетами, и светло, как днем. Их окопы недалеко. Наших ракет я не видел.
Когда загорались ракеты, я ложился на землю, когда они тухли, двигался на коленях в сторону наших окопов. Наконец, дополз до каких-то кустов и слышу: "Кто идет?!" Это были наши пулеметчики. Они положили меня на дно окопа. Обрезали левый рукав гимнастерки, сняли правый ботинок и перевязали меня. К счастью, второе и третье ранения были легкими, кости не были задеты.
У пулеметчиков я пролежал до утра. А утром взял какую-то палку и пошкандыбал в расположение батальона. По дороге меня подобрала какая-то подвода и довезла на место.
Я думаю, что нашу группу немцы заметили, когда мы подошли к догорающему дому, выдвинулись нам навстречу и с близкого расстояния, в упор, расстреляли нас. Никто не вернулся назад, кроме нас двоих. Когда меня спросили, где остальные, я ответил, что все остались там...
++++++++++++
В Новосибирске я попал в Харьковский ортопедический институт, который развернулся, как госпиталь. В нем были опытные кадры и хорошие врачи. Я пробыл там почти три месяца.
Институт возвращался в Харьков. Всех раненых переодили в другие госпитали. И под новый 1944 год я попал в челюстной госпиталь, где начальником был майор Зильберман.
То, что я там увидел, забыть трудно. Люди с ногами и руками, свободно передвигаются, но у них нет лица. Нет нижней челюсти или носа, нет щеки... Они не перевязаны... Их кормят через лейку, все протертое...
Готовили там очень вкусно. Помогал на кухне один паренек, которому пуля попала в рот, во время атаки, и вышла в шею, повредив голосовые связки. Он тихо говорил.
Лечились раненые в лицо долго, годами. Для того чтобы сделать новое лицо, нужно было взять лоскут с живота или другого удобного места. Один конец такого лоскута приживлялся к руке. Когда эта операция заканчивалась, другой конец отрезали от живота и приживляли к лицу. Затем отрезали его от руки и формировали из него то, что было нужно: нос, губы или щеку. Это были очень длительные операции.
Посмотрели врачи и решили меня выписать, присвоив инвалидность третьей группы." - из воспоминаний бойца саперного батальона 8 гвардейской воздушно-десантной дивизии М.М.Эпельмана.
