Подобно Ричарду Докинзу, Деннет пытается обнаружить эволюционные корни религии. Эта его попытка – более добросовестна и менее публицистична, чем у Докинза, все-таки он философ, а не просто агитатор в пользу атеизма. Но ничего лучше, чем чересчур обостренный у человека инстинкт подозревать за каждым действием одушевленного агента, сослуживший ему службы в первобытной саванне (зашуршало в кустах – лев подкрадывается), Деннет нам не предлагает. В целом религия в конечном счете разоблачается как вредный паразитический вирус, хотя Деннет на своем выводе не настаивает и подчеркивает необходимость дальнейшего изучения вопроса.
Попутно он в нескольких словах отметает так называемую «функционалистскую» теорию Эмиля Дюркгейма на том основании, что функционалисты приписывает человеческим обществам некую одушевленность, а это, дескать, неверно. Что ж, кто-то приписывает, кто-то не приписывает. Мне кажется, что теория Дюркгейма («Элементарные формы религиозной жизни») по сей день дает лучшее объяснение существованию религии из всех, какие мне попадались.
По мысли Дюркгейма, религия зародилась как гарантия социальных устоев. Эволюция дала человеку инстинкт самосохранения, а также некоторые зачатки альтруизма в отношении кровной родни. Но когда общества вышли за пределы родовой организации, возникла необходимость в гарантии племенного уклада, и тут на кровь или на ген рассчитывать не приходилось. Вот тогда и возникла обрядовая структура и фигуры богов – вовсе не вечных, всеблагих и всезнающих творцов, как у Маймонида или Фомы, а покровителей племени с ограниченными полномочиями, но с явным сверхчеловеческим авторитетом. Их авторитет стал для племени тем цементом, каким для рода были кровные узы. Институт святости стал эквивалентом этих уз, а со временем и выше их в иерархии, отсюда убийство братом сестры в истории с Горациями и Куриациями (но еще не во времена Антигоны, хотя конфликт говорит сам за себя).
То есть, корни религии не индивидуальны (как у Достоевского считает пухленькая нигилистка, производя религию из грома – и точно так же поступал Маркс, хотя у него религия становится еще инструментом угнетения), а социальны.
Никакой «одушевленности» общества я здесь не вижу. Просто для биологически ориентированных теоретиков вроде Деннета или Докинза эволюция за пределами индивидуального гена – ересь. Тем не менее, общество – реальный участок эволюции. Но это, конечно, групповая эволюция, было время, когда о ней авторитеты не могли говорить без ухмылки. Но это время миновало.
Боги племенных религий совершенно не обязаны быть добрыми, красивыми, умными, всемогущими и проч., и не бывают ими. Достаточно, чтобы их возможности были шире, чем у людей, и чтобы они имели какую-то власть над тиграми, погодой и врагами. Для этого их надо подкармливать и умилостивлять.
Приносит ли религия пользу – вот вопрос, которым задается Деннет, отвечая, что в конечном счете вреда больше. Но он понимает пользу как строго индивидуальную, то есть для гена, тогда как религия преследует не ее, то есть не прямо ее. Религия приносит бесспорную пользу племени, а человеку лишь постольку, поскольку его интересы совпадают с племенными. У того же Дюркгейма, сына раввина, был перед глазами самый разительный пример этой пользы – тысячи лет выживания евреев благодаря исключительно своему племенному богу, в отсутствие национальной общности.
Легко отследить момент, по крайней мере один из моментов, с которого религия утрачивает полезность и становится в значительной мере паразитической в деннетовском смысле. Это – Реформация, точка отсчета формирования наций, когда бог перешел в индивидуальную собственность индивида. Но это уже в любом случае был бог Маймонида и Фомы, а не злобный ревнивец, матерящий Иова из бури. Нация – более сложно организованная общность, чем племя, и она не нуждается в религиозном каркасе. В США, где нация сложилась из самых разнородных этносов, единство религии просто запрещено конституцией – в противном случае весь проект провалился бы.
Протестантизм как раз и ввел в заблуждение Маркса, чей кругозор был довольно узок. А также целую плеяду других наивных атеистов.
Антигона, упомянутая мной выше, тоже ведь не была атеисткой, но ее религия архаичнее, чем кредо Креона. В принципе можно представить себе такую Антигону более высокого порядка, противостоящую Лютеру, но на практике ему противостоял циничный и насквозь коррумпированный Ватикан. Реальная Антигона появилась позже, но она была в штанах, и звали ее Св. Игнатий.
Сегодня религия тоже неоднородна, и кое-где по-прежнему приносит пользу – только польза эта, как и положено, не для каждого. В исламском мире реформации не было, и нации так никогда и не сформировались. «Умма», наднациональное сообщество всех мусульман, считается заведомо более авторитетным, чем каждая из племенных составляющих, это «сверхплемя», единый народ. Бог, каким бы возвышенным он ни выглядел у классических исламских богословов (а Маймонид им многим обязан, и Фома тоже через его посредство), воспринимается как безоглядный инструмент прямого действия, и предоставление в распоряжение мученика изобилия фруктов и батальона целок тоже понимается буквально.
На мой взгляд, социальные корни религии настолько очевидны, что упорство генетически ориентированных теоретиков начинает восприниматься как ретроградство. Мне кажется, хоть я и не специалист ни в чем, что эволюция давно вступила в социальный этап, об этом порой проговаривается даже Докинз. Возможно, за ним последует техногенный, но пока это лишь догадки.
А некоторые когнитивисты уже пишут о том, что само сознание – исключительно социальный атрибут, как функционально, так и генетически, необъяснимый в картезианском духе на примере конкретного Каспара Хаузера.