Вторая смерть миссис Грин ...мне частенько приходила в голову мысль, что никакого «Я» вообще нет; что мы – простые средства выражения чего-то еще; и полагая, что мы принадлежим самим себе, становимся просто жертвами глубокого заблуждения.
Алистер Кроули
РЕЦЕПТ ВОЛШЕБНОГО ЗАВТРАКА ДЛЯ ЧЕМПИОНОВ:
2 брикета творожной массы или 200 г деревенского творога
1 пакет кефира
2 столовые ложки липового меда (свежего)
Изюм или грецкий орех – по желанию
1 чайная ложка настойки семидесяти семи трав
1 заклинание, изгоняющее духов с желтыми лицами и духов с синими лицами
Подавать на стол в охлажденном виде
Из поваренной книги Гарри Поттера
1. Нет, на самом деле никто не любит очередей. Особенно в час пик. Особенно в магазине, где у входа вместо низкорослого металлического турникета с синими и красными стрелками стоит машина времени, переносящая вас прямиком в семидесятые годы прошлого столетия.
Вы понимаете, о чем я говорю. Вы помните эти «Универмаги» и «Продукты», занимающие весь цокольный этаж какой-нибудь кирпичной коробки. Теперь-то, ясное дело, их переоборудовали в супермаркеты или, того хуже, разбили на несколько независимых павильончиков, в одном из которых, скажем, торгуют бытовой элекроникой, в другом – живыми цветами и т. п. А тогда, тогда еще и слово «самообслуживание» только входило в моду.
2. И вот вы в таком универмаге. Первое, что вы видите – винно-водочный отдел, он же распивочная. Тусклый бутылочный блеск, невысокая стойка, неистребимые запахи пива и какой-то не очень свежей рыбы пряного посола. Эта пряная рыбная вонь будет преследовать вас на всем вашем пути от бакалейного отдела до кассы, которая, как известно, находится в самом конце длинного полутемного зала. Где-то на середине путешествия (остановка «Овощи-фрукты») рыба встретится с квашеной капустой и вступит с нею в морганатический брак.
Если повезет, то потолок в зале будет высоким и сводчатым, а секции разделены полукруглыми арками. В каждой из секций – скошенные, как лоб малолетнего преступника, витрины, на которые категорически запрещено облокачиваться, но судя по трещинам на толстом стекле, кто-то этот запрет регулярно нарушает. За стеклом – два, от силы три сорта колбасы, на эмалированных поддонах опять рыба подозрительного происхождения и не менее подозрительные суповые наборы. Все – вповалку и вперемешку, и то, что когда-то было замороженным, давно подтаяло и поплыло, и лучше не думать, как оно пахнет в совокупности. Надо сказать, что суровые тетки за прилавками, похожие друг на друга, как родные сестры вашей будущей тещи, в данном случае проявляют милосердие:
товар с витрины предлагается только какому-нибудь очень уж несимпатичному покупателю.
3. Но что это я? Были и в универмаге советских времен свои маленькие оазисы. Один из них, само собой – кондитерский отдел, где вы пускали слюни над «сладкой картошкой» и польским пирожным (а купят все равно кекс с изюмом, он полезнее и питательнее, и жесткие крошки будут падать за воротник, а изюм, как всегда, окажется подгоревшим). А на обратном пути от кассы можно увлечь вашего взрослого сопровождающего – или, если сопровождающий мужского пола, скромно проследовать за ним – к стойке винно-водочного отдела. Там, помимо залежалых и слипшихся соблазнов вроде ирисок и разломанных на дольки батончиков, имеется еще и некий дивный аппарат, состоящий из нескольких стеклянных емкостей, в которых булькает разноцветная бурда.
Томатный, персиковый, яблочный. Вы всякий раз выбираете томатный – не потому, что очень его любите, просто вас забавляет процедура добавления соли. В то бедное славное время томатный сок продавался в пузатых трехлитровых банках и был несоленым, верно? Исключение составлял болгарский, но он был дорог и непонятно, из чего его делали – на этикетке значилось «овощной», что вызывало ассоциации с какими-то корнеплодами. Обычный, отечественного производства сок полагалось солить вручную, на свой вкус, и в этом была какая-то мудрость, какая-то веротерпимость, что ли.
Итак, пока ваш сопровождающий подносит к устам кружку таких размеров и конфигурации, что кажется, ею можно крушить стены, и кто-то не раз пытался это сделать (стена сдалась первой) – вы, то и дело приклеиваясь к стойке локтями, завладеваете бумажным стаканчиком. В нем неведомым художником-конструктивистом составлен корявый букет из чайных ложечек разного фасона. Рядышком – не менее аскетического вида солонка, из которой такими вот ложечками, предварительно вымоченными в мутной воде, и черпают соль. Тысячи миллионов человек черпали ее и размешивали в тяжелой, чуть ли не комковатой жидкости, чтобы затем, опрокинув двести граммов «Столичной», запить, вздрагивая и давясь – местный аналог «Кровавой Мэри» - и тысячи миллионов человек будут проделывать это еще тысячу миллионов лет. Ныне, присно и во веки веков...
И всего этого теперь нет, хоть плачь, хоть смейся. То есть забегаловки с бурым налетом на стенках стаканов – они-то как раз остались, претерпев самые незначительные изменения. Исчезло ощущение путешествия-приключения в исхоженном вдоль и поперек, но все равно загадочном бакалейно-кондитерском мире с его сводчатыми потолками и цементным полом – а ведь был еще и «Детский мир», но о нем без слез вообще нельзя.
4. Напротив входа в универмаг располагался киоск «Союзпечати». Меня интересовала в основном левая боковая витрина. Там желтели и выцветали скучные наборы гашеных чехословацких марок в полиэтиленовых пакетиках, но иногда попадалось что-нибудь этакое, вроде неожиданного выброса на тугаринский филателистический рынок коммерческих серий Парагвая в таком-то лохматом году. Теперь я понимаю, какой ерундой мы страдали, гоняясь за этими пестрыми бумажными лоскутками («Хронологию СССР надо было собирать, мудила!»). Зато киоск «Союзпечати» в моих снах – на прежнем месте, а рядом универмаг на Песчанке, в котором, по скучным раскладам яви, давно уже Интернет-клуб, магазин санфаянса, аптека «Народная» и еще что-то: и сейчас я снова войду в этот благословенный душный сумрак, пропитанный запахами рыбы пряного посола пополам с пролитым на стойку пивом пополам с гнилой капустой пополам с сахарной пудрой и дешевыми радостями детства.
5. В общем, я не люблю очередей точно в той же самой мере, в какой их не любите вы. А магазин, оказавшийся на моем пути, будто выпрыгнул из давешнего сна, где я высматривал в витрине киоска какие-то небывалой величины и яркости марки совершенно небывалых государств, причем все это – по небывало, баснословно, сновиденчески низкой цене.
Мне всего-то было надо в бакалейном, счастливо совмещающем в себе рыбный и молочный отделы – пару брикетов творожной массы да пакет кефира. Мед и прочие ингредиенты вечернего Волшебного Завтрака Для Чемпионов у меня уже были. Вы спросите – какой, нафиг, завтрак вечером? А я отвечу – нормальный завтрак, волшебный. Утром пусть завтракает тот, кому не икается в компании демонов с желтыми лицами, демонов с синими лицами…
6. А у этой старухи лицо было
зеленое. Обычно, когда говорят «он позеленел» или что-нибудь еще в этом роде, имеется в виду, что человеку вдруг поплохело и он вот-вот проблюется. Или, скажем, он вообще давно и сильно страдает каким-нибудь скрытым недугом. Ага. Держите карман шире. Лицо у скверной бабы, которая вдруг ни с того ни с сего принялась таранить мой позвоночник острыми твердыми локтями, было как раз-таки очень здорового, веселенького и насыщенного зеленого цвета. Я бы сказал – глубокого, но не уверен, применимо ли это определение к зеленому.
7. Я стоял у прилавка (единственное и приятное отличие от старого универмага: кассы установлены в каждом отделе) и был готов объясниться с толстомордой, как-то повсеместно – от рукавов до бровей –
засученной теткой-продавцом (вот кто ничуть не изменился), когда меня пихнули локтем в спину. Я обернулся и увидел эту жуткую зеленую харю, которая неудержимо перла на меня – и мимо меня, и сквозь. Именно так я увидел ее в первый раз: ебанутое цветовое пятно, плывущее в воздухе.
- Милая, мне мойвы на шишнадцать рублей! – сказало пятно.
Я немного удивился. «Милая» - так ко мне еще не обращались. К тому же я в упор не знал, что значит словосочетание «мойвы на шишнадцать».
- Простите?
- Да иди ты нах, - сказала Зеленая Женщина. – Слепой, што ли? Я инвалид. Мне без очереди.
И продолжила свой штурм унд дранг, почти окончательно оттеснив меня от творожной массы и кефира.
8. Тут я рассмотрел ее целиком. Представьте себе, что девица Шапокляк из того культового кукольного мультика вышла замуж за главного героя. И представьте, что у них народились детки. В общем и целом довольно славные, хотя и своеобычные в смысле внешности. Но нескольких пришлось сдать то ли в приемник-распределитель, то ли на опыты – эти пошли нравом в мамочку. По дороге в приемник, в закрытом и опломбированном вагоне, младенцы проголодались и стали закусывать друг другом. Когда наконец приехали и открыли вагон, там обнаружилась одна (1) кроха условно женского пола, сыто рыгающая и поглаживающая животик. Вот она и была сейчас передо мной, только спустя пару тысяч миллионов лет, в течение которых она только и делала, что жрала отбросы, спаривалась с игуанами и наливалась некачественным алкоголем. Что, конечно, уж никак не пошло ей на пользу – я опять же в смысле внешности. Не подумайте, будто здесь что-то личное, какая-то неприязнь. Я вообще человек незлобивый.
9. Да, незлобивый. Но в этот момент я подумал: а что если я заеду ей локтем в переносицу, аккурат между близко посаженных глаз? Причем заеду так, чтобы хрустнуло и расползлось под локтем, чтобы дрянь взвыла и схватилась за лицо или то, что до сего дня было как бы ее лицом. Как на это посмотрит продавец? И что скажет очередь (которая, кстати, уже начала роптать в духе «вы давайте определитесь, нам до ночи стоять в хуй не всралось»)?
Потом я глянул на миссис Грин повнимательнее… и подумал почему-то, что в данном случает если что и хрустнет, то это будет мой локоть. Под шершавой малахитовой кожей, мнилось, были спрятаны металлические узлы и жвала боевой машины Т-800, а то и вовсе какая-нибудь кремнийорганика. Столь неприступно и воинственно выглядела та, которой кровь из носу (плохой каламбур) требовалось «мойвы на шишнадцать рублей».
- Вы обслужите бабушку, - обратился я к продавцу. – А я попозже зайду.
- Мущи-ина, - нараспев сказала засученная тетка за прилавком. – Мущи-ина, вас же тут стояло. А ее нет. Чего вам?
- Я инвалид, - заволновалась миссис. – У тебя тоже глаза повылазили? Энтот-то понятно, очкарь. Но ты-то?
Я убил их обеих еще по нескольку раз и вышел вон, как апостол Петр.
10. И там, снаружи, у синенького с белым киоска «Союзпечати», вдохнув и выдохнув тринадцать раз свежий воздух пополам с сигаретным дымом, я все вспомнил.
11. …Мы паслись на углу Филоверитова и Татищевской, беседуя о пустяках и подумывая, куда бы теперь двинуть. Работа наша была закончена, да и работа, если честно, была плевая: вынести (как полагается, вперед ногами) маленькую сморщенную душу и водрузить на колесницу. Деньги, соответственно, заплатили тоже смешные до слез, так что особого выбора не было: или к «Трисмегисту», или в «Братец Снафф-Снафф». Но не это меня беспокоило: я смутно чувствовал, что мы что-то пропустили, что-то не закончили в той чистенькой вдовьей квартирке.
Кто-то из демонов – не помню уже, какого он был обличья, синий или желтый – в очередной раз завел тягомотную пластинку насчет истинных обстоятельств гибели Нэнси Спанджен, когда меня осенило.
- Стоп, - сказал я. – Айда обратно.
- Нахера? – резонно удивились мои друзья-раздолбаи.
- Не нахера, а надо, - не менее резонно ответил я, и они повиновались, будто это объясняло им все. Я давно заметил, что с демонами, якобы (а может быть, и по правде) лишенными свободы выбора, такая фишка прокатывает будь здоров: чем менее внятно ты обосновываешь, тем они послушнее. Впрочем, с людьми, якобы этой самой свободой наделенными, такая фишка прокатывает еще успешнее.
12. Короче говоря, мы вернулись, и я сразу понял, что было не так. Вернее я уже знал все там, на углу Филоверитова и Татищевской, слушая эту поебень про то, как дружок Нэнси Фил Маркейд убеждал Ди Ди Рамона попробовать что-нибудь новенькое после рокенролла, секса и наркотиков, например, убить человека, так просто, убить человека, щелк пальцами – и нет его.
Вот в чем дело: то, что мы полчаса назад выносили из квартиры, матерясь по поводу узких дверей и неудобных лестничных пролетов, было вовсе не душой хозяйки, а гнусным, наспех сработанным муляжом. Пахло
оно почему-то тропиками, терпко и кисло так пахло, растительно, вы понимаете, о чем я говорю?
Под ногами сновали коты – самых невообразимых расцветок и в ужасающих количествах – на кухоньке тонко и грустно пели эмалированные кастрюли (кажется, я впадаю в неуместный элегический тон), а на всех подоконниках были расставлены горшки и кадки с разными кактусами и алоэ, а поганая душа старой сучки была здесь, и это я тоже чуял носом. На запах душа была как… ну, как и должна, наверное, пахнуть душа, нет, душонка старой, никому не нужной злобной сучки. Неизъяснимо мерзко. Если очень-очень приблизительно – как если бы мышь сдохла в заднем проходе осла. Осел тоже сдох, и его погонщик, и все в городе перемерли от чумы, но вот эта мышь, она не потерялась в общем хоре миазмов, нет. Она продолжала неким загадочным образом солировать.
13. Что-то промелькнуло сейчас на периферии внимания, так-так-так… коты… кастрюли… фикусы, флоксы и лотосы… Огромная монстера в плетеной кадке торчала в углу. Мышиный запах шел оттуда. Я рассмеялся и хлопнул себя по лбу: Арсен Люпен с Шерлоком могут отсосать друг у друга.
- Бери вон ту пальму, ребята, - сказал я моим сине- и желтоликим спутникам. – Выноси осторожно, чтобы ни одна жопа не бзднула.
Парни моментально все уяснили и заговорщически переглянулись. Молодцы все-таки эти демоны: хоть и воли нет (якобы, а может, и в самом деле), зато смекалки – на троих ангелов. Это я не в укор нам.
- Как выносить-то? – негромко спросил один, кажется, тот самый фанат маленькой потаскушки Нэнси – синий цвет был ему даже к лицу, хорошо сочетаясь с красными перьями на голове. – Ноги где?
- Тебе еще, может, знак «Не кантовать» изобразить? – прошипел я.
Впрочем, без особого гнева: вопрос был резонный. Я и сам несколько призадумался. Казалось бы, чего проще: где кадка, там и ноги. А вот и нет, друзья – у деревьев все не так, все через трухлявое дупло. На то они, собственно, и деревья. Во-первых, их, как мертвых детей, сажают в землю головами вниз. А там уж как попрет: кто растет себе и дальше вглубь, кто вбок. Но большинство, конечно, все же вверх. Поэтому у деревьев такие длинные ноги-ветви, что они вечно пытаются нащупать ими дно, словно утопленники. Поэтому и нет существ несчастнее, чем деревья.
Все вышесказанное, разумеется, относится также к растениям, кустарникам и прочим мхам и лишаям. Несколько лучше в этом смысле дела обстоят у так называемых аэрофагов (не путать с агорафобами), которые кичатся отсутствием корневой системы, благодаря чему якобы сосут все жизненные соки прямо из воздуха, но это в определенных кругах и называется обыкновенным фарисейством.
Да, такой он, растительный мир. А вы думали, это хуем груши околачивать?
14. Размышлял я недолго – хотя бы потому, что никаких мыслей по данному поводу у меня не было и не предвиделось. И я сказал так, сказал коротко и ясно:
- НАСРАТЬ!
15. И только теперь я понял, как жестоко просчитался. Не имеет значения, как именно мы вынесли гигантскую зловонную монстеру из квартиры – я и запамятовал, если честно – важно, что вынесли все же не тем концом.
И вот оно вернулось, это декоративное чудовище, вернулось в новом обличье – прежняя хозяйка пролезла, или, вернее, проросла наружу. Сперва на коре проступили до омерзения знакомые черты, потом листья свернулись в узловатые пальцы, потом... Я невольно содрогнулся, представив этот процесс, без сомнения, долгий и болезненный для несчастной бессловесной монстеры.
И еще одно внезапно укололо меня: если старая блядь так легко поменялась душами с растением,
то что я делал на углу Татищевской и Филоверитова со своими разноцветными дружками, и что делал вместе с ними и другими, похожими или непохожими на них, долгие тысячи миллионов лет? И кем я был, и кто я теперь?
16. Я огляделся по сторонам. Мир все-таки изменился, и изменился не в лучшую сторону. Исчез, и видимо, навсегда, уютный киоск «Союзпечати», на его месте торчал желтый фургончик с непристойно распластавшейся на боку мертвой курицей и надписью «Цыплята-гриль». Там, где раньше поднимались одно за одним высокие окна универмага на Песчанке, пестрели заплаты вывесок: Интернет-клуб, магазин санфаянса, живые цветы для ваших любимых мертвых. И еще много чего нехорошего происходило в окружающем меня мире, и самое нехорошее было то, что он действительно окружал, неслышно перемигиваясь сам с собой и потирая руки в предвкушении.
17. Зато я знал, как мне действовать. Мое прозрение было, как часто бывает, и решением проблемы. Дверь в универмаг была на месте и полуоткрыта, можно было даже различить в глубине тускло поблескивающие бутылки винно-водочного отдела; туда мне и надо.
Стакан с томатным соком поджидал меня на стойке. Кто-то очень милый и предусмотрительный уже добавил соли, потому что в стакане еще кружилась, тихо звеня, алюминиевая чайная ложка, наподобие стрелки сбрендившего компаса. Я одним глотком осушил стакан, по счастью, не разобрав вкуса, и поспешил в продуктовый отдел.
18. Миссис Грин к этому времени успела сожрать тетку-продавца вместе со всеми ее бровями и бородавками и приступила к ближайшим в очереди. Люди, что характерно, тупо и покорно стояли, наблюдая, как в огромной пасти с мелкими крокодильими зубами исчезает кисть чьей-то руки. Ждали, значит, когда дойдет и до них. Не говорите мне после этого насчет свободы выбора, ладно?
17. Я храбро подступил к моей Зеленой миссис, взял ее за горло, приподнял и начал трясти. Она приоткрыла пасть (оттуда вывалилась непережеванная первая фаланга, кажется, безымянного пальца), удивленно хрюкнула, забилась в моих руках. Как и следовало ожидать, под демисезонным пальто не было никаких ног, драные полы скрывали плетеную кадку, заполненную серой землей. В землю уходили корявые пятипалые корни. Как миссис Грин вообще передвигалась – отказываюсь понимать. Может быть, она с тех пор так и стояла в своем углу, а это мы все – продавцы и покупатели, демоны и контролеры льготных автобусов, киоскеры, звезды и светила, милосердные убийцы и вегетарианцы – вращались вокруг нее?
19. Стоило тряхнуть старуху чуть сильнее, и кадка отпала. Серые комья посыпались на цементный пол. Зеленая хрюкнула вторично, и ее дрянная душа наконец отлетела в просвет, нежданно-негаданно образовавшийся в сводчатом потолке.
20. Разбив кулаком витрину, я взял два творожных сырка с изюмом и пакет кефира – все, что мне было нужно для Волшебного Завтрака – и скорым шагом пошел домой: уже почти совсем стемнело.