Если попробовать уложиться в две фразы, политическую карьеру Б. Н. Ельцина можно описать так. В ее начале он, путем сговора, расчленил страну на части, искалечив судьбы миллионов людей. В ее конце он продал свою долю страны за личный и семейный иммунитет.
Эти поступки даже незачем анализировать с нравственной стороны, достаточно юридической. Прав на то и другое покойный имел не больше, чем я или вы. В любом правовом государстве тюремного срока за эти подвиги ему хватило бы до конца жизни. Да и в России тоже, если бы не упомянутый иммунитет.
Теперь посмотрим, что было между этими двумя вехами, достаточно самых крупных событий, иначе выйдет книга.
Во-первых, была распродажа за гроши имущества захваченной страны. Почему-то всю вину за это традиционно валят на олигархов, хотя на самом деле им просто было сделано предложение, от которого они не могли отказаться. Нелепо поносить скупщиков ворованного, не требуя никакого ответа с воров. Тем более, что в данном случае скупщики полагали, что действуют вполне законно, заключая сделку с высшей государственной властью.
Страна, кстати говоря, была продана еще раз, в 1998 году, на этот раз олигархами при попустительстве впавшей в необратимый маразм власти. Но забыли, простили.
Во-вторых, был переворот и расстрел Белого Дома. О «доме», конечно, фигурально, потому что дело не в архитектуре. Мы никогда не узнаем, сколько там реально полегло людей. Но там полегло и нечто большее – последняя надежда на законность.
Для меня лично воспоминание о расстреле парламента исключительно болезненно, потому что это была ловушка, в которую я сам тогда угодил. В помрачении я почему-то поверил, что Ельцин действительно борется за какие-то идеи либеральной демократии, и мысленно встал тогда на его сторону. Помрачение быстро рассеялось, стыд остался навсегда – не перед собой, а перед погибшими. Вот о них бы сейчас самое время поскорбеть.
В третьих, это самодержавная конституция, которую в авральном порядке приняли на костях усмиренных. Можно сколько угодно над ней насмехаться (в этом тоже ничего хорошего), но в тех пунктах, которые выгодны власти, она как раз соблюдается неукоснительно, а если даже и укоснительно – то обязательно в пользу власти.
В четвертых – и я бы назвал это венцом позора, не будь в конце передачи власти – были выборы 1996 года, с их свистопляской под лозунгом «Голосуй, а то проиграешь», с коробкой из-под ксерокса, с высадкой десанта американских пиарщиков, апофеоз лжи. Даже если вынести за скобки коробку и ложь, результаты наверняка были фальсификацией. Победи тогда Зюганов, был бы, как ни дико звучит, у России шанс на законность и нормальную демократическую эволюцию. И не потому, что Зюганов лучше Ельцина, а потому, что был бы первый прецедент законной передачи власти. Что же касается планов самого Зюганова восстановить коммунизм, то об этом даже смешно говорить – сейчас мало кто помнит, с какой бешеной скоростью он несся тогда вправо, но эстафета с коробкой пришла все равно быстрее, в основном путем подножек.
Выборы были проведены без каких-либо иллюзий на счет демократии, с единственной целью удержать «семью» на маршруте и обеспечить ей безопасное катапультирование, что и было сделано в конечном счете с помощью Березовского. О том, что ведь был еще период регентства Березовского, я уже напоминать не буду.
До сих пор я молчал о войне. Ее реальные катастрофические последствия можно будет по-настоящему оценить только в будущем, но многое уже очевидно и сейчас. И я даже говорю не о превращенном в руины городе и не о десятках тысяч погибших ни за что, хотя прежде, чем скорбить об убившем их, надо бы об этих десятках тысяч поименно, а потом посмотреть, сколько скорби останется.
Но настоящая катастрофа – куда шире, чем выжженная и вытоптанная земля, ставшая всеобщим кладбищем. Выжжена и вытоптана в первую очередь человеческая душа, если позволено атеисту хотя бы фигурально употребить этот термин. Люди притерпелись к тому, что массовое убийство у них за спиной – обычная декорация, нечто такое, протестовать против чего еще бессмысленнее, чем против погоды. В разгар войны я приезжал в Москву, и когда упоминал о ней, на меня, во вполне интеллигентных компаниях, смотрели как на зачумленного и хором игнорировали. Это в лучшем случае, а то еще убеждали, что чеченцев надо истребить, потому что они все бандиты, включая детей.
Сейчас нам говорят, что война закончилась – подразумевается, что победой, потому что во главе уничтоженного поставлен ручной мерзавец, а если людей еще и пытают и убивают, то в интересах нашего мерзавца. Мир, стало быть.
Это о таком мире и говорил британский вождь у Тацита, чьи слова я вынес здесь в заголовок: «Они творят запустение и называют это миром». И запустение не ограничивается территорией собственно Чечни – оно покрывает всю Россию, которая это попустила и совершила. И мы знаем, кто назначил вора лучшим в истории министром обороны и получил от него обещание новогоднего подарка.
Беловежская Пуща и чеченская война дали обильные всходы ненависти, и урожай год от года богаче. Когда я эмигрировал из СССР, все жившие там были моими соотечественниками, и хотя формально эти узы были разорваны, я помню всех, а не только этнически русских, этот бредовый фигмент скудных патриотических мозгов. Я жил на Украине и в Москве, в Сибири и в Казахстане. Нелюбовь к «чуркам» была всегда, но лишь сегодня она становится национальной идеей. В отличие от «марша несогласных» празднование днюхи фюрера протекло благополучно, без вмешательства ОМОНа.
Этот список я мог бы продолжать еще долго. Но попытаюсь все-таки, как ни трудно, встать на позиции своих оппонентов и рассмотреть аргументы в пользу покойного.
Об эпизоде в период антигорбачевского путча я лучше говорить не буду, он не выдерживает критики в свете дальнейшей истории. А вот как насчет либеральных потуг – спор-то я, как ни странно, веду в основном с «либералами»?
О да, мы помним эту щедрость: берите, дескать, столько суверенитета, сколько утащите. Легко обещать деньги, которых не имеешь, лишь бы товар вперед. Вот только почему-то это предложение распространялось на Татарстан и Башкирию, где титульное население в меньшинстве, но не покрыло Чечню, где оно в те годы составляло большинство. И кинулись отгружать этот суверенитет в Приднестровье, Абхазию и Крым, забыв о только что проведенных карандашных границах.
Или еще вспомним эту свободу слова, романтическую, пьянящую. Вот только эффекта от нее было ровно ноль. Впрочем, вру – цензура появилась сразу же, ее функции взяли на себя товарищи Макаров и Калашников.
Не знаю, что еще вспомнить ностальгического. Ах да, вот это трогательное прощание перед уходом с манежа. Тут вот, пожалуйста, держите меня покрепче, пока не пройдут судороги рыданий. Момент извинения Ельцина перед народом был, может быть, одним из самых позорных в многовековой истории России, фарс откуда-то из Лескова, но в немыслимых масштабах. Испитой и промотавшийся барин, в слезах от расслабления мозгов и спасаясь от долговой ямы, объявляет крестьянам, с которых содрал три шкуры, что продает их за бесценок заезжему поручику. Крестьяне дружно плачут, входя в положение несчастного барина, и выстраиваются к ручке.
Если попытаться выстроить историю России в 90-е годы в самом гипотетическом ключе, найти лучшее решение невероятно трудно, да и у тогдашних политиков не было преимущества заднего ума. Но трудно себе представить, как могло сложиться еще хуже. Борис Ельцин, может быть в результате роковой ошибки межрегиональной группы, неожиданно вознесся на десятки миль над уровнем своей компетенции, и парил там десять лет. Страна в эти годы пребывала в состоянии свободного падения, но ни одной реальной попытки остановить это падение после пресловутых реформ Гайдара я не помню. Зато было множество попыток, и как правило успешных, развалить то, что еще чудом устояло.
К смерти я отношусь без всякого мистического трепета, понимая, что это естественный конец жизни, а другого пока не придумали. Тут вот один собеседник угрожал, что на мою могилу «никто и не плюнет». Но ведь я тогда буду мертв, и мне будет безразлично.
Это не значит, что я не чувствую боли, когда умирают близкие, друзья, просто знакомые. Не потому, что это смерть, а потому что разлука навеки. И еще причиняет боль нелепая, жуткая, страшная и безвременная смерть.
Борис Ельцин умер 76 лет от роду, порулив в кабине воображаемой страны, он унес с собой в частную жизнь столько, сколько смог поднять, и его здоровье укрепляли специалисты, которые 99 процентам проданных им крестьян даже и не снятся. У моей скорби есть другие приоритеты.