Лет примерно 87 тому назад небезызвестный А. С. Бухов прозорливо писал:
«Чем отличается обыкновенный полицейский протокол от женевского протокола? В сущности говоря, только в одном: полицейский протокол пишется и подписывается после нападения на кого-нибудь, а женевский протокол обычно пишется и подписывается до нападения, но оное предусматривает.
Впрочем, есть еще одно небольшое различие. По полицейскому протоколу приходится нести наказание за нападение, а женевский протокол предусматривают компенсацию за нападение.
Стоило ли после этого волноваться в свое время на экзаменах, если международное право так просто?»
Дальше он еще отжигает по поводу замечаний Шульгина в «Трех столицах» о борьбе в совроссии с порнографией, благодаря которой (борьбе, а не порнографии) не заметно той голости, что так назойливо лезет в Европе: «Проклятые большевики! Голую бабу – и ту упразднили! Позор, позор...». А еще дальше рекомендовал евразийцам не искать далеко исключительных свойств рассейской натуры, а обратить внимание на борцов Заикина и Поддубного как примерные уникумы для евразийства. Но об этом уже как-нибудь при случае.
А. Панин. Из записной книжки. Фельетон // Эхо. 1927. № 61 (2047), 17 марта. С. 2.
На верхнем снимке запечатлены тополя набережной Вилии (
«наших струмени родзица»), она же Нерис, до порубки – на память. Ниже та же набережная Вилии, она же Нерис, освобожденная от деревьев. Надо ли объяснять, какое отношение они имеют? Самое прямое. Во-первых, их две. И самой своей парностью они отражают фундаментальный принцип бинарности: раньше и теперь, женевский протокол и протокол полицейский, Бухов и он же Панин (псевдоним) (ср. Вилия и она же Нерис), борец Заикин и борец Поддубный, Европа и Evil Empire.