Светолов

Из наследия Серафима Хэ
Мон шер ами Серафим Хэ, отбывающий срок за распространение и сбыт наркотиков на Ягуле - самой сучьей зоне Умрудии - прислал с нарочным вот эти тексты, по моему, замечательные во всех отношениях.

***

N+1, или PERSONAL JESUS
(Эссе из цикла «В поисках Кавота»)

You own personal Jesus…
Depeshe Mode «Violator»

Поскольку этот текст в основном – о потерянных возможностях, в нем будет довольно часто встречаться слово «возможно». Желающие могут подсчитать, сколько именно раз оно встретится. Потом сравним результаты.

---

Фильм Мартина Скорсезе «The Last Temptation Of Christ» (Universal, 1988) – один из самых скандальных и, надо признать, самых удачных пересказов евангельской истории, и это при бюджете около 7 000 000 $. Согласитесь, для экранизации одной из глав Величайшего Бестселлера более чем скромно. Ну, пересказал и пересказал, одной такой безделицей больше, одной меньше… Но Скорсезе, как истинный католик (пусть даже в алхимическом разводе, как и большинство католиков) не удержался и наставил уйму большущих вопросительных знаков на полях – или, точнее, где-то за пределами экрана. Отчего фильм хоть и остается шедевром поп-культуры, но приобретает некую саднящую недосказанность.
А возможно, благодаря ей только и является шедевром.

---

Этой недосказанности нет и тени в литературной первооснове сценария – абсолютно нечитабельном, напыщенном и тягомотном романе Никоса Казандзакиса. Внешне сценарий вроде бы довольно близок к роману. И у Казандзакиса, и у Скорсезе Христос, избежав Голгофы, отрекается от всяких глупостей и, прожив безбедную жизнь с Марией Магдалиной (которая также оставила прежнее ремесло и нарожала ему кучу детишек), внезапно прозревает на пороге смерти.
Сперва к нему приходят бывшие ученики-зилоты во главе с постаревшим Иудой. Все такие же недалекие и упертые, они буквально пинками скидывают равви в отставке со смертного одра, осыпая упреками в трусости и безответственности. Он таки не оправдал их надежд ни в ту, ни в другую сторону – не явил чуда вознесения и не умер в муках на кресте. А за стенами хижины полыхает и трещит по швам Галилея – и не были ли сказаны Христу безумным, вконец запаршивевшим Савлом обидные хлесткие фразы, что-то в том духе, что мол, как там в действительности фишка ни легла, а быдлу нужна весть о Распятом и Воскресшем в пещере на третий день. Каковую весть он, Савл, считает необходимым и дальше нести в массы, даже имея перед собой живое, самодовольное и малость набравшее в весе опровержение.
Затем оказывается, что милый мальчуган с кудряшками, эффектно появлявшийся из огненного столпа, беседовавший с Христом в пустыне и чудесным образом уволокший его с Лысого холма – все-таки Сатана (а то мы не знали с самого начала).
И тут Христос осознает в полной мере глубину своего падения, открывает глаза во всех смыслах… и просыпается на старте, то есть прибитый к некоей деревянной конструкции в компании двух таких же бедолаг.
Что-то еще говорит более или менее приличествующее случаю.
И отдает концы.

---

Так вот, Казандзакис, который нам видится похожим на докучных апостолов, завалившихся в дом к умирающему старику, трактует все весьма однозначно. ТО – сон распятого на пороге агонии, десятки лет сытой комы, уместившиеся в один долгий миг. А ЭТО вот и есть настоящее предназначение Христа: испить всю горечь борения духа и плоти, Божественного в человеке с человеческим в Боге – и логично, кругло завершить поднадоевшую историю.
Скорсезе в «Последнем искушении», повторяем, не столь дидактичен. Возможно, благодаря великолепному дуэту лупоглазого дебильноватого Христа-Дефо и яростного сквернослова Иуды-Кейтеля (вечная парочка: Белый и Рыжий), или еще по каким причинам, но множество рассованных тут и там вопросительных знаков неизбежно сливаются в один: А НЕ НАОБОРОТ ЛИ ВСЕ, ЧАСОМ?
Что, если ужасный миг узнавания себя под палящим солнцем казни только пригрезился Христу, честно исполнившему свой земной долг мужа и отца? Что, если вселенная боли, в которой мы все заперты, как в безвоздушной тюрьме, отбывая неведомое наказание, рассыпается в прах от одного прикосновения теплой детской руки? (Да ведь и наказания никакого нет, потому что не было и преступления, потому что человек неподсуден, изначально, по определению неподсуден, а лишать кого-либо свободы, будь то свобода передвижения или свобода выбора – величайшее зло. Просто мы об этих вещах крепко подзабыли, чем и пользуются могущественные асуры и подлые свирепые дэвы.)
Почему бы и нет, в самом-то деле? Возможно, возможно…

---

Один американский писатель русского происхождения, обогативший мировую мифологию образом девочки-подростка в сползающих чулочках, считал своим главным призванием энтомологию, сиречь поиск, отлов, убиение, мумифицирование и последующую классификацию разных лепидоптер. И еще – шахматы. И вообще в глубине души он был уверен, что на самом деле он последний русский поэт.
Но все, чего достиг на поприще энтомологии человек с высоким лбом и неприятной улыбкой – его именем назвали какую-то ничем не примечательную бабочку.
Шахматные композиторы уважительно пожимают плечами: да, хороши этюды, все очень грамотно и не без блеска даже, только вот писал об игре в шахматы тот человек куда лучше, чем играл.
А макаронические вирши писателя если не ужасны, то смешны, а чаще и то, и другое вместе, за исключением двух-трех юношеских стихотворений.
А трогательная и подлая девчонка Долорес Гейз осталась навсегда. И еще полтора десятка книжек невыносимо прекрасной прозы на двух языках – они тоже остались, эти книжки.
Возможно, так распорядился Бог писателя, во всем похожий на него самого и не лишенный своеобразного англизированного юмора.
Ровным счетом ничего не смыслящий ни в энтомологии, ни в шахматах.

---

Улицы наших городов переполнены призраками.
Об этом знают только хитрые и грустные городские вороны, терпеливо наблюдающие за всем, что происходит наверху, из своей Вороньей Страны, которая находится с изнанки тротуаров.
Тени несбывшихся надежд. Эманации профуканных шансов. Фантомы невыполненных обещаний. Духи непросчитанных вариантов.
Наши персональные Джизасы и Яхве, Тлалоки и Ахурамазды, Кали и Джа разгуливают рядышком с нами, как бы надменно не замечая нас.
Бесполезные в общем-то существа, не выполняющие никакой видимой работы, одним словом, приживалы и дармоеды. Причем известно ведь, ЧЕМ они питаются (впрочем, и мы-то сами хороши). Но отними, укради у души такого дармоеда, и душа зачахнет от тоски.
В одной красивой древней сказке принцесса говорит герою: «В награду за то, что ты спас мне жизнь, я буду любить тебя вечность и еще один день». Остается гадать, что ответил опрометчивый герой. Возможно, каждый из нас – неизвестная и непредсказуемая величина, которая, как бы ни была велика или мала, всегда больше себя самой на 1.

---

Да, совсем забыли. Сколько раз в тексте встретилось слово «возможно»?
Голос с места: восемь!
Неверный ответ. Смотрите внимательнее.
Голоса: одиннадцать! Девятнадцать! Двести сорок два!
И снова мимо кассы.
Какое число вы ни назовете, правильный ответ – на одну единицу больше.

---

…Почему бы и нет?

***

ЭТО ВСЁ, или ДУША СМЕРТИ
(Рецензия на сборник эссе «Телегин. Рцы!.. Раннее и неистовое»(1))

В своей новой книге, собравшей под обложкой исключительно старые тексты, классик современной литературы Вадим Игоревич Телегин в который раз с азартом предается вивисекции родного языка при помощи англо-русского карманного словарика.
Рассмотрим на одном-единственном примере, насколько хорошо у него это получается.

«Среди выражений, перешедших в наш лексикон из подворотни (говорит Телегин), есть одно, стоящее как бы особняком. В отличие от большинства рассмотренных ранее (2), оно с трудом поддается окончательной дешифровке (3), и причина – в двойственной, ускользающей природе самого слова.
Это слово – «децл», и оно, без сомнения, известно всем от мала до велика. (Самые неразборчивые вспомнят даже этакое угловатое, плохо ошкуренное чудо, трясущее дредами в телевизоре: падучая поп-звездочка, очередной неудачный проект папы Карло для балаганчика маэстро К. Барабасяна.) Ой ли?.. На самом ли деле мы знаем, что скрывается за этим нездешним, каким-то ацтекским или марсианским четырехбуквием?
Даже внешне слово поражает своей энергичной недообрубленностью, если можно так сказать. В детстве (кстати, поэты отметят, что «децл» рифмуется с детством) оно напоминало мне эвкалиптовый пенек.
Действительно, децл – это когда чего-то очень нужного очень мало: времени, денег, бухла, наркотиков… Децл – в дворовой юности всякий, кто значительно моложе, слабее и глупее тебя, вообще не столько возрастной («это было, когда я децлом бегал»), сколько социально-поведенческий маркер («хули ты как децл»). И наконец, децл – это просто низкорослый человек.
Эмоциональная окраска слова колеблется от высокомерного презрения до ласковой покровительственности. В любом случае рядом с децлом чувствуешь себя немножко Суперменом.
Как единица измерения децл диалектичен. Это, в зависимости от ситуации, и величина пренебрежимо малая, стремящаяся к нулю («Да там вообще децл, нечего и мараться»), и кое-что все же заслуживающее внимания («У тебя осталось децл? Давай вмажемся»). То есть установить некий эталон децла и поместить его под стеклянный колпак не представляется возможным.
Среди российских тинейджеров 90-х была распространена такая, например, конструкция: «Ты не приборзел ли с децл?» (очень приблизительно: «Мне кажется, что ты несколько забываешься, приятель»(4). Но попроси того же тинейджера объяснить, не прибегая к помощи языка жестов, сколько составляет децл в каждом конкретном случае – в сантиметрах, миллиграммах или затяжках – и перед тобой глухая стена, выкрашенная казенной краской.
Впрочем, похожий результат ожидал вас, обратись вы с любым другим вопросом.
Гораздо серьезнее все обстоит в англоязычной литературной традиции, откуда и заимствовано слово (по легенде, его привили к русскому семантическому древу моряки британского крейсера «Smelly» (5) во время стоянки в Архангельске зимой 1919 года). Если произнести «децл» этак врастяг, просмаковав необычное соседство «ц» и «л» (6), то получится не что иное, как «that’s all».
«Это всё». В смысле - «пиздец (7), приплыли».Кстати, «пиздец» - еще одна рифма к децлу. Знатоки (? – С. Х.) вспомнят также «All that jazz» Боба Фосса, каковое название одни переводят как «Всё это – джаз», а другие – как «Вся эта хрень»…

---

Дальше Телегин еще какими-то не менее изощренными способами заглядывает несчастному слову под ногти, выпытывает у него признание под линями и т. д. и под конец все равно остается с носом, в излюбленной шутовской манере раскланивается и покидает сцену. Но мы и так уже превысили все разумные лимиты цитирования, а потому остановимся на аспекте, ускользнувшем от всеядного внимания мэтра.
«The greatest enemy will hide in the last place you would ever look», как справедливо выразился персонаж одного фильма Гая Ричи. Этим «the last place» сплошь и рядом оказывается наша собственная голова, в которой давно уже обосновался злобный Вражина. Для Телегина же это многотомное собрание его сочинений, не без успеха заменяющее содержимое головы.
Иначе говоря, если хочешь что-нибудь спрятать, положи это что-то на видное место. Дело в том, что одна очень редкая, почти не употребляемая форма препарируемого слова встречается как раз у самого Телегина. И в контексте, если присмотреться, совершенно неожиданном.
«- Ты в нефтяном трейдинге разбираешься? – спросил Хамов, опускаясь на четвереньки и дергая тощим, сизым от холода задом.
— Децул, — ответил Семитский и сблизил большой и указательный пальцы, вымазанные в любриканте» (роман «Copulation XXX»).
Здесь нам как бы снова назойливо тычут в нос единицей измерения. Сбивает с толка и транскрипция: какие-то смутные то ли молдаванские, то ли цыганские аллюзии, смешанные с дымком. Но суть, как всегда у классика-современника, закопана значительно глубже – настолько, что и сам классик не подозревает.
«Децул» [det’sool] – это, разумеется, «dead soul», мертвая душа, а также что-то вроде музыки соул, сочиненной и исполняемой мертвецами к вящей радости многомиллиардной аудитории мертвецов. А еще лучше, хотя и не вполне грамотно – «Death Soul», душа смерти.
Теперь отрывок из диалога Хамова и Семитского приобретает символическое и зловещее, ключевое для романа, а то и для всего творчества писателя звучание. Да что ты вообще понимаешь в… (подставить любое примелькавшееся словосочетание), как бы спрашивает Хамов. Отбрейся, как бы отвечает как бы Семитский, перед глазами которого в этот момент возникло безобразное, леденящее душу видение.
Душа смерти. И это тоже душа смерти. И это, и это. Вокруг нас стоит отнюдь не град небесный Иерусалим, как блеял Гребенщиков. Вокруг нас – ухмыляющаяся душа смерти. Одна в миллиардах лиц, она стоит и вечно ждет нас.

---

Да, благодаря Телегину мы снова и снова узнаем, из каких именно полых кирпичиков сложена вон та, например, стена нашей темницы (8). Но снова и снова подобное знание, на вкус напоминающее волос, выуженный из рыбной баланды, не прибавляет нам ни радости, ни даже какой-то особенной печали. Ни силы, ни денег, ни покоя, ни воли. Хотя бы с децл.

Серафим Хэ («Болванчик»),
ИТУ-5, 3 отряд,
весна 20… г.

Примечания

(1) Опечатка. В оригинале – «Рваное и неизданное».

(2) На самом деле, конечно же, позже. Рецензируемый сборник относится к чуть не детсадовскому периоду творчества Телегина. Блистательный пример предвидения!

(3) Вот образчик подобной «дешифровки». Общеизвестную идиому «в натуре» (калька с английского «really») Телегин самым трогательным образом возводит к древнему заклинанию, которым друиды пытались остановить гибель стремительно развоплощающегося мира. Хотя на самом деле здесь скорее прочитывается извечная неосознанная тяга духовных авторитетов к матушке-природе, большую часть жизни видимой ими из зарешеченного окна.

(4) Наш вариант перевода: «У тебя никогда не возникало впечатления, что ты превращаешься в маленький и сморщенный мужской половой орган?».

(5) «Смелый», а не что-нибудь иное», делает сноску Телегин. Пример чувства юмора автора.

(6) Ну да, скорее характерное для кечуанской языковой семьи: Вицлипуцли и др. Энтузиастов отсылаем к 400-страничной телегинской монографии «Кого кетцал Коатль?».

(7) нежно любимое, постоянно встречающееся и нередко одушевляемое в произведениях Телегина понятие.

(8) Уже в процессе верстки статьи стало известно, что существует еще один вариант, а именно «децел», то есть «dead cell» - «мертвая клетка». Каковое прочтение открывает и вовсе головокружительные перспективы. Но мы сочли за благо вовремя остановиться.