- Паап, все поэты говно, а вот Есенин наверное хороший.
Его убили за то, что он революцию не принял.
Это он в "черном чеоловеке" писал

- Да ну? Пойду проверю....
Запомни сынок слова Ленина: Интеллигенция - говно нации. Такого не может быть, чтобы человек, свободно печатавшийся в СССР, гуляющий по кабакам без просыпа не восхвалял революцию.
Таких не надо убивать - они сами себя выпиливают, когда протрезвеют
--------- Проверил:
Докладаю, сынок о "неприятии революции" и "убийстве".

Принятие Есениным Октябрьской революции не оставляет никаких сомнений. Сам поэт никогда не обходил этого вопроса в своих автобиографиях. В наиболее известной из них, «О себе», он писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября...» (т. 5, стр. 22). В другой его автобиографии читаем: «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно» (т. 5, стр. 17).
Признания поэта не были декларативными. Это подтверждается его произведениями, написанными вскоре после Октября.
В 1918 году по заданию Советского правительства близкий друг Есенина С. Т. Коненков изготовил мемориальную доску для Кремлевской стены в память павших в борьбе за победу Октябрьской революции115.
На открытии мемориальной доски В. И. Ленин выступил с речью, в которой говорил: «Мы открываем памятник передовым борцам Октябрьской революции 1917 года. Лучшие люди из трудящихся масс отдали свою жизнь, начав восстание за освобождение народов от империализма, за прекращение войн между народами, за свержение господства капитала, за социализм» (т. 37, стр. 171).
Совместно с М. Герасимовым и С. Клычковым Есенин написал текст «Кантаты», которая исполнялась при открытии мемориальной доски (музыку сочинил композитор Иван Шведов). В третьей части «Кантаты», написанной Есениным, говорилось:

Спите, любимые братья.
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля.
. . . . . . . . . . . . .
Солнце златою печатью
Стражем стоит у ворот...
Спите, любимые братья,
Мимо вас движется ратью
К зорям вселенским народ.

В 1918 году Есенин создает стихотворение «Небесный барабанщик». Основной его пафос — чувство свободы, вера в победу революции:

Листьями звезды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
. . . . . . . . . . . . .
Нам ли страшны полководцы
Белого стада горилл?
Взвихренной конницей рвется
К новому берегу мир.

«Признавая себя по убеждениям идейным коммунистом, примыкающим к революционному движению, представленному РКП, и активно проявляя это в моих поэмах и статьях, прошу зачислить меня в действительные члены литературно-художественного клуба Советской секции писателей, художников и поэтов. Член секции: Сергей Есенин» (т. 5, стр. 81-82).
В этом свете заслуживает внимания один факт, который нельзя считать случайным. В «Иорданской голубице», написанной в 1918 году, Есенин восклицает: «Мать моя — родина, я — большевик!» Годом позже он вновь повторяет это утверждение: «Говорят, что я большевик. Да. Я рад зауздать землю».

В 1919 году Есенин делает попытку вступить в члены Коммунистической партии. С. Городецкий вспоминает: «И вот в 1919 году решает вступить в партию. Не знаю в подробностях, как это произошло, но в партию он принят не был...»128. Более подробные сведения содержатся в воспоминаниях литератора Г. Устинова, работавшего в 1918-1919 годах в редакции «Правды». В 1918 году Есенин, переехав из Петрограда в Москву, довольно продолжительное время жил совместно с Г. Устиновым, близко сошелся с ним. Г. Устинов свидетельствует: «В начале 1919 года он однажды робко приносит мне на стол записку, написанную мелким прямым почерком, так похожим на почерк М. Горького. Это было заявление С. Есенина о его желании вступить в партию большевиков, «чтобы нужнее работать».
— Напиши, пожалуйста, рекомендацию... Я, знаешь ли... Я понял... И могу умереть хоть сейчас»129.
В других своих воспоминаниях Г. Устинов частично объясняет, почему не осуществилось вступление Есенина в партию:
«Перед тем как написать «Небесного барабанщика» Есенин несколько раз говорил о том, что он хочет войти в Коммунистическую партию. И даже написал заявление, которое лежало у меня на столе несколько недель... Только немного позднее, когда Н. Л. Мещеряков написал на оригинале «Небесного барабанщика», предназначавшегося мною для напечатания в «Правде», — «Нескладная чепуха. Не пойдет. Н. М.», — Есенин окончательно бросил мысль о вступлении в партию»130.

Вот печальное свидетельство Н. Асеева, беседовавшего с Есениным незадолго до его смерти: «Вообще галлюционирование на темы преследования, заговора, засады против него, очевидно, давно и прочно овладело его фантазией. Так, он тут же неправдоподобно рассказал мне о встречах с В. В. Маяковским и В. В. Каменским. Будто бы пошел он к ним в 15 году на именины Каменского. Там был Маяковский. Стояла у них бутылка вина. Ему будто бы не предложили. Тогда он вынул якобы нож, вонзил его в стол перед собой и выпил всю бутылку вина.
— Они посмеяться надо мной хотели! — говорил он, волнуясь и возбуждаясь. — Ну так я их пересмеял»407.
В начале 1924 года у Есенина появились первые тревожные признаки серьезного душевного расстройства. В медицинском заключении психиатрической клиники 1-го Московского университета от 24 марта 1924 года говорилось, что он «страдает тяжелым нервно-психическим заболеванием, выражающимся в тяжелых приступах расстройства настроения и навязчивых мыслях и влечениях». Несколько позже говорилось уже о «наклонности к белой горячке».

Невозможно спокойно читать воспоминания Маяковского о встрече с Есениным в 1925 году: «Последняя встреча с ним произвела на меня тяжелое и больное впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его темных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжелому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным смотрят его друзья — есенинцы. Оказалось не так» (т. 12, стр. 95).

Трагическая смерть поэта безусловно была связана с его неуравновешенным душевным состоянием. Она произошла в один из жесточайших приступов меланхолии и пессимизма. Незадолго до своего приезда в Ленинград Есенин находился на излечении в клинике для нервнобольных. Его положили туда 26 ноября, процесс лечения должен был продолжаться два месяца. Поначалу Есенин терпеливо относился к лечению. 27 ноября он сообщает П. Чагину, что «нужно лечить нервы» и что его лечат психиатры, б декабря он пишет: «Лечусь вовсю. Скучно только дьявольски; но терплю потому, что чувствую, что лечиться надо» (т. 5, стр. 172). Отвечая на просьбу одного из молодых поэтов, Есенин писал 12 декабря: «Книги я постараюсь Вам прислать, как только выйду из санатории, в которой поправляю свое расшатанное здоровье» (т. 5, стр. 173). Но Есенин не выдержал назначенного ему срока и курса лечения. Сестра поэта, А. Есенина, вспоминает: «В это время Сергей тяжело болел и почти месяц лежал в больнице.
Еще не оправившись как следует, он решил ехать в Ленинград»425. 21 декабря, вопреки предписанию врачей, Есенин покидает клинику и 23-го уезжает в Ленинград, где и разразилась трагедия.

http://wysotsky.com/0009/211.htm

Но на учительницу докладывать коммунистам не буду, ведь она прививает хоть какой-то интерес к "русской поэзии" интеллигентных алкашей, рассказывая детективные страшилки.