| послереволюционный мемуар Суркова, написанный Прилепиным |
[May. 23rd, 2011|03:37 am] |
Журнал "Коммерсантъ Власть", №20 (924), 23.05.2011
Кремлевские стенания
Если сказать, что на наших глазах путинская эпоха медленно, но верно подходит к концу, многие с этим не согласятся. Но вряд ли кто-то станет спорить с тем, что рано или поздно она все-таки закончится. Когда это случится, страна, как уже не раз бывало, вдруг коллективно прозреет и припомнит прежней власти все, что она натворила, и даже немного больше.
Можно не сомневаться, что среди "припоминателей" окажутся и те, кто служил надежной опорой отошедшему в историю режиму. Что же именно поведают нам тогда эти VIP-мемуаристы, эти недавние правые руки, верные слуги, пламенные приспешники, красные и серые кардиналы?
Ответ можно смело дать уже сейчас. Они откровенно, искренне и непредвзято расскажут новым поколениям, как страдали в те лютые годы, как несладко им было жить и работать в кремлевском гадюшнике и как (в меру сил, конечно) они боролись с правящим режимом.
Но если ответ известен заранее, зачем ждать? Почему бы уже сейчас не написать за нынешних героев их будущие VIP-мемуары?
С таким вопросом "Власть" обратилась к людям, владеющим словом. И нашла понимание. В этом и нескольких ближайших номерах вниманию читателей будут предложены постпутинские воспоминания крупных фигур современной российской политики, смоделированные нашими авторами.
Наш проект открывает первый заместитель главы администрации президента, отец суверенной демократии Владислав Сурков. Его будущие мемуары любезно предоставил нам писатель Захар Прилепин.
"Я-то знаю, кем был я, пока вы были никем"
Теперь, когда уже можно сказать все, — мне нечего сказать вам.
Мне всегда больше нравилось писать, чем говорить. Мне всегда больше нравилось думать, чем писать. Теперь уже пришли те времена, когда у меня есть возможность не думать, а осмыслять.
То будущее, о котором я писал когда-то, оно национализировано.
На поверхностный взгляд оно национализировано не нами, но другими людьми.
Но только на поверхностный.
Мне предлагают разные, в основном мрачные роли в недавней истории нашей страны. Но я-то знаю, кем был я, пока вы были никем.
О моем нынешнем положении ходит много слухов и толков, но и в них смысл весьма невеликий.
Достаточно посмотреть, где я живу и как я живу, чтобы сделать очевидные выводы.
Я остался на родине; неразумно преувеличенные слухи о моем богатстве остались слухами, у меня ничего нет, и мне достаточно того, что я на свободе.
Утром я выхожу с ледорубом на порог — мороз, много снега. Я умею делать любую работу. Соседи здороваются со мной — говорят, что они помнят меня ребенком; но я никого не узнаю.
Мне пятьдесят пять, и я чувствую эти годы, только когда вспоминаю, как они прошли. Оказывается, что это очень длинный клубок, если начать его разматывать.
Так что лучше и не надо.
Но если просто зажмуриться и попытаться хоть на мгновение вспомнить самое главное, то...
То я помню залитую солнцем огромную чеченскую гору, на которую я мечтал забраться полвека назад, в пять лет. Мне потом долго хотелось вернуться туда. Но когда я вернулся много лет спустя, горы почти уже не было, она словно вросла в землю. Остался скучный холм, который я мог бы перейти за семь минут. Посмотрев на него, я отвернулся и ушел прочь.
Так память и зрение подвели меня в первый раз.
Еще я помню свою школу — она располагалась посреди маленького рязанского городка, рядом с милицией, стеной к стене. Когда мне выпадало мыть полы в кабинете, я иногда пытался услышать, что там творится за стеною, где вершится закон.
Сама милицейская управа мне тоже казалась огромной, и все люди, заходившие в это здание, зачаровывали меня — от них веяло властью.
( Read more... )
Упадок духа и малодушие, овладевшие верхами, полное всеобщее непонимание рокового смысла развивающихся событий; отсутствие у одних осознания собственных околонулевых перспектив в недрах рожденной власти; надежды вторых руками восставших покончить с ненавистной суверенной демократией; наконец, целый вихрь личных интриг и вожделений — все эти процессы разложения и свели на нет все тогдашние попытки предотвратить крах, который, впрочем, был неизбежен.
Теперь новой власти предстоит разрешить те задачи, которые не успел разрешить я.
Добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и прочее, прочее, прочее.
Здесь по-прежнему хотят растить лимоны, но моя прапамять говорит, что даже яблочный год случается в наших краях не всегда. Но если они действительно пришли создать новую веру, то я был не Пилат ее, а непонятый пророк.
Да.
А пока я пойду колоть снег.
Когда я держу в руках ледоруб — это меня успокаивает.
Рязанская область, Скопин, ноябрь, минус сорок.
http://kommersant.ru/Doc/1642377
UPD
Между прочим, Прилепин - бывший родственник Суркова:
...Моя сестра замужем была трижды, один из её мужей - двоюродный брат Владислава свет Юрьевича.
Но парадокс в том, что если я с Сурковым хотя бы однажды виделся (будучи взрослым человеком, и так сказать, писателем) то его двоюродный брат (бывший муж моей сестры) не видел Вл-Юр-ча вообще никогда. Вл-Юр-ч не роднился ни с кем, в Скопине после армии не появлялся, никаких отношений ни с кем не поддерживал.
Итого: формально мы не кровные родственники, и давно уже вообще не родня (так как моя сестра лет 10 назад развелась с его братом). Но по факту у нас есть общий племянник, которому я родной дядя, а Сурков - двоюродный. http://prilepin.livejournal.com/23482.html?thread=1472698#t1472698 |
|
|