Около семидесяти лет назад культурному сообществу внезапно предстал писатель-оборотень: принципиальный беллетрист и только беллетрист – но с угадываемыми под пиджаком угловатыми очертаниями перепончатых крыльев. Читатель продвигался "по этим похожим на сновидения страницам в атмосфере красоты, ужаса и смеха" (Филип Тойнби). Русская литература с ее традиционными – вынь да положь – сверхзадачами служения и пробуждения добрых чувств была не готова к появлению подобного автора – и напугана. (Внешняя легкость, с которой он в свой срок сменил родной язык на английский и сумел стать образцом стилистической изощренности в чужой литературе, только усугубила ощущение чего-то нечеловеческого в природе этого дарования.) Запад же, как ему и положено, больше внимания уделял ремеслу, его мастерству, способному, по замечанию Апдайка, "заново научить читать". Но и у западных критиков подчас сдавали нервы и они срывались на крик, например, по поводу "Бледного пламени": "Это такое же зло, как расовый предрассудок".
Сергей Гандлевский
Как бы то ни было, представление закончилось. Вы помогаете вашей девушке надеть пальто и присоединяетесь к медленно ползущему в направлении выхода потоку вам подобных. Запасные выходы распахиваются в неожиданные боковые приделы ночи, втягивая ближние к ним ручейки. Если вы, подобно мне, предпочитаете для простоты ориентирования выходить через те же двери, какими вошли, вы скоро минуете афиши, что показались такими два часа назад. Русский кавалерист в полупольском мундире, склоняется с полу-пони, чтобы сгрести красотку в красных сапожках и каракулевой папахе, из под которой выбиваются черные локоны. Триумфальная арка трется плечом о Кремль с тусклыми его куполами. Сверкая моноклем, агент Иностранной Державы вручает генералу Голубкину связку секретных бумаг… Скорее, дети, выйдем отсюда в трезвую темноту, в шаркающую безмятежность привычных панелей, в прочный мир, полный хороших веснушчатых мальчиков и духа товарищества. Здравствуй, реальность! Как освежает вещественная сигарета после всех этих вздорных волнений! Видишь, и тот тощий, подтянутый человечек тоже раскурил свою “Lookey”, постучав ею о старенький кожаный портсигар.
“Помощник режиссера”
Б.Б.Кинг:
Играть на гитаре — это как правду говорить: когда говоришь правду, то нет никакой нужды запоминать, что сказал (соврал) раньше. Не нужно скрывать, не нужно притворяться. Если кто-то тебя снова спросит, не нужно обдумывать ответ... потому что он уже есть: это ты сам.
О, она сносила все достаточно стойко – со своего рода изумленным весельем. Впрочем, однажды, ни с того ни с сего, она принялась вдруг рыдать посреди соболезнующего вагона.
- Собака, - говорила она, - мы бросили собаку. Я не могу забыть несчастной собаки.
Неподдельность ее горя поразила меня, потому что собаки у нас не было.
- Я знаю, - сказала она, - но я попыталась представить, что мы все же купили того сеттера. Только подумай, как бы он теперь скулил за запертой дверью
И о покупке сеттера никогда разговоров никаких не велось.
…
В конце концов ее мать, Анна Владимировна потребовала, чтобы подали ее трость с резиновым наконечником, тяжело, но решительно вытащила свое крупное тело из любимого покойного кресла и отвела меня в сад. Здесь она сообщила, что, будучи вдвое старше меня, она имеет право сказать, что я хам и подлец.
Я уж было ушел, когда Анна Владимировна, несколько поутихшая и даже протянувшая мне пять пальцев для поцелуя, вдруг вспыхнула снова, ударила тростью о гравий и произнесла глубоким и сильным голосом:
- Но одного я вам никогда не прощу – ее собаки, несчастного существа, которое вы удавили своими руками, прежде чем покинуть Париж.
В. Набоков. “Как-то раз в Алеппо…”
| ← Previous day | (Calendar) | Next day → |