«Смерть ворогам!» — гласит надпись над входом на пятый этаж Дома профсоюзов.
«Смерть ворогам!» — выведено черным маркером на моей зеленой армейской каске.
«Смерть ворогам!» — кричим мы хором по нескольку раз в день в ответ на дежурное «Слава нации!».
Мы — «Правый сектор»
Имя тебе — Полевой
Попасть в ряды «Правого сектора» оказалось гораздо легче, чем я себе представлял. 1 февраля, спустя пару недель после первых столкновений на Грушевского, я меняю прическу, прощаюсь с бородой, надеваю одежду попроще и подхожу к палатке «Правого сектора» на Майдане Незалежности.
— Записаться на пятом этаже можно. Попроси охрану, чтоб тебя провели, — добродушно советует молодой часовой, греющийся возле самодельной печки из двух металлических бочек.
Строгая охрана Дома профсоюзов тоже расположена к новобранцам.
— Пойдем, пойдем, подкрепление, — вызывается показать мне дорогу мужчина лет за 40. — А чего к правым, а не в Самооборону?
Короткий подъем позволяет мне не отвечать на вопрос. Впрочем, сегодня мне зададут его еще несколько раз.
— Еще новобранцы? — теперь удивляется уже часовой пятого этажа. — Ребята, смотрите: прут и прут. Догоняй по коридору, вон там пацан перед тобой пришел, на собеседование отправился.
«Собеседование» проводит высокий молодой парень, на вид около 25 — как выясняется позже, один из старших командиров ПС. Черные брюки, камуфляжная куртка, длинный казацкий оселедец, торчащий из-под подвернутой балаклавы.
— Почему вы решили присоединиться к «Правому сектору»? — задает он главный вопрос, не спрашивая ни документов, ни даже имен.
— После беспредела, произошедшего на Грушевского, я считаю вас единственной организацией, способной защитить Майдан в борьбе с режимом. Хочу в этом помочь, — отвечаю я ему заученной еще дома фразой. Пришедший со мной паренек говорит что-то о традициях казачества и национальной гордости. Командира наши ответы очевидно устраивают.
— Я должен предупредить вас, что вы вступаете в боевую организацию. За ваши действия вам, возможно, придется иметь дело с правоохранительными органами, отвечать перед судом, может грозить лишение свободы, здоровья и даже жизни, — произносит он, видимо, не раз уже повторенный дисклеймер, показывая для убедительности перебинтованную руку: — Это меня осколком на Грушевского задело.
Нас расспрашивают об особых навыках и умениях. Очень нужны переводчики и программисты — ПС готовится к «выходу в свет». Я же хочу узнать о жизни рядовых бойцов, поэтому не рвусь на «блатные» должности — представляюсь простым работником супермаркета из Херсона.
— Боевые единоборства, огнестрельное оружие?
— Я стреляю из охотничьего, но ни ружья, ни разрешения нет.
— Уже хорошо.
— А что, есть из чего стрелять? Я думал оружие у ментов…
— Надо будет, и у нас найдется, — темнит командир.
Разобравшись с навыками, он направляет нас в один из отрядов (направо по коридору, третья дверь по другую сторону). Там нас встречает командир отряда — еще моложе предыдущего.
— Радикал (имена и псевдонимы всех героев, кроме публичных персон, изменены. — «Репортер»), — представляется он. — Придумайте себе псевдо.
С этих пор меня зовут Полевой. Радикал записывает себе в блокнот мое «настоящее» имя, которое я придумал на ходу, возраст и контактные данные, обещая уничтожить записи при первой же опасности.
— Добро пожаловать в «Правый сектор», бойцы!
Оформление заняло у нас чуть больше часа. Близится ночь, и я отпрашиваюсь «к другу за вещами», обещая вернуться утром, чтобы окончательно расквартироваться. Пришедший вместе со мной паренек просит разрешения ночевать дома.
— А сегодня я еще на день рождения хочу успеть. Мне как раз 18 исполнилось. Приход в «Правый сектор» — главный подарок, до совершеннолетия не брали.
— Хорошо, покинуть расположения отряда разрешаю. Завтра получите пропуска, без них на пятый этаж вход воспрещен.
«Правый сектор» взял на себя ответственность за начало январских столкновений на Грушевского и считает, что победа в них одержана именно благодаря ему
Пионерлагерь для переростков
— «Правый сектор», подъем!!! — зычный крик дежурного по этажу — гораздо лучше будильника. — Побудка!!! Побудка!!!</p>
Пятый этаж встает в восемь утра. На помощь дежурному приходят командиры отрядов, не стесняющиеся будить спящих в коридоре бойцов легкими пинками. Собрать нехитрую постель (у меня это каремат и спальный мешок), умыться, выпить кофе — на это есть минут десять. Потом построение и утренняя зарядка — «руханка».
В «Правом секторе» я уже несколько дней. Наш отряд «Засіка» размещен в сдвоенном кабинете Федерации профсоюзов и его окрестностях. В меньшей комнате живет уже неделю как простуженный Радикал, в большей — несколько бойцов. Первые пару дней там пытаюсь кантоваться и я — опасаясь попасться на глаза бывшему коллеге, а ныне пресс-секретарю ПС Артему Скоропадскому, чтоб не признал и не выдал. Но места мало, и пришлось переселиться в коридор.
«Руханка» — комплекс упражнений, состоящий из пробежки до Европейской площади и назад и несложной гимнастики возле палатки «Правого сектора» (внизу лестницы, ведущей к Октябрьскому дворцу). Терпимо даже для меня, парня не особо спортивного. Кроме зарядки в течение дня еще, как правило, две тренировки: рукопашный бой и маневры с тяжелыми щитами. Вот, в принципе, и вся забота в мирный день.
Еще бывает регулярное дежурство: внутреннее — у входа на пятый этаж, возле лифта и возле штаба и внешнее — возле палатки ПС. Последнее — реальный шанс прочувствовать на себе народную любовь, особенно в выходной день. Дело в том, что в палатке принимается помощь от граждан: деньги, продукты, одежда, каски, сигареты, бензин и пенопласт на коктейли Молотова и прочее, и прочее. Несут сумками, если не мешками. В первый же воскресный день моего дежурства, за 15 минут народного вече, «Правому сектору» передали около 2 тысяч грн.
— Мальчики, вы герои! Возьмите чаю с пирожками, а вечером мы вам тортик принесем, — кружат возле нашей печки две немолодые женщины.
— Вечером уже другая смена будет. Но все равно несите, — за щедрость мы платим натянутой любезностью. Например, разрешаем фотографироваться с нами на фоне баннера, терпеливо выслушиваем советы от «диванных бойцов» — народная любовь требует жертв.
Во время тренировок со щитами мы демонстрируем зрелище в обмен на полученный хлеб. Поглазеть на то, как отряд за 15–20 секунд строит практически непробиваемую (по идее) «черепаху», неуклюже марширует в ней и выдерживает атаку предполагаемого противника, собирается по вечерам по паре сотен зевак.
— Отряд «Засіка», построить «черепаху»!!! Сомкнуть щиты! Держим!
— Мы «Беркут», вам всем п…ц, сдавайтесь, — это помочь нам с тренировкой пришел еще один отряд.
Тут же в «черепаху» летят камни, бревна, петарды (осторожно, глаза!). Нас пробивают с разбега, метелят по щитам дубинками, выхватывают из построения передних (врешь, не возьмешь — «Правый сектор» своих не сдает!). Мы выдерживаем. Аплодисменты, занавес.
— Хлопцы, зачем все это? Мы же за мирный протест. Господь Бог вас за это… — выскакивает неожиданно между «нападающими» и «защищающимися» маленькая бойкая старушка. Всеобщий хохот заглушает ее последние слова, пара бойцов бережно отводит бабулю подальше от плаца.
Потом мы шаримся по YouTube в поисках видеозаписей с тренировок. Показываем их новичкам и ребятам из других отрядов с обязательным описанием подробностей.
— Вот, темно, не видно, но я вот здесь стоял, видишь, как он нас!
— А у меня петарда прямо под ногой взорвалась!
— Ага, а помнишь, он тебя за щит схватил и вытаскивать начал, а я держу, не пускаю…
Воистину, больше других «Правый сектор» любит только «Правый сектор». За месяц перемирия между январскими и февральскими столкновениями чувство собственной важности бойцов росло с каждым днем.
— Да если б не мы, эти законы драконовские никто б не отменил.
— Да мы под гранаты полезли, а Самооборона в кустах отсиживалась, пришла на все готовенькое…
Это говорит молодежь, которой на пятом этаже приблизительно три четверти. В нашем отряде, например, только двое старше 30 лет: маленький, вечно простуженный Шуба (около 40) и весельчак Воля (за 50) — простые рабочие из центральноукраинских областей.
В курилке можно застать народ и поинтереснее. Например, ветеранов УНА-УНСО (входит в ПС, но дислоцировалась на тот момент отдельно), воспрявших духом и нацепивших парадный камуфляж. Карикатурно покручивая усы, они пересказывают старые боевые приключения:
— …Им люди Дудаева как-то ящик пива немецкого выставили — муслимы же ж не пьют. Так парни переоделись в русскую форму и с этим ящиком пошли к их танковой роте. Нашли там лохов каких-то и говорят: братишки, одолжите нам танк на часик-два — в деревню сгонять надо, а мы вас пивом угостим. Те согласились, а наши в танк залезли и, даже не отъезжая, прямой наводкой по русской артиллерийской батарее… И по рации панику развели: «чехи» подходят, «чехи»! В общем, русская артиллерия русскую же танковую роту и положила всю. Дудаев потом им еще ящик пива выставил.
— Конечно, вернулись в Украину, а здесь герои нафиг никому не нужны. Пить начали с тоски. Мы у себя в Черкассах, помнится, зашли в гендель один, а там то ли мусора, то ли бандиты сидят какие-то. И песню заказывают постоянно, знаешь, «Господа, офицеры». Мы им по-хорошему объяснили, что эта песня задевает наши эстетические чувства, а они бычить начали. Ну, Сереге башню сорвало, он гранату из кармана вытащил, чеку рванул и в них…
Молодежь слушает с широко открытыми ртами. Такие истории здесь — своего рода часть скудной развлекательной программы, способ убить свободное время, которого между тренировками и дежурствами остается куча. К единственной шахматной доске три очереди: одна из дилетантов, другая из мастеров, третья из игроков в шашки. Книги по всему этажу — часть патриотической литературы обеспечил «Тризуб» (националистическая организация, входящая в ПС), часть взята из библиотеки Украинского дома под честное слово. Карты вскоре запретили, хотя играли на приседания и отжимания. Отдельная компания регулярно собирается для игры в «мафию». Здесь свои забавные нюансы: на «мафию» все кричат, как правило, «Банду геть!», а на «полицию» — «Долой мусоров!» и «ACAB!» (от англ. All Cops Are Bastards — «все менты — ублюдки»). Крик стоит на весь этаж, и ночью дежурные бесцеремонно разгоняют игроков — прямо как вожатые в пионерлагере во время тихого часа.
Случаются и более утонченные культурные события. Периодически кто-то приносит билеты на мероприятия в Украинский дом, но желающих идти на концерты оперных исполнителей и поэтов немного. Аншлаг собирается на собственные концерты «Правого сектора», например когда в гости приходят музыканты из группы «Сокира Перуна» или писатель и шоумен Антин Мухарский, он же Орест Лютый.
— Я рад, что сейчас выросло новое поколение молодых сознательных людей, готовых взяться за оружие. Может, вы сможете разорвать этот замкнутый круг, в котором оказались мы, начинавшие национально-освободительную борьбу в конце 1980-х. Если бы не вы, этих «трех богатырей» уже давно бы растоптали, — такую преамбулу Мухарский произносит перед началом выступления.
— Я, если честно, и националистом стал благодаря его песням, — шепчет мне на ухо Радикал.
Москаль, вічний варвар, вічний хам
Бруд російської землі!
Чуже загарбать, знищить храм —
Все це вміють москалі!
…
Брат-росіянин, зрозумій,
Благають небо і земля:
В собі ти москаля убий,
Убий в собі ти москаля!!!
— это уже хором с манифестантами поет Орест Лютый.
Строители белого рая
Конечно, «москали», или русские, есть и среди «Правого сектора». Национальность здесь, с одной стороны, спрашивать не принято, а с другой — многие гордятся условно многонациональным составом. Рассказывают, что среди манифестантов жил даже абсолютно спокойно одно время правоверный иудей, хотя верится в это с трудом.
— Слышь, малый, а ты не жиденок, случайно? — нависает в курилке над молодым пареньком Марс, футбольный ультрас из Днепропетровска.
— Нет, что ты, что ты, я чистокровный украинец, — с бравадой отвечает юноша, на всякий случай прижимаясь к стенке.
— Да шутю я, шутю, расслабься. Закурить дай лучше — у тебя, жида, запасы, наверное.
Вообще-то, дружеская атмосфера, царящая на пятом этаже, нечто сродни гоголевскому «товариществу» — не предусматривает подобных конфликтов. Даже формальное обращение в «Правом секторе» — «друже». Но место для идеологических споров найдется всегда.
Приверженность национал-патриотической идеологии, конечно, является своего рода «опцией по умолчанию» среди бойцов, но правда у каждого все равно своя. «Правый сектор» — практически неформальное объединение нескольких радикальных организаций, к тому же большинство активистов вообще приходит с улицы. Поэтому взгляды колеблются от романтического национализма и «верности славным казацким традициям» до откровенного неофашизма.
Появление среди протестующих на Грушевского первых жертв только воодушевило «Правый сектор»
Утром возле умывальников в туалете наталкиваюсь на подкачанного парня лет 25 с огромной, вытатуированной на всю спину свастикой. Склонившись над зеркалом, он осторожно бреет голову одноразовой бритвой. Это один из бойцов небольшого отряда донецких ультрас — D88 (88 — цифровое обозначение аббревиатуры HH, или Heil Hitler!). Кельтские кресты, ботинки Dr. Martens, куртки Thor Steinar, ножи на поясе — в общем, настоящие воины белой расы.
— Мы построим белый рай! Зиг хайль! Зиг хайль! — в шутку приветствуют их игроки в «мафию».
— Да что вы понимаете, — отмахивается самый молодой из D88. — Гитлер был прав, вы вообще «Майн Кампф» читали?
— Гитлер много в чем был прав, — это уже признает один из бойцов моего отряда, 24-летний аспирант-историк из одного южного областного центра. — Но он был империалистом, хотел поработить другие народы. Я же за национализм в отдельно взятой Украине, нам чужого не надо. Хотя жесткие методы необходимы. Моя бы воля, я б миллионов так десять в нашей стране просто расстрелял, а еще миллионов пять — в лагеря! Очистить украинскую нацию надо, а то развелась целая куча хохляцкого быдла.
— Чем же вы тогда от коммуняк отличаться будете? — вступает в спор всеобщий любимец Бульбаш. Молодой весельчак, заставивший всех понимать свой родной язык, он приехал откуда-то из Гродно, поддержать, по его словам, новый этап «национально-освободительной борьбы». — Главное — это борьба с кацапским империализмом, с Путиным, который хочет воссоздать свою Великую Россию.
— Верно, Бульбаш, дело говоришь. Но ничего, мы сейчас у нас управимся, потом к вам заедем, Луку с трона сбросим, а затем и с Путиным разберемся. Освободим тюрьму народов!
К «освобождению тюрьмы народов» тоже неоднозначное отношение. Часть бойцов говорит о свободе угнетенных народов Кавказа, Сибири и Средней Азии, часть — о «грязных чурках», которых надо валить.
За этими спорами проходят дни, вечера и ночи. Хотя ночью для многих есть дела и поинтереснее — патрули.
Ночью все кошки — титушки
— Нет, парни, вы как хотите, а мне надоело без дела сидеть. Там народ из соседнего отряда идет титушек ловить, я с ними, — это в первый же свой вечер на пятом этаже слышу от одного из наших парней.
К 10–11 вечера в коридоре собираются несколько групп по четыре-пять человек в полном обмундировании и идут гулять по территории Майдана. В руках, в отличие от тренировок, «аргументы» — обработанные куски арматуры, стальные трубы или, кому повезет, бейсбольные биты. Сейчас ПС — контрразведка и полиция нравов одновременно.
— Титушек, титушек ведут! «Правый сектор», надеть маски! — раздается по этажу уже через полчаса. По лестнице с заломленными руками тащат упирающегося мужика с мешком на голове.
— Пацаны, да вы что, да вы что? — только и бормочет он.
— Заткнись, сука! Парни, а дайте я его уе…у с ноги. Н-н-на! Кто такой? Где вы его нашли?
— Отставить! — вмешивается в ситуацию кто-то из командования. — В туалет его ведите. Не заходит сюда никто больше, дайте допрос провести!
После допроса иногда кому-то приходится отмывать туалет от крови. А ночью приводят до десятка задержанных, чаще — трех-четырех. Поводы самые незатейливые:
— Показался подозрительным, попросили предъявить документы, в ответ начал «бычить и качать права».
— Стоял и ругал «Правый сектор».
— Сказал, что из «Правого сектора», а у самого документы от УДАРа.
Когда причин уже не найти, начинается ловля «на живца». Парень из соседнего отряда показывает мне несколько сувенирных 200-гривенных купюр.
— Находим клиента подозрительного, я к нему подхожу, говорю: мол, на меня там самообороновцы наехали, помощь нужна, заплатить готов. Показываю деньги. Если соглашается — значит титушка, и мы его вяжем.
На задержанного в одну из ночей мужика с удостоверением помощника нардепа от КПУ и спрятанной под курткой дубинкой набрасываются все. Воодушевлению «Правого сектора» нет предела.
— Сюда его, сюда веди! Н-н-на, сука, получай! Что, б…дь коммуняцкая, на Майдан хотел напасть? Н-н-на!
— Мальчики, мальчики, а пустите меня, можно я его?! — девчонка лет 18, еще пару часов назад бегавшая по этажу и показывавшая всем фотографии котиков на экране телефона, тоже рвется к экзекуции.
— Отставить, отошли все, я сказал!!! — вновь орет один из командиров. — Вы же его разорвете до начала допроса!
Формально ночные патрули руководством ПС не одобряются, но и не осуждаются. Лишь изредка от кого-то из старших можно услышать что-то типа «перестаньте, да чем мы тогда лучше „Беркута“». Но это редкость. А вот конкурс, объявленный дружественной нам «околосвободовской» боевой организацией C14, встречают на ура. «Конкурс на лучший любительский видеофильм о том, как опасно быть титушкой. Видеоработа должна иллюстрировать возможные последствия сотрудничества с преступной властью. Призовой фонд — 3 тысячи грн», — гласит объявление на странице ПС «ВКонтакте».
Когда Радикал выздоравливает, мы тоже тянем его в патруль. К одной группе присоединяюсь и я.
Морозным майдановским вечером выдвигаемся в сторону Грушевского. Патрулировать можно только территорию внутри баррикад, хотя в первые дни после столкновений титушек искали по всему Киеву. Сперва спускаемся в «Глобус», где гордо шагаем мимо перепуганных охранников и дорогих витрин. Момент столь величественный, что решаем даже сфотографироваться.
— Блин, как же дорого все! Смотри, борщ за 25 грн! — недоумевает паренек из Львовской области. — Блин, и кто только платит за эти суши по полторы сотни?!
Осторожно подходим к баррикаде возле стадиона «Динамо», где с нашей стороны милиционерам транслируют документальный фильм о коррупции главы МВД Виталия Захарченко, а с их — «Девятую роту» Федора Бондарчука.
— Добрый вечер, мы «Правый сектор». Как на посту? Подозрительные элементы, нарушители порядка есть? — вежливо здоровается Радикал с самообороновцами-охранниками баррикады.
— А твое, б…дь, какое дело? — с ходу «наезжает» крепкий мужик в испачканном сажей от сгоревших покрышек камуфляже. Как позже выясняется — начальник караула.
— Мы патрулируем Майдан, ищем титушек.
— Вы, б…дь, сдали Майдан. Кто обещал освободить проезд по Грушевского, а? П…дуйте отсюда, пока не поздно. После полуночи в эту зону никто кроме нашей сотни Самообороны не войдет.
«Правый сектор» вместе с афганцами действительно несколькими днями ранее выступил с заявлением о готовности освободить баррикады на Грушевского, если задержанные в ходе январских столкновений будут выпущены. Нравится это далеко не всем.
— Да какая польза от Грушевского? Тут же всех сверху сметут за 10 минут, я здесь уже сражался. А у нас полсотни пацанов по тюрьмам сидят! — безуспешно пытается пояснить Радикал.
На другой баррикаде нас встречают приветливее.
— О, «Правый сектор»! А как вас вызывать, если менты наступать начнут? Нас здесь всего восемь человек дежурит, раскидают же, как котят!
За разговорами о тактике наступления и обороны наша основная цель — поиск титушек — как-то уходит на второй план. Слегка замерзнув, мы идем в Украинский дом пить чай и почти на час застреваем то в библиотеке, то в кинозале.
Уже на выходе Радикал достает лазерный фонарик («чтоб ментам по глазам бить») и, дурачась, начинает светить зеленым лучом то по окнам гостиницы «Днепр» или здания УНИАН, то по баррикадам. С баррикад вскоре отзывается еще одна лазерная указка. Вместе с Радикалом они «прощупывают» окна Кабмина, затем скрещиваются в небе и устраивают невообразимые пляски. Мы смеемся от души.
— «Звездные войны», поединок джедаев, честное слово, — заливается Радикал.
Уже возле Дома профсоюзов выясняется, что еще одна группа из нашего отряда уже привела на этаж одного титушку. Кого-то схватили патрули из не входящих в ПС ультраправых отрядов C14 и «Нарния». Этого Радикал простить не может.
— А пойдемте к «Билле», там всегда какая-то шваль пьяная тусуется. Может, подхватим кого.
Но и там нас ждет неудача. Незлой, в принципе, Радикал, увидев пьяных, начинает стыдить их за нарушение сухого закона, в то время как у рядовых чешутся руки.
— Хлопцы, ну чего вы, ну выпили немножко. Мы ж свои, из Самообороны, из Черниговской палатки.
— П…ц, тоже мне Самооборона. Пьют среди ночи у всех на виду, а потом про Майдан будут говорить, что это сборище пьяниц. Нет, ну если уж совсем невмоготу, спрячься ты у себя в палатке и выпей! — бормочет Радикал, заставляя очередных «отдыхающих» убрать за собой бутылки.
К слову, в «Правом секторе» принципиально никто не пьет, хотя настоящих стрейтэйджеров всего несколько человек. Просто такие правила. Пару раз я видел, как кто-то из командиров, повздорив с кем-то, хватал вещи и говорил, что пойдет выпить, но за территорию Майдана и ночевать не вернется. Ультрас-неврастеник Марс, узнав, что ему изменила девушка, сперва разбил себе кулаки о стены туалета, а потом, «намутив» чекушку коньяка, ушел пить ее в свой конец коридора. Вот и все прецеденты.
В этот вечер мы все-таки встреваем в переплет. На наше замечание по поводу алкоголя встреченная возле той же «Биллы» компания начинает «бычить». Нервы на пределе, и мы живо «крутим» самого наглого. Остальные достают ножи и «травматы».
— Эй, «Правый сектор», вы что, совсем попухли?! Мы же свои, ультрас динамовские!
— Так а чего вы?!
— А вы чего?!
Конфликт удается решить полюбовно. Раздосадованные, мы делаем еще круг по Крещатику — все спокойно. На Радикала ропщут за мягкотелость.
— Куда в метро?! Кто такие? — в подземном переходе под Майданом нас останавливает еще один отряд Самообороны. — Вашим же сказано было, после 23:00 переход патрулируем мы, 17-я сотня. Вон отсюда!
— Сотня, что вы в самом деле, нам пройти просто!
— Поверху пройдете, радикалы херовы.
Приходится подчиниться — их больше. Но на Самооборону мы злимся не в первый раз, и конфликты между ПС и сотнями возникают регулярно.
— Нет, ты видел, какая у них форма, какая экипировка. Мы же как оборванцы рядом с ними. Разжились за партийные деньги, морды отъели, бухают вот теперь от безделья.
— Ага, а начнется заваруха, первые побегут.
Говорят, командованию ПС регулярно достается на собраниях Самообороны у Андрея Парубия за отсутствие дисциплины и стычки с сотнями. Несколько раз за время моего пребывания на пятом этаже нас поднимали по тревоге — идти разбираться с кем-то из «Свободы» или других отрядов. Пару раз мы баррикадировались на этаже, ожидая нападения самообороновцев. Нервы во время перемирия на пределе у всех, но, как правило, конфликты удается решить мирным путем.
— Пошли лучше с нами в «белый поход» сегодня! Веселье! — предлагает Марс, когда наутро я пересказываю ему подробности патрулирования. — Вот я на днях двух хачей возле метро отп…л за милую душу. Вьетнамку одну схватил за волосы, она кричит: «За сьто, сьто ви делаете?», а я ей: «Молчи, сука п…доглазая!»
Мне остается лишь вежливо отказаться.
Обстановка накаляется
За такими нехитрыми развлечениями летят дни. Отсутствие каких бы то ни было активных действий и коммуникации с руководством постепенно деморализует отряды. Усилия «Тризуба» (а именно эта организация взяла на себя практически все руководство «Правым сектором») по поддержке хоть какого-то подобия армейской дисциплины кажутся тщетными. Дежурных на посты не доискаться, расписание не соблюдается. Попытка бороться с партизанщиной при ночном патрулировании тоже летит коту под хвост. Командование запрещает покидать пятый этаж после отбоя, но патрули теперь просто стали выходить раньше. Недовольство среди бойцов растет.
— Вот, до того как «Тризуб» на себя одеяло перетянул, с титушками проще расправлялись, — жалуются друг другу в коридоре двое ультрас откуда-то с южных областей. — Сейчас прям не ударишь его лишний раз.
— Нафиг вообще надо их сюда поднимать. Допросы какие-то, следствие. Вывели за баррикады и там наклепали хорошенько.
При мне D88 нарушает строгое правило, по которому необходимо спросить разрешения у командира, прежде чем пройти перед выстроенным отрядом.
— Да пошел ты на х…, — бросает один из ультрас в ответ на наше замечание о нарушении дисциплины.
Злость нарастает среди всех. Начинается грызня за поступающие в ограниченном количестве бронежилеты — бойцы сравнивают их по защитным характеристикам, пытаясь «вымутить» защиту попрочнее. На тренировке по рукопашному бою инструктор поясняет:
— Запомните: «Беркут» мы бьем только по шее, остальные места у них защищены амуницией. «Аргументом» можно разбить крепление на шлеме, кулаком бейте сразу в кадык.
— Так же и убить можно, — то ли спрашивает, то ли возмущается кто-то из строя.
— Да, можно. Как по мне, с «беркутами» церемониться нечего, туда им и дорога. Главное — забудьте об этом ударе после того, как все закончится.
Черта с два кто-то здесь забудет. От нечего делать мы модернизируем оружие: усиливаем биты гвоздями, утяжеляем трубы, пара ребят, раздобыв у афганцев наковальню, кует из арматуры короткие клинки.
Готовят и оружие посерьезнее. Не знаю, кто откликнулся на призыв лидера ПС Дмитрия Яроша приносить «огнестрел» на Майдан — я такого оружия так и не нашел, но пиротехническая лаборатория на пятом этаже была.
Была до взрыва, во время которого оторвало руку одному из бойцов, а второй повредил глаз. Тогда «Правый сектор» заявил о теракте против себя: дескать, под видом медикаментов на этаж передали бомбу, которая взорвалась, когда распечатывали пакет. На следующий же день милиция сообщила о расследовании факта неосторожного обращения со взрывчаткой.
Лидер «Правого сектора» Дмитрий Ярош называет себя «командиром, а не политиком», но популизма в его речах хватает
Меня в это утро на этаже не было, а вернувшись, я застал там полный хаос. Несколько часов командование отбивалось от журналистов, посты не меняли, бойцам ничего не говорили. Затем все же повторили официальную версию о теракте. Впрочем, уже вечером по этажу поползли слухи о том, что взорвались какие-то реагенты в пиротехнической лаборатории.
Она находилась прямо напротив единственного действующего туалета, служившего по совместительству курилкой. Работавщих в лаборатории студентов-химиков вечно ругали за вонь в коридоре от их экспериментов с серой, бертолетовой солью и еще черт знает чем. По свидетельствам очевидцев, взрыв произошел именно там.
— Я в коридор выскочил, а оттуда пацан вылетает, уже без руки, кровь хлещет, и орет: „Добей меня, добей!“ Ну, мы его скрутили, потом и скорая подтянулась, — рассказывает во время перекура один из работников медпункта.
К командованию на пятый этаж приходят какие-то люди, одетые «по гражданке». Из обрывков тихого разговора слышу лишь предложение эвакуировать лабораторию в какой-то подвал. Следующей ночью ее перевозят, нам поручают таскать к микроавтобусу запечатанные мешки и коробки.
Оказывается, последние две недели верховное командование было занято работой с регионами. То и дело на странице ПС «ВКонтакте» появлялось сообщение о назначении руководителя организации в той или иной области. Приезжавшие с запада новобранцы рассказывали, как на местах «Правый сектор» подминает под себя Самооборону, захватывает местные администрации.
В регионы из Киева уезжает и агитматериал: напечатанное тиражом не меньше 10 тысяч экземпляров интервью Яроша «Украинской правде».
Ярош периодически снует по этажу туда-сюда — видно, что у него много работы. Но, похоже, общая деморализация заставляет найти время и для бойцов — в один из дней нам объявляют, что теперь по вечерам перед молитвой будут встречи с «провідником». Народ заметно воодушевляется.
Встреча проходит в одном из тесных кабинетов профсоюзников, куда с трудом втискиваются два отряда. Сам Ярош, подтянутый, в полевой форме, легко вписывается в образ «командира, а не политика». Впрочем, речь его полна откровенного популизма.
— Друзья, вы без сомнения авангард этой революции, лучшая ее часть. Это понимают все. «Правый сектор» имеет широкую поддержку среди населения. Критикуют нас только русские империалисты и европейские либерасты, которым не нужна украинская национальная революция и созданное в результате сильное национальное государство, — начинает он под одобрительные кивки бойцов.
— Развязка не за горами, «Правый сектор» еще сыграет свою ключевую роль в нынешних протестах, которая по достоинству будет оценена после победы. Именно поэтому сейчас важнейшей задачей является создание общенациональной организации не только с боевым, но и с политическим крылом, которое бы обеспечило наше будущее присутствие во власти. Я считаю, после победы «Правому сектору» следует сформировать мощный вертикальный силовой блок нового украинского государства, только так мы сможем завершить национальную революцию, навести порядок в Украине. Все в ваших руках, бойцы!
Присутствующие заметно оживляются. Приободряется и Ярош:
— Да, нам многое не нравится в других организациях и партиях, участвующих сейчас в революции. Но раскалывать движение ошибочно с тактической точки зрения. Не стоит идти на открытые конфликты с той же «Свободой» или силами Самообороны, это делает нас слабее. А «Правый сектор» должен оставаться сильным: поверьте, силы нам еще понадобятся, чтобы после общей победы разобраться и с этими слабаками!
Впервые за почти две недели среди «Правого сектора» мне стало по-настоящему жутко после этих слов и шквала аплодисментов, которые они вызвали.
Прощание славян
Выдавать себя долгое время за человека, чьи взгляды на насилие, ксенофобию, расизм откровенно чужды, оказалось делом не из легких — к истечению второй недели у меня порядком расшатаны нервы. К тому же после того, как информация о взрыве просочилась в МВД, «Правый сектор» начинает «параноить»: все понимают, что на этаже есть шпионы и их надо искать.
Большой разницы между журналистами и милицией здесь, похоже, не наблюдают. С журналистами, правда, приходится встречаться гораздо чаще — поток коллег, жаждущих интервью с Ярошем, не иссякает, но информацию им также дают неполную и искаженную.
— Подожди-подожди, вот про москалей и Россию лучше вычеркнуть, — два командира в коридоре вычитывают присланное на согласование интервью какому-то иностранному изданию. — Замени лучше на критику олигархов — они это любят.
Когда вслед за приведенным на этаж титушкой начинает ломиться съемочная группа одного из общенациональных каналов, она получает яростный отпор.
— Да что же вы, нельзя же так людей средь бела дня хватать, я вашему пресс-секретарю сейчас позвоню! — кричит журналистка.
— Девушка, мы не обязаны вам ничего пояснять! Покиньте этаж немедленно, — съемочную группу чуть ли не заталкивают обратно в лифт.
— Давно пора уже кого-нибудь из этих журналистов поймать и надавать как следует. Чтоб другим неповадно было, — это уже потом выкрикивает кто-то.
В общем, становится ясно: пора валить. Радикала я уже предупреждал, что мне придется вернуться в Херсон на работу, хотя бы для того, чтобы взять еще один отпуск. Обещаю связаться с местными представителями ПС и в случае мобилизации срочно выехать в Киев.
— Полевой! Так жаль, что ты уезжаешь, — сказал мне на прощание командир. — Держись и будь осторожен. Возвращайся!
Ребята из отряда устраивают еще более теплые проводы. Мы обнимаемся и обмениваемся «непалевными» номерами телефонов. Ощущение пионерлагеря снова со мной.
Вместо эпилога
Через несколько дней на Майдане начинается стрельба.
В следующий раз ребят из отряда я встречаю в четверг, 20 февраля, в госпитале на территории Михайловского собора. Один из моих знакомцев нетяжело ранен и прогуливается здесь с товарищем.
Я узнаю, что из Дома профсоюзов их эвакуировали достаточно быстро, на передовой они защищали в основном участок возле палатки «Правого сектора». Погибших нет, и серьезно никто не пострадал — они передислоцировались в магазины на Крещатике.
— Полевой, давай к нам! У нас сейчас реально безопаснее, — доверительно глядя мне в глаза говорит паренек, который неделю-полторы назад шутя доказывал, что броня на спине ему не нужна, так как отступать он не собирается. Его детское лицо посерело и осунулось, но фанатичный огонек борьбы остался.
ВЗГЛЯД СЛЕВА НАПРАВО</p>
События, описанные в этом репортаже, происходили в первой половине февраля во время хрупкого перемирия между властью и участниками протестов. Через несколько дней после того, как я покинул «Правый сектор», в центре Киева произошла трагедия, унесшая жизни более 80 человек. О дальнейшей судьбе героев репортажа мне почти ничего неизвестно — знаю лишь, что после тех кровавых событий все они остались живы. Словами не передать, как я этому рад.
Хотя, конечно, я никогда не скрывал своего отрицательного отношения к украинскому, русскому, еврейскому, татарскому, немецкому и любому другому национализму и считаю эту идеологию чуждой для демократического общества. Само собой, для меня неприемлема ксенофобия, милитаризм, расизм и неофашизм. Всего этого за две недели я видел достаточно.
[...]
Полностью - http://reporter.vesti.ua/41419-shag-vpravo
