Светолов

Эффект Ксю
К. Т.

Everything must change…
Randy Crawford

Он вскрыл хрусткий полиэтиленовый пакет и достал рубашку, скрепленную, где надо, незаметными зажимчиками. Чтобы воротник не мялся, его поддерживала прозрачная вставка. Имелись даже пластиковые плечики.
Да, все-таки это настоящий «Ketroy». Бледно-голубая рубашка обошлась ему примерно во столько же, сколько в рыночных павильончиках просят за костюм среднего качества и непонятного покроя – фалды пиджака топорщатся, как картонные, а из подкладки лезут отвратительные нитки.
Он прикинул – стоит ли надевать рубашку сейчас, за полчаса до встречи. Пожалуй, стоит: надо привыкнуть к обновке, да и обновка пускай привыкнет к нему. У него были достаточно сложные отношения с вещами.
Он вздохнул и начал влезать в рубашку, предвкушая холодок первого прикосновения ткани к коже. Это единственное в своем роде ощущение новой вещи, потом оно уже не вернется, какими порошками ни отстирывай.
Кажется, он даже зажмурился от удовольствия.
Заглянув в зеркало двумя минутами позже, он немного расстроился: рубашка, оказывается, была рассчитана на кого-то широкоплечего и длиннорукого – при верно подобранном росте. Ну, самую чуточку промахнулся с размером, бывает. Рукава придется подвернуть.
Зато человек, который смотрел на него из зеркала, ему понравился. Он не так часто, как хотелось, мог позволить себе классные вещи. И потому знал очень хорошо, насколько меняется выражение лица и вообще всего, если вещь действительно классная и тебе идет.
Остальное просто прикроем пледом.

Что еще он забыл?
Торт со странным названием, будившим какие-то ассоциации с Востоком, что ли («Прана» или «Прамити», вечно что-нибудь придумают) – на столе. Вино покамест в холодильнике. Фрукты нарезаны и разложены на тарелках – не слишком художественно, может быть, но с тщанием. Комната в целом имеет вид опрятный и доброжелательный. Компакт-диск – ретро-сборник из вещей Олдфилда, Кейко Мицуи и Мородера, самая та музыка для… ну ладно, просто для фона – в проигрывателе.
Она даст о себе знать через девятнадцать минут. Обычно она очень пунктуальна.
На кухне он открыл форточку, закурил, прислушался к своим ощущениям.
Дергаюсь? Да, немного.
Робею? Еще бы.
Рад? Не знаю даже. Для радости и грусти будет огромный кусок жизни, целиком умещающийся в одно-единственное слово «после». Точно так же, как вся его предыдущая жизнь со всеми предыдущими волнениями умещалась в короткое словечко «до».
На заднем плане мыслей довольно давно обосновался некий щекочуще-саднящий звук. Непривычный, но вместе с тем смутно знакомый и оттого еще более раздражающий. Как если бы большая механическая стрекоза кругами летала за форточкой, стремясь попасть внутрь.
Он выглянул в окно, ища причину звука.
Во дворе дети катались на велосипедах. Какой-то пацаненок прикрепил к передней раме треснувший пластиковый стаканчик. Когда пацаненок крутил педали, стаканчик и колесо соприкасались, производя тот самый стрекот, вроде как от моторчика.
Малыш, ясное дело, был счастлив.

Зазвонил мобильник в кармане джинсов. Он поднес аппарат к уху и услышал ее голос:
- Извини, я совсем немного опоздаю. Знаешь этого старого художника, он выставляет свои картины на набережной? Не удержалась, зашла посмотреть. И не зря: купила одну, с лопухами, воронами и закатом.
- Где ты сейчас и что делаешь?
- Еду в маршрутке и разговариваю с тобой. Ты не сердишься?
- Сержусь страшно… Ерунда какая, что ты, в самом деле. Ты же знаешь – «эффект Ксю».
- Я скоро буду.
Нажав на «отбой», он еще раз окинул комнату – старательно отвлеченным, чуть ли не с другой планеты, взглядом: вдруг что-то пропустил? Все в порядке, успокойся. Теперь быстренько в ванную, достать из воды влажные колючие стебли, обернутые целлофаном…

Ну и что с того, что он даже не знал, как она выглядит? Вообще единственное, что он знал – это ее имя, да и то усеченное до тинейджерской клички-дразнилки. Из-за этой клички он представлял ее как бы без возраста, высокой и худенькой, с небольшой грудью и узкими бедрами. И почему-то – стрижка под мальчика. Ненавидит юбки, обожает брюки. А также плетеные фенечки, картины нищих художников, недорогое сухое вино, тонкие сигареты и прочую ерунду в этом духе.
Впрочем, коли ей так нравится, он ничего не имеет против.
Он-то сразу все ей рассказал. Потом ночь напролет проклинал себя за ненужную откровенность. И очень удивился, когда наутро она позвонила сама – как ни в чем не бывало.
…Да, эффект Ксю. Это он придумал давно – если в их отношениях вообще было понятие давности. Ему казалось, что все произошло и происходит, будет происходить снова и снова в том безумно растянувшемся дне, когда он впервые набрал ее номер. Эффект Ксю: радость, помноженная на робость. В степени «навсегда». Неизвестное науке явление: все критические центры мозга отказывают враз, и мир за окном наполняется каким-то новым и светлым смыслом. «Ты не сердишься?». Пожалуй, этот вопрос она задавала чересчур часто. Но он отвечал всегда одинаково. Сам над собой посмеиваясь. Отмахиваясь от недоумевающих друзей – что ты в ней нашел? Мало вокруг настоящих женщин из плоти и крови?
Он и не искал. Просто однажды услышал хрипловатый с картавинкой голос в телефонной трубке – обычная история, ошибся одной цифрой – и все.
Такой эффект.
Звонок в дверь. Сейчас все выясним.

- Здравствуй.
- Здравствуй.
Пропуская ее в прихожую, он отъехал назад. Коляска тихо застрекотала – вот что напоминал звук за окном...
- Тесновато у тебя.
- Есть немного. Старая планировка.
Она замерла на пороге комнаты, не решаясь пройти и оглаживая на бедрах ситцевое платье. Чуточку слишком полных бедрах – это он заметил, как заметил и «гусиные лапки» в уголках глаз, и жидкие завитки обесцвеченных волос, и многое другое...
Она угадала его мысли, усмехнулась и сказала с прямотой женщины, которая давно не строит никаких иллюзий насчет себя (нет ничего грустнее этой прямоты):
- Что ж, полтинник – это полтинник.
Он кивнул:
- Я знал, что мы с тобой одногодки.
- И все-таки разочарован?
Он вынул из-под пледа букет темно-красных роз и сказал совершенно искренне:
- Ты точно такая, как я представлял... С днем рождения.