Спит брачный пир в просторном мертвом граде
О ПЕТЕРБУРГЕ КОНСТАНТИНА ВАГИНОВА (1899-1934)

И пестрой жизнь моя была Под небом северным и острым, Где мед хранил металла звон, Где меду медь была подобна. Жизнь нисходила до меня, Как цепь от предков своенравных, Как сановитый ход коня, Как смугломраморные лавры. И вот один среди болот, Покинутый потомками своими, Певец-хранитель город бережет Орлом слепым над бездыханным сыном.                (1923)

ПУТЕШЕСТВЕННИК В ХАОС
Один из самых петербургских поэтов, бесследно растворившийся в Петербурге. Человек со странной, искусственно выдуманной фамилией, не передавший ее потомкам, которых тоже не было. «...Беспутный, бестолковый, сомнамбулический поэт, которому едва ли суждено оставить какой-либо след в русском искусстве, кроме бархатных виолончельных звуков, кроме удивительной певучести, этого «дара неба» (Г.Адамович).

«То, что он писал, было в свое время известно только очень узкому кругу, а сейчас неизвестно никому. Виною этому был он сам,— он не старался быть понятым»... «Была в этих стихах какая-то торжественная и трагическая нота, которая заставляла относиться к ним с уважением при всей их непонятности» (Н.Чуковский).

Я открыл для себя имя Константина Вагинова в великом и страшном году по рождестве Христовом 1991. Один близкий человек подарил мне книжицу «Ванна Архимеда» (Л., Худож. лит., 1991 - 496 с.) с произведениями ОБЭРИУтов, из коих трагикомический роман Вагинова «Труды и дни Свистонова» шел первым.
Чтобы прийти к его стихам, потребовались еще годы. Будто случайно попадались на глаза слова мэтров, подогревавшие интерес в геометрической прогрессии. Прочитав, наконец, что его поэзией восхищались Мандельштам и Бродский, и к ней с пренебрежением относилась Анна Ахматова, я бросил все и стал искать его стихи. Первыми были обнаружены сборники «Путешествие в Хаос» и «Петербургские ночи». Это было совсем не похоже на его прозу и стало неким откровением.

У милых ног венецианских статуй
Проплакать ночь, проплакать до утра
И выйти на Неву в туман, туман косматый,
Где ветер ржет, и бьет, и скачет у костра.
Табун, табун ветров копытами затопчет
Мой малый дом, мой тихий Петербург,
И Летний сад, и липовые почки,
И залетевшую со Стрелки стрекозу. (1922)

В табуне ветров слышались Блок, Случевский и Мандельштам. А вот эти строки кажутся написанными совсем другим человеком, пророком и как-то уж очень актуальны.

ПЕТЕРБУРЖЦЫ
Мы хмурые гости на чуждом Урале,
Мы вновь повернули тяжелые лиры свои:
Эх, Цезарь безносый всея Азиатской России
В Кремле Белокаменном с сытой сермягой, внемли.
Юродивых дом ты построил в стране белопушной
Под взвизги, под взлеты, под хохот кумачных знамен,
Земля не обильна, земля неугодна,
Земля не нужна никому.
Мы помним наш город,
Неву голубую, Медвяное солнце, залив облаков,
Мы помним Петрополь и синие волны,
Балтийские волны и звон площадей.
Под нами храпят широкие кони,
А рядом мордва, черемисы и снег.
И мертвые степи, где лихо летают знамена,
Где пращуры встали, блестя, монгольской страны. (1921).

Одно из позже созданных стихотворений вызвало по прочтении легкую оторопь:

ЭВРИДИКА
Зарею лунною, когда я спал, я вышел,
Оставив спать свой образ на земле.
Над ним шумел листвою переливной
Пустынный парк военных дней.
Куда идти легчайшими ногами?
Зачем смотреть сквозь веки на поля?
Но музыкою из тумана
Передо мной возникла голова.
Ее глаза струились,
И губы белые влекли,
И волосы сияньем извивались
Над чернотой отсутствующих плеч.
И обожгло: ужели Эвридикой
Искусство стало, чтоб являться нам
Рассеянному поколению Орфеев,
Живущему лишь по ночам. (1926)

То, что здесь описано, причем со знанием дела ( «..я вышел, оставив спать свой образ на земле»... «Куда идти легчайшими ногами? Зачем смотреть сквозь веки на поля?»), является психоделической практикой, используемой обычно шаманами. По-научному – измененным состоянием сознания (ИСС), в которое входят разными путями.

Ключ мы находим в прозе автора («Козлиная песнь»): «Сейчас третий час ночи. Любимый час моих героев. Час расцвета неизвестного поэта, его способностей и видений. Я снова вижу: сквозь лютый мороз, по снежным ухабам улиц, под ужасающий ветер, от которого омертвевает лицо, он ищет опьянения, не как наслаждения, а как средства познания, как средства ввергнуть себя в то священное безумие (amabilis insania), в котором раскрывается мир, доступный только прорицателям (vates)».
Кто же он, поэт Константин Вагинов?

ПОКИНУТЫЙ ПОТОМКАМИ СВОИМИ
Константин Константинович Вагинов (Вагенгейм), ровесник Набокова и Платонова, родился в Петербурге 21 cентября 1899г. Его отец - Константин Адольфович Вагенгейм, подполковник, служивший при императорском дворе. Мать - Любовь Алексеевна (в девичестве Баландина), дочь золотопромышленника, городского главы Енисейска, владела в Петербурге несколькими домами. В одном из них, на Литейном проспекте 25 родился и провел свои детские годы будущий поэт.

Считается, что Вагенгеймы — обрусевшие немцы. Кажется, это не так. В составе петербургской еврейской общины упоминаются придворный стоматолог Самуил Вагенгейм и Людвиг Самойлович Вагенгейм, тоже стоматолог (его сын?) - владелец участка на Лермонтовском пр., построивший там очень красивый дом (№29). Адольф Самойлович (1834-1907), дед Вагинова, был лейб-врачом Императора Александра II. Мать Вагинова была наполовину якутка, что создало совершенно фантастическую смесь, видимо, во многом определившую его необычный характер. Вагенгеймы стали Вагиновыми в 1915г., почти одновременно с тем, как Петербург стал Петроградом. С ранних лет в поведении Константина обнаружились отчужденность от общепринятых норм и внимание к случайным мелочам. «Он был нумизмат, собирал старинные книги, изучал древние языки. Он бродил по толкучкам и выискивал старинные печатки, мундштуки, перстни с камеями, геммами, которые всегда украшали его тонкие, хрупкие смуглые пальцы. Он был беден, но вещи как бы сами шли к нему» (цитата отсюда). Увлекшись в детстве нумизматикой, Вагинов перешел к истории, а затем к словесности. К 12-ти годам самостоятельно изучил старофранцузский и итальянский языки, а настольной книгой его стала многотомная «История упадка и разрушения Римской империи» Э.Гиббона.

В августе 1917г. Вагинов поступил на юридический факультет Петроградского университета, в 1918г. он был мобилизован в Красную Армию, воевал на польском фронте, затем в Сибири и на Дальнeм Востоке.
Вскоре он тяжело заболел и вернулся с тифозным поездом в Петроград. К этому времени родительский дом был уже конфискован большевиками. Отец, чтобы не подвергать домашних риску, уехал в Новгород, а мать переселилась в небольшую квартиру на 1-м этаже дома 105 по Екатерининскому каналу, частью которого владела раньше.

В 1921г. он был принят в «Цех поэтов», возглавляемый Н.Гумилевым. Одновременно молодой Вагинов с необыкновенным пиететом относился к Блоку, одной из центральных тем обоих поэтов-петербуржцев была тема города.

Николай Гумилёв и его студия "Звучащая раковина". Фото М.Наппельбаума (1921г.).
Н.Гумилев в центре. Справа от него Вера Лурье и Константин Вагинов; взято отсюда.

В том же году выходит стихотворный сборник К.К.Вагинова «Путешествие в хаос». Он состоит из двух поэтических циклов: «Путешествие в Хаос» (без даты) и «Острова», датированного 1919г.

Еще зари оранжевое ржанье
Ерусалимских стен не потрясло,
Лицо Иоконоанна – белый камень
Цветами зелени и глины поросло.
И голова моя качается как череп
У окон сизых, у пустых домов
И в пустыри открыты двери,
Где щебень, вихрь, круженье облаков.

К этим стихам, наверное, не нужны комментарии, за исключением пояснения, что Иоконоанн — это Иоанн Креститель.
А, вот, по прочтении следующего стихотворения, наверняка, возникнут вопросы.

Под пегим городом заря играла в трубы,
И камышами одичалый челн пророс.
В полуоткрытые заоблачные губы
Тянулся месяц с сетью желтых кос.
И завывал над бездной человек нечеловечьи
И ударял в стада сырых камней,
И выходили души на откос Кузнечный
И хаос резали при призрачном огне.
Пустую колыбель над сумеречным миром
Качает желтого Иосифа жена.
Ползут туманы в розовые дыры
И тленье поднимается из ран.

Пустая колыбель над сумеречным миром, которую качает Дева Мария, образ убийственной силы. Но что за «откос Кузнечный», куда выходят души и какой хаос режут на призрачном огне?
Отгадка находится в том же сборнике.

КАФЕ В ПЕРЕУЛКЕ
Есть странные кафе, где лица слишком бледны,
Где взоры странны, губы же ярки,
Где посетители походкою неверной
Обходят столики, смотря на потолки.
Они оборваны, движенья их нелепы,
Зрачки расширены из бегающих глаз,
И потолки их давят точно стены склепа,
Светильня грустная для них фонарный газ.
Один в углу сидит и шевелит губами:
«Я новый бог, пришел, чтоб этот мир спасти,
Сказать, что солнце в нас, что солнце не над нами,
Что каждый – бог, что в каждом – все пути,
Что в каждом – города, и рощи, и долины,
Что в каждом существе – и реки, и моря,
Высокие хребты, и горные низины,
Прозрачные ручьи, что золотит заря.
О, мир весь в нас, мы сами – боги,
В себе построили из камня города
И насадили травы, провели дороги,
И путешествуем в себе мы целые года…»
Но вот умолкла скрипка на эстраде
И новый бог лепечет – это только сон,
И муха плавает в шипучем лимонаде,
И неуверенно к дверям подходит он.
На улице стоит поэт чугунный,
В саду играет в мячик детвора,
И в небосклон далекий и лазурный
Пускает мальчик два шара.
Есть странные кафе, где лица слишком бледны,
Где взоры странны, губы же ярки;
Там посетители походкою неверной
Обходят столики, смотря на потолки.

Я хочу спросить знатоков Петербурга: узнали ли вы это место? Где «на улице стоит поэт чугунный, в саду играет в мячик детвора»?!
Это Пушкинская улица, что у Московского вокзала, на коей Ваш покорный слуга имел счастье родиться и вырасти.


Сквер с памятником поэту - в ее центре на углу Лиговского переулка. Где-то здесь и находилось кафе, в котором собирались столь странные посетители. На призрачном огне резали (делили) гашиш, после чего соседний Кузнечный переулок становился откосом. Не буду далее развивать эту тему.

За осоку, за лед, за снега,
В тихий дом позвала, где звенели стаканы.
И опять голубая в гранитах река
И сквозные дома и реянье ночи.
Эй, горбатый, тебя не исправит могила.
Голубую Неву и сквозные дома
И ступени, где крысы грохочут хвостами,
В тихий дом ты привел за собой.

В 1921-22гг. Вагинов состоял, по его словам, «во всех петербургских поэтических организациях», в том числе согласился войти в ОБЭРИУ. Большинство стихотворений этого периода составили второй, не опубликованный при его жизни сборник «Петербургские ночи». Его называют лучшей книгой Вагинова. Тематически он связан с предыдущими циклами, здесь тот же распадающийся Петербург с узнаваемыми топонимами и переплетением античных и христианских образов.

С Антиохией в пальце шел по улице,
Не видел Летний сад, но видел водоем,
Под сикоморой конь и всадник мылятся.
И пот скользит в луче густом.
Припал к ногам, целуя взгляд Гекаты,
Достал немного благовоний и тоски.
Арап ждет рядом черный и покатый
И вынимает город из моей руки.

В 1926г. выходит в свет его книга стихотворений без названия. В 1928г. Вагинов вместе с Д. Хармсом, А. Введенским и Н. Заболоцким принимает участие в знаменитом вечере обэриутов «Три левых часа», в тот же год публикуется его роман «Козлиная песнь» (буквальный перевод греческого слова «трагедия»). Вот фраза из его предисловия:
«Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается - автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер. Покажешь ему гробик - сейчас постукает и узнает, из какого материала сделан, как давно, каким мастером, и даже родителей покойника припомнит. Вот сейчас автор готовит гробик двадцати семи годам своей жизни...».
Вслед за эти выходят романы «Труды и дни Свистонова» (Л., 1929), «Бамбочада» (Л., 1931), «Гарпагониана» (1933, опубл. в 1983), книга стихов «Опыты соединения слов посредством ритма» (Л., 1931).

26 апреля 1934г. после продолжительного заболевания туберкулёзом Вагинов умирает. Этому во многом способствовало длительное проживание в квартире 1-го этажа дома на Екатерининском канале, где было страшно сыро, и где умер его младший брат.

Петербург, по сути, оказал своему певцу большую милость: он не попал в руки заплечных дел мастеров из ОГПУ. Ордер на его арест в момент кончины был уже выписан.
Вагинова похоронили на блоковской дорожке Смоленского кладбища. Его могила утеряна.

ПЕВЕЦ-ХРАНИТЕЛЬ ГОРОД БЕРЕЖЕТ


Практически вся творческая жизнь Вагинова связана с уже упоминавшимся домом на Екатерининском канале (ныне кан. Грибоедова) вблизи Мариинского театра. Здесь он прожил с 1920г. до своей кончины. В книге «Петербургские ночи» есть любопытное стихотворение

Отшельником живу, Екатерининский канал 105.
За окнами растет ромашка, клевер дикий,
Из-за разбитых каменных ворот
Я слышу Грузии, Азербайджана крики.

Из кукурузы хлеб, прогорклая вода.
Телесный храм разрушили.
В степях поет орда,
За красным знаменем летит она послушная.

Мне делать нечего пойду и помолюсь
И кипарисный крестик поцелую
Сегодня ты смердишь напропалую Русь
В Кремле твой Магомет по ступеням восходит

И на Кремле восходит Магомет Ульян:
«Иль иль Али, иль иль Али Рахман!»
И строятся полки, и снова вскачь
Зовут Китай поднять лихой кумач.

Мне ничего не надо: молод я
И горд своей душою неспокойной.
И вот смотрю закат, в котором жизнь моя,
Империи Великой и Просторной. (1922)

Очень хочется посмотреть на тот самый дом, на то, что поэт мог видеть из его окон, и какие образы могли здесь его вдохновлять. Совершим маленькую прогулку по этой очень своеобразной и живописной части Петербурга. Это еще не Коломна ( «самое умышленное место в Петербурге» - Ф.М.Достоевский), но совсем близкая к ней, не самая парадная и разночинная часть города.

Общую ауру этих мест прекрасно передает приведенный выше рисунок Ф.Ф.Баганца «Екатерининский канал» (1860-е гг.). Местной высотной доминантой была колокольня красивейшей Вознесенской церкви, уничтоженной в 1930-х гг. (видна справа). Она стояла на месте современного дома 76 на набережной Екатерининского канала и была видна из окон верхних этажей дома 105.

Сам дом 105 находится там, где канал делает изгиб в виде петли, почти вплотную подходя к Театральной площади. В доме два корпуса, выходящие своими фасадами на канал и на площадь (на схеме помечены, соответственно, одной и двумя звездочками)


Этот дом и изгиб канала запечатлены на литографии К.П.Беггрова «Вид цепного моста, построенного в 1826г. на Екатерининском канале между Вознесенским и Харламовым мостами» (1828г.). Пешеходный цепной Львиный мостик был построен в 1826г., наш дом 105 с треугольным портиком и пилястрами в крайней левой части литографии.


А это современный вид с близкого ракурса.


Наверное, стараниями поэта-стража здесь сохранились и сами здания, и даже их нумерация. Более того, это одно из немногих мест в центре СПб, не обезображенных стекляшками и разными «градостроительными ошибками». Дом 105 подвергся незначительной перестройке и расширению в 1850-х гг. и после этого не менялся.

Вот главный его корпус по Екатерининскому каналу (авторский снимок декабря 2012г.).



Корпус со стороны Театральной площади.


Двор этого дома, в который можно войти через ворота со стороны канала


Где же конкретно жил Вагинов?
Как выяснил С.Кибальник, после наводнения 1924г. семья Вагиновых, жившая в корпусе с окнами на канал (?), получила разрешение перебраться на 2-й этаж флигеля на Театральной пл. , выходящего окнами на здание нынешней Консерватории и Литовский замок на Крюковом канале (сгорел в 1920-х гг.).

Любовь-это вечная юность.
Спит замок Литовский во мгле.
Канал проплывает и вьется,
Над замком притушенный свет.
И кажется солнцем встающим
Психея на дальнем конце,
Где тоже канал проплывает
В досчатой ограде своей. (Психея, 1926)

Встающее солнце из этих окон видеть невозможно, смысл 2-го четверостишия остается загадкой. Возможно, зеркальная композиция стиха отражает расположение дома - центра симметрии между двух каналов: «Канал протекал позади дома, а котором жил Свистонов. Весной на канале появлялись грязечерпалки, летом -- лодки, осенью -- молодые утопленницы» (Труды и дни Свистонова).

С видом из этих окон связан еще один курьез.
«В окне виднелись: домик с освещенными квадратными окнами, который они называли коттеджем, окруженный покрытыми снегом деревьями, недавно окрашенный в белый цвет, две стены консерватории и часть песочного здания Академического театра..». Кажется, этот «коттедж» - один из первых общественных туалетов в СПб. Он был построен в 1902г. архитектором А.Зазерским в стиле модерн и сохранился до настоящего времени.


Наша прогулка со столь глубоким погружением не могла закончиться просто так.
Вероятно, мы потревожили духов этих мест, и они отреагировали: на Львином мостике откуда ни возьмись появился крайне обаятельный человек с бородой, который стал предлагать книгу про Довлатова.


Часто ли вы приобретаете на улицах такие книги... самый ходовой товар, не правда ли?
Человек с бородой при ближайшем рассмотрении оказался Владимиром Евсевьевым, автором фундаментальных трудов про зомби и личностью в Питере весьма известной. Кто еще не знаком с его произведениями, пожалуйте сюда.


ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ

ПСИХЕЯ
Спит брачный пир в просторном мертвом граде,
И узкое лицо целует Филострат.
За ней весна свои цветы колышет,
За ним заря, растущая заря.
И снится им обоим, что приплыли
Хоть на плотах сквозь бурю и войну,
На ложе брачное под сению густою,
В спокойный дом на берегах Невы. (1924)
             - " -

ОТ БЕРЕГОВ НА БЕРЕГ…
От берегов на берег
Меня зовет она,
Как-будто ветер блещет,
Как-будто бьет волна.
И с птичьими ногами
И с голосом благим
Одета синим светом
Садится предо мной:
"Плывем мы в океане,
"Корабль потонет вдруг,
"На острова блаженных
"Прибудем, милый друг.
"И музыку услышишь,
"И выйдет из пещер
"Прельщающий движенье
"Сомнамбулой Орфей.
"Сапфировые косы,
"Фракийские глаза,
"А на устах улыбка
"Придворного певца".
В стране Гипербореев
Есть остров Петербург,
И музы бьют ногами,
Хотя давно мертвы.
И птица приумолкла.
- Чирик, чирик, чирик -
И на окне, над локтем
Герани куст возник. (1926)
             - " -

ДВА ПЕСТРЫХ ОДЕЯЛА...
Два пестрых одеяла,
Две стареньких подушки,
Стоят кровати рядом.
А на окне цветочки -
Лавр вышиной с мизинец
И серый кустик мирта.
На узких полках книги,
На одеялах люди -
Мужчина бледносиний
И девочка жена.
В окошко лезут крыши,
Заглядывают кошки,
С истрепанною шеей
От слишком сильных ласк.
И дом давно проплеван,
Насквозь туберкулезен,
И масляная краска
Разбитого фасада,
Как кожа шелушится.
Напротив, из развалин,
Как кукиш между бревен
Глядит бордовый клевер
И головой кивает,
Н кажет свой трилистник,
И ходят пионеры,
Наигрывая марш.
Мужчина бледносиний
И девочка жена
Внезапно пробудились
И встали у окна.
И, вновь благоухая
В державной пустоте,
Над ними ветви вьются
И листьями шуршат.
И вновь она Психеей
Склоняется лад ним,
И вновь они с цветами
Гуляют вдоль реки.
Дома любовью стонут
В прекрасной тишине,
И окна все раскрыты
Над золотой водой.
Пактол-ли то стремится?
Не Сарды-ли стоят?
Иль брег александрийский?
Иль это римский сад?
Но голоса умолкли.
И дождик моросит.
Теперь они выходят
В туманный Ленинград.
Но иногда весною
Нисходит благодать:
И вновь для них не льдины
А лебеди плывут,
И месяц освещает
Пактолом зимний путь. (1926)



Основные источники:
С.А.Кибальник. Труды и дни Константина Вагинова.
Чуковский Николай Корнеевич. Литературные Воспоминания.
Рекомендуется к прочтению:
Алексей ПУРИН. Опыты Константина Вагинова .

Стихи Константина Вагинова читаем ЗДЕСЬ.
Фото в заголовке — разоренная Вознесенская церковь перед сносом.