HANDWRITTEN

И ружем от Коти исправно мажут рот
Когда вырасту большой, образумлюсь и перестану читать студентам лекции то об одном, то о другом, то понапишу, наконец, учебных пособий для студентов по всем тем читаемым предметам – в доступной форме, с картинками и примерами. Для семинарских занятий по литературоведению, где, в частности, речь идет о формалистах, уже подобрал иллюстрацию к рассуждениям Ю. Н. Тынянова про автоматизацию и про то, что

стиховой «маленький фельетон» в газете дается по преимуществу на стертых, банальных метрах, давно оставленных поэзиею. Как «стихотворение», соотнесенное с «поэзией», его никто бы и читать не стал. Стертый метр является здесь средством прикрепления злободневного, бытового, фельетонного материала к литературному ряду. Функция его совершенно другая, нежели в поэтическом произведении, она служебная. К тому же ряду фактов относится и «пародия» в стиховом «маленьком фельетоне». Пародия литературно жива постольку, поскольку живо пародируемое. Какое литературное значение может иметь заведомо тысячная пародия на лермонтовское «Когда волнуется желтеющая нива... » и на пушкинского «Пророка»? Между тем стиховой «маленький фельетон» сплошь да рядом пользуется ею. И здесь мы имеем то же: функция пародии стала служебной, она служит для прикрепления внелитературных фактов к литературному ряду.

О литературной эволюции // Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. Москва, 1977. С. 270–281.

Иллюстрацией послужит характерный стихотворный фельетон небезызвестного Лери (он же Владимир Владимирович Клопотовский), напечатанные в нашем лесочке про наш же лесочек, страшно подумать, 85 лет тому назад:

«Ты знаешь край, где все обильем дышет...»,

Где есть Петраускас и оперный балет,

Где люди векселя и чеки пишут,

Хотя покрытия у них при этом нет.

Ты знаешь край, где может влезть в печенки

Советских «Бубличков» отчаянный мотив

И где кончина лошадиной конки

Есть выдуманный кем-то миф.

Не говори, не искушай без нужды –

Увы, – «разочарованному чужды

Все обольщенья прежних дней».

Ты знаешь край, где есть кафэ Перковский,

В котором двое пьют один чай пополам,

Ты знаешь край, где есть полпред Московский

И где так много есть вполне прекрасных дам.

Оне ногами дрыгают в чарльстоне

И ружем от Коти исправно мажут рот,

И целый день сидят на телефоне,

И в курсе всех оне как есть парижских мод.

Оне, те женщины, тверды, как монолиты,

Но иногда – «совсем наоборот»...

Ты знаешь край, где так прекрасны литы,

Когда у человека есть доход!

Ты знаешь край, где нет с делами сходства

У дел, которыя суть не дела, а фе –

И где дежурныя беззлостныя банкротства

Привычно регистрируют в кафэ.

Ты знаешь край, где кредиторов кворум

Из заграницы ветром нанесло

И где заморским этим кредиторам

Живется в «Метрополе» тяжело,

За тем, что не отдаст, увы, ни лита-с

Им никогда их ковенский должник...

Ты знаешь край, где ежедневно «Ритас»

С «Летувос Айдас» ссориться привык...

Ты знаешь этот край, и кофе у Конрада

На файф-о-клоке даже распиваешь всласть –

И чувствую и я, что безусловно надо

И мне уже в тот Каунас попасть...

Лери. Ты знаешь край... // Эхо. 1929. № 88, 14 апреля. С. 2.

Только нынешний студент – он ведь какой? Он ведь такой, что, чего доброго, впервые услышит «Ты знаешь край...» и весь наш формализм пойдет насмарку. Придется еще одно пособие написать про Миньону, Вильгельма Мейстера, Sehnsuсht (не в смысле Rammstein) и бурную жизнь «Ты знаешь край...» в русской литературе. Иллюстрацией чему служит, по естественной смежности ассоциаций, таблица в память о Вильгельме Кюхельбекере в бывшей Динабургской крепости, в известном смысле «автоматизированная» еловыми (а может и сосновыми) ветвями.