Пессимизм и оптимизм. И отдельно - православность. Гипертрофированная форма
оптимизма - это обыватель Штатов: искусственно завышаемая самооценка, мышление тренированное в школе тестами, даже интонация речи -интенсивное напряжение верхнего нёба вызывает какое-то истерическое ощущение в голове, этакий самоподзавод, как шпана кричит высоким мерзким голосом, пытаясь завеститься на драку. Американец с детства приручается к тому, что в мире всё достижимо и понимаемо, т.е. заместо ощущения тайны - ощущение того что всем можно манипулировать - природой, человеком, странами и т.д.. Это приучение состоит в том, что заместо реальности амер "видит" упрощённые модели -понятное дело, что реальность всё время норовит повести себя не так, как ей предписано, но посредством антидепрессантов, оптимизма, психотерапевтов - сложность извергается из сознания, и обыватель всё равно оперирует с простыми моделями. Оптимизм зачастую и кажется эффективным и быстрым, ибо человек действует без особых раздумий, вслепую, модели-то простые и легко думаются, НО до поры до времени...
Пессимизм - иная крайняя форма, реальность думается настолько сложной и недоступной, что человеку кажется и вовсе незачем с нею иметь дело, можно только наблюдать, никак не вмешиваясь.
На первый взгляд это ближе
православности, НО не совсем. В православии, при всём при том, что Бог - непознаваем, т.е. являет собою абсолютную тайну и вызывает страх - НО между Богом и человеком (таким ничтожным и
недополненным даже до цельности)
есть общение и
отношение Творец-творение. Это вовсе не означает комфортность, но это уже и не пессимизм, который человека дистанцирует ото всего. Ибо есть
диалог!
В диалоге нет предсказуемости. Но в диалоге есть
открытость, т.е. заместо знания - есть
потенциальность развития каких-то событий. Православный
открывает себя воздействию тайн, но не оперирует ими! Отсюда и
символистичность - ибо символом тайна обозначается и символ направляет человека вовнутрь тайны. Т.е. отличие православного от оптимиста в том, что оптимист заслоняет тайны убогими конструкциями удобными для манипуляции, в то время как православный
видит тайны, но не оперирует ими, а находится с ними в общении (молитва - как пример такого общения).
Отличие же православного от пессимиста в том, что православный в общении с реальностью, и она не есть пугающая писсемиста столпотворение сложностей, ибо символы и взаимоотношения между ними структуируют мышление, концентрируют внимание. Т.е. православный знает лишь то, с какими тайнами он находится в общении, т.е. кто и что определит его судьбу, когда как амер ввергает себя в иллюзию того, что он знает всё, и что судьбу определяет он сам. (Потому амеры и читают брошюры с сатанисткими названиями типа "Как взять жизнь в свои руки", которые бы надо было бы иллюстрировать картинками про Мюнхаузена в болоте).
Православность - это безиллюзорность и жесткость, и вместе с тем - это общение и открытость.
Отпадение западной цивилизации от Христа видно и по языку, если взять английский - уже
грамматически там есть
манипулятивность ("I made him change his opinion") по отношению к другому!
А в православии это невозможно, ибо другой мыслится как
икона, разве можно манипулировать
образом и
подобием Божьим? С образом и подобием Божиим можно быть только в общении, в диалоге...