В позднейшей своей автобиографии Александр Давидович написал: «С 1923 года я вернулся к живописи с природы». За этой лаконичной фразой стоит переворот в мировосприятии.
        Абстракция больше не вдохновляла, а принципы «производственного искусства» не принимались изначально. Древин обнаружил, что в пейзаже содержится творческий потенциал, мимо которого промчались все новаторы, и до которого не дотянулись традиционалисты. Умиление природными видами – прямая противоположность чувству, вложенному художником в его знаменитые алтайские, уральские и армянские этюды. Хотя классический экспрессионизм обычно подразумевал и выражал отношения человека с социумом. А здесь – космическая стихия. В лучших вещах он добивался оглушительного эффекта – соединения человеческого сознания с дикой природой, которая уже перестала быть родным домом, но еще позволяет ощутить свое истинное величие. Если подыскивать аналогии, то можно вспомнить про писания Андрея Платонова – точнее, про те их страницы, где персонажи предаются рефлексиям насчет места гомо сапиенса во Вселенной.

        Велимир Мойст