Не китайская четверка

Глава VII.
Выстрелы в Киеве

Банда четырёх

Подлинная проблема, связанная с убийством Столыпина, состоит не в том, кем он был убит — революционером или агентом охранки, а в том, знала ли охранка о замысле Богрова. Не только апологеты, но и противники Богрова из революционно-демократического лагеря были уверены, что тот обвел охранку вокруг пальца. Лишь один Струмилло вскользь упомянул об «обывательской» версии, согласно которой «Столыпин [был] убит, — как выразился его родственник Пейдгардт, — охранной пулей», так как он «мешал» Курлову, Спиридовичу и др.[1] «Обывательская» версия, как ее окрестили эсеры, а вслед за ними Струмилло, выступала вначале в виде кулуарных и газетных слухов, где факты перемешивались с самыми фантастическими выдумками. Давалось два объяснения. Первое — охранка в лице товарища министра внутренних дел, шефа отдельного корпуса жандармов генерала П.Г. Курлова, начальника дворцовой полиции жандармского полковника А.И. Спиридовича, начальника Киевского охранного отделения жандармского полковника Н.Н. Кулябко и вице-директора департамента полиции камер-юнкера Веригина, т. е. тех, кому была поручена охрана царя во время киевских торжеств, хотела инсценировать покушение на Столыпина, чтобы, его успешно предотвратив, получить ордена, чины и т. д., но в решающий момент совершила грубый промах, потеряв контроль над Богровым. Второе объяснение — эта четверка хотела, чтобы Столыпин был убит, и сделала это руками Богрова.

Материалы, которыми располагает на сегодняшний день историк, позволяют утверждать, что «обывательская» гипотеза во втором ее варианте имеет достаточно серьезные основания. Но поскольку доказательства носят косвенный характер, прямых улик нет, категорического вывода, что Столыпина убила охранка, делать нельзя. Тем не менее гипотеза заслуживает подробного рассмотрения.

Чтобы не открывать америк, мы для начала вкратце изложим с некоторыми уточнениями рассказ Гана, который достаточно тщательно изучил имевшиеся в его распоряжении факты. Согласно этому рассказу, 26 августа 1911 г. Богров явился к Кулябко и передал ему докладную записку, которую Ган привел дословно. В записке излагалась длинная и сложная история о том, как в 1910 г. /221/ на Троицу из Парижа в Петербург приехала «дама», которая привезла с собой письма ЦК партии эсеров. Два письма и деньги она должна была передать уже известному нам Егору Егоровичу Лазареву и одно — члену Государственной думы трудовику А.А. Булату. В конце концов письма попали к Богрову, который передал их фон Коттену. После этого между Лазаревым и Богровым установилась постоянная связь. Через некоторое время к Богрову явился незнакомец, отрекомендовавшись другом Лазарева. Незнакомец также спросил, у кого он может собрать справки о его, Богрова, прежней деятельности. Потом к Богрову прибыл еще один господин. В конце июня 1911 г. Богров получил письмо с целым рядом вопросов, в том числе такими: не изменились ли его убеждения, каково настроение и т. д.? Был указан и адрес для ответа («Вестник знания». Невский, 40, для Н.Я. Рудакова.) Ответ ушел немедленно. До конца июня никаких дальнейших известий не было, как вдруг «Николай Яковлевич» явился к Богрову в Потоки около Кременчуга, где у его родителей была дача, и рассказал, что был в Киеве, узнал дачный адрес Богрова и разыскал его. Главное, что интересовало «Николая Яковлевича», — это вопрос, можно ли получить в Киеве квартиру для трех человек. Богров дал утвердительный ответ. Далее прибывший расспрашивал о способах сообщения с Киевом. Богров предложил план переезда на моторной лодке, который «Николай Яковлевич» одобрил. В тот же день он уехал обратно в Кременчуг и обещал в скором времени дать о себе знать.

Свидание Богрова с Кулябко состоялось на квартире последнего, когда у него обедали Спиридович и Веригин. В их присутствии Богров рассказал содержание своей записки с некоторыми дополнительными подробностями. Выслушав его, Спиридович отверг план с моторной лодкой и предложил «ввести террористов в Киев с одной из ближайших железнодорожных станций». Устройство конспиративной квартиры было предоставлено Богрову. К этому Кулябко прибавил, что ввиду той роли, которую Богрову придется сыграть в «ликвидации», он всегда может предоставить ему доступ во все места, связанные с торжествами, и тут же предложил билеты в Купеческий сад и городской театр на 31 августа и 1 сентября, где должны были быть царь, министры, сановники.

На другой день, 27 августа, Кулябко в присутствии Веригина и Спиридовича подробно изложил разговор с /222/ Богровым и вырабртанный план действий Курлову. Последний план одобрил и приказал «обставить наблюдением Кременчуг и Потоки». Кроме того, он велел снестись с фон Коттеном для выяснения личностей, указанных в записке Богрова. Глава столичной охранки ответил, что указанные в телеграммах лица, за исключением Лазарева, отделению неизвестны; сведения же Богрова о письмах поступили уже после их передачи последним адресату и поэтому не могли быть «разработаны». Н.Я. Рудаков в «Вестнике знания» неизвестен, и в Петербурге лиц с этими инициалами не имеется. В доме 60 по Литейному проспекту проживает дворянин Николай Евгеньевич Рудаков, часто бывавший минувшей зимой в «Вестнике знания», по агентурным сведениям, «внепартийный либерал». Описание примет Рудакова было совершенно противоположно тому, какое дал Богров.

31 августа Богров попросил Кулябко дать ему билет в Купеческий сад. При этом он сообщил, что «Николай Яковлевич» уже прибыл в Киев, причем не один, а с некой девицей по имени «Нина Александровна». «Николай Яковлевич» предложил ему принять непосредственное участие в покушении, но он отказался. Из разговоров с «Николаем Яковлевичем» Богров понял, что дело серьезное, ибо тот потребовал сообщить приметы Столыпина и Л.А. Кассо. Поэтому ему необходимо быть в Купеческом саду, так как, возможно, за ним будет установлено перекрестное наблюдение сообщниками «Николая Яковлевича» и его отсутствие в саду приведет к провалу. Билет был выдан, однако Богрову не удалось близко подойти к Столыпину. Поздно ночью он сообщил Кулябко, что у «Николая Яковлевича» имеется два браунинга, а его свидание с «Ниной Александровной», поселившейся на неизвестной Богрову квартире, должно состояться завтра между 12 и 1 часом дня. Поскольку террористы по-прежнему требуют от него выполнения поручения, ему необходим билет в городской театр на торжественный спектакль. «Николаю Яковлевичу», чтобы отвести подозрение, он уже сказал, что билет достанет через знакомую кафешантанную певицу Регину. Кулябко согласился выдать билет.

Решающие события 1 сентября развернулись следующим образом. В 6 часов утра Кулябко впервые доложил о готовящемся покушении киевскому генерал-губернатору Ф.Ф. Трепову. В 7 часов утра он сообщил об этом Столыпину с просьбой не ходить по городу. В середине дня /223/ в присутствии Веригина Богров сказал Кулябко, что свидание «Николая Яковлевича» и «Нины Александровны» перенесено на 8 часов вечера. Когда Богров явился в театр, Кулябко предложил ему вернуться на квартиру, чтобы убедиться, что «Николай Яковлевич» все еще там. Богров ушел и вернулся через несколько минут, сказав, что «Николай Яковлевич» ужинает, после чего занял свое место в 18-м ряду партера. Во время антракта Кулябко повторил приказание, и Богров снова повторил свой нехитрый маневр. Однако дежуривший у входа офицер отказался впустить его обратно в театр, поскольку билет уже был надорван. Только вмешательство Кулябко, проходившего в это время мимо, позволило Богрову снова оказаться в театре.

Антракт еще продолжался. Столыпин стоял лицом к партеру, облокотившись на барьер оркестровой ямы. Богров, прикрывая оттопыривавшийся от браунинга карман театральной программой, подошел к Столыпину на два-три шага и дважды в него выстрелил. Одна пуля попала Столыпину в руку, а другая — в живот.

5 сентября 1911 г. Столыпин скончался в частной клинике Маковского, куда его сразу доставили после покушения. Пуля задела печень, и это решило дело — тогдашняя медицина оказалась бессильной его спасти. Но политический его конец, как он сам хорошо понимал, наступил раньше.

Задержанного Богрова стали избивать, и его с трудом удалось отбить. Тут же в театре Богров был обыскан и допрошен, а затем отправлен в «Косой капонир». После молниеносного следствия и суда его повесили.

продолжение