Сослагательная история
Надеюсь, ностальгическая скорбь, которую я не нашел в себе сил разделить, улеглась, и нижеописанное будет слишком скучно для скромных интеллектов, не переносящих форсированного режима - некоторые из них я в любом случае забанил для их же блага.
Речь собственно, пойдет не о том, хорош был первый президент РФ или плох, а был ли он тем человеком, в котором страна нуждалась в критический момент. То есть, скорее анализ, хотя местами от комментариев удерживаться трудно.
Мы считаем свою текущую жизнь в лучшем случае предметом журналистики, а не истории, и трактуем ее совершенно иначе, чем, скажем, эпоху крестовых походов или истребления "жидовствующих" и "нестяжателей". Но на самом деле в истории многие сюжеты уже отыграны. Маркс когда-то говорил, что история повторяется как фарс. Цинично и неправда. История никогда не повторяется - вернее, повторяется лишь настолько, чтобы дать нам уроки, которые не идут впрок. Да и не могут пойти - ведь мы другие люди, а не те, что жили тогда, мы трактуем свои мотивы и цели как уникальные, не сознавая их универсальности. В любом случае историю знаем все хуже.
Сходство исторических ситуаций на самом деле дает мало поучительного, а вот контрасты этих ситуаций куда полезнее для анализа, что я и попытаюсь здесь показать.
Борис Ельцин был, несомненно, человеком, готовым на больший риск, чем его средний соратник по партийной номенклатуре. Некоторые умиленные публицисты подают это как "любовь к свободе", хотя это совершенно разные вещи, пусть и с некоторой площадью пересечения. Кроме того, известно, что понижение чувства риска - один из наиболее очевидных эффектов употребления алкоголя. А вот Михаил Горбачев, как известно, не пил. Эти две фигуры стоят у колыбели перестройки, и я попытаюсь их сопоставить, прежде чем перейду к более широкому историческому полотну. Сопоставить не по способу работы их мозгов, в которые мне не проникнуть, а на основании внешнего поведения.
Горбачев, вне всякого сомнения, был человеком, более близким к номенклатурной модели, чем Ельцин, хотя и отличался от стандартного образца. Об этом свидетельствуют его поступки и декларированные цели: желание спасти коммунизм путем запоздалых и неумелых реформ, постоянные метания между отпусканием и затягиванием гаек: борьба с нетрудовыми доходами, потом кооперативы, потом наступление на кооперативы; метание между либералами и гекачепистами. Горбачев был по складу характера консерватором. Вообще его акции, отвлекаясь от их эффективности, были по замыслу спасательными - в отношения как режима, так и Союза. Во внешней политике он был смелее и последовательнее, но она меня тут как раз не очень интересует.
Ельцин был человеком совершенно иного склада, и его конфликт с Горбачевым был предопределен. При этом, мне по крайней мере, из действий Ельцина никак не видно, что он преследовал благо страны, как бы он его ни понимал. Личные амбиции, и в немалой степени, легко различимы у обоих. Но если синусоида Горбачева вполне соответствует его явной неуверенности в том, чего он хочет для страны, извилистый курс Ельцина, эта постоянная чехарда премьеров и кабинетов, фаворитов и опальных и резкие политические повороты, ничего кроме собственных амбиций и выгод не преследует, хотя временами совпадал с интересами тех или иных групп населения.
Я, собственно, хочу обратить внимание на две вещи. В минуту острейшего кризиса российской истории у власти находились последовательно два человека - первый по складу характера консерватор, второй - популист и неспровергатель, не боящийся риска. Это создает интересную параллель, вернее контраст, истории другой страны - вернее империи, исторически даже более значительной, чем Россия и СССР.
Речь, конечно же, идет о Римской империи, и о кризисе, который там разыгрался к середине I века до нашей эры. Кризис этот был совершенно иной природы, чем советский, но по масштабам ничуть не меньше, и грозил распадом и хаосом.
Заключался он в том, что огромная к тому времени империя управлялась с помощью администрации и конституции, исторически созданной для города-государства. Назрела совершенно неотложная необходимость радикальных реформ. За их осуществление взялись, последовательно, тоже два человека, хотя, их масштаб не сравним с вышеупомянутыми. Первый был одной из самых ярких личностей в мировой истории, второй - куда менее ярок, но, судя по всему, один из самых гениальных государственных деятелей всех времен и народов, без которого западная цивилизация в ее нынешней форме скорее всего так никогда бы и не сложилась.
Речь, конечно же, идет о Юлии Цезаре и Августе.
Забегая вперед, потому что никаких секретов здесь нет, можно отметить, что успех реформ превзошел все надежды. Империя просуществовала еще столетия и во многом возродилась в Европе в Средние Века. Фактически все духовное, а во многом и правовое наследие Европы, США, а сегодня и многих других стран во всех концах света, восходит к Риму.
Но если отвлечься от масштабов, можно отметить любопытный контраст. В римской революции (а это была действительно революция - так ее характеризует замечательный британский историк Рональд Сайм) главные действующие лица были по темпераменту прямой противоположностью своим российским соответствиям, то есть несоответствиям. Цезарь был популист, человек огромного обаяния и невероятного личного мужества, с презрением к риску. Август, напротив, был человеком довольном замкнутым и угрюмым, весьма осторожным. Приглядевшись к ролям, отведенным им историей, понимаешь, что именно так и должно было быть, что только такое распределение темпераментов разумно в ходе революции.
Цезарь в целом выступил как разрушитель старого порядка, а если и планировал новый, мы ничего об этом не знаем и никогда не узнаем. В отличие от прочих робеспьеров истории, он был человекам большого милосердия, прощал всех своих врагов, и в конечном счете пал жертвой
прощенных. Тут уместно сравнение, допустим, с реставратаром Суллой, который в ходе проскрипций уничтожил не только всех врагов, но и тех, кто мог быть опасен хотя бы потенциально. Это, в отличие от Цезаря, дало ему возможности впоследствии сложить с себя полномочия диктатора и уйти в частную жизнь. Цезарь, однако, ниспроверг республиканские институты, вернее показал, что они стали пустым муляжом, и добился единоличного правления, хотя употребить его ни на что не успел.
Август был еще юношей, когда Цезаря убили, поэтому временные масштабы этих событий несколько шире. Империя была ввергнута в гражданскую войну, едва успела прекратиться предыдущая. В ходе этих событий Август показал себя беспощадным, жестоким и циничным военным вождем - Сайм считает, что таков и был его истинный моральный облик, и искать там двойного дна бессмысленно. В отличие от Цезаря, его личное мужество было невелико, но он, по свидетельствам современником, заменил его силой воли. Великим полководцем он так и не стал, но и не видел в этом своей задачи, у него были прекрасные соратники, вроде друга детства Агриппы.
Если прав Сайм, характеризуя Августа как жестокого убийцу, то тогда абсолютно непонятна метаморфоза, произошедшая с ним после того, как он разгромил всех противников и добился единоличной власти. Потому что с этого момента беспощадный убийца навсегда отступает в тень, а на передний план выходит мудрый государственный строитель. Впрочем, эту тайну не разгадал никто: у нас слишком мало сведений о некоторых важнейших эпизодов того времени.
Описывать, какое именно государство строил Август, нужды нет – специалисты знают, а для других это здесь неважно. Стоит сказать, однако, что античное общество имело совершенно иные идеалы, проецируемые в прошлое: раньше было замечательно, а чем дальше в будущее, тем хуже. Поэтому империю будущего, в полном соответствии со своими консервативными инстинктами, Август воздвигал под маской реставрации республиканских институтов, а сам оставался чем-то вроде Дэн Сяопина, верховным правителем без официальной должности (хотя официальные у него тоже были), и запретил называть себя императором.
Это, конечно, была деспотическая монархия, но насколько добротно она была скроена, видно хотя бы их того, что в самый разгар художеств Нерона жизнь в провинциях протекала совершенно нормально. Полный анализ реформ Августа можно найти у того же Сайма, хотя на русский его книга не приведена.
Тот факт, что Август в эпоху своей государственной мудрости преследовал не личные интересы, а имперский, подтверждается его поразительной смертью. Дело в том, что он, почувствовав себя неизлечимо больным и неспособным к дальнейшему правлению, подготовил подробный план передачи власти Тиберию. Но план грозил провалиться из-за того, что здоровье вдруг стало улучшаться. И тогда Август, судя по всему, сам принял меры к его резкому ухудшению.
Я привел пример римской революции потому, что ничего более близкого советско-российским событиям отыскать не могу. Поскольку история не повторяется, весь ее урок, при наличии некоторых параллелей, состоит в контрастах.
Я вовсе не хочу этим сказать, что поменяй она местами консерватора Горбачева и любителя риска Ельцина, все сложилось бы хорошо или, по крайней мере, лучше, чем в действительности. Для меня совершенно очевидно, что оба сильно не дотягивали до нужного стандарта. Тут, конечно, виновата советская система, фильтровавшая кверху серость и конформизм. Римская республиканская система, пусть и далекая от демократии, все же не закрывала путь наверх талантливым претендентам из низов, что видно хотя бы на примере Цицерона.
Тем не менее, в том виде, в каком все произошло, вожди явно были расставлены в противоположном оптимальному порядке (слова «пессимальный» почему-то нет): консервативному охранителю досталась роль ниспровергателя, а любителю идти напролом – роль воздвигающего устои.
Любопытно, что и Горбачеву, и Ельцину можно найти куда более близкие параллели среди второстепенных или даже третьестепенных героев римской истории: первый несколько смахивает на консула Марцелла, мечтавшего истребить Цезаря, а второй – почти вылитый Марк Антоний, который если и оставил по себе что хорошее, так только сюжет для замечательной трагедии Шекспира. Клеопатры, впрочем, в жизни Ельцина не припомню.