Но вот на эту склонность русских врачей к литературе еще раз приходится обратить внимание, поскольку в недалеком будущем в одном пока непоименованном журнале выйдут записки Александра Стесина об экспедиции в поисках «аутентичных» манси – многие, надо полагать, уже читали их в его жж. Вот только хочу заметить, что в отличие от ряда прошлых прецедентов речь идет о реально практикующих врачах, а не просто о людях с медицинским образованием, эмигрировавших в литературу бесповоротно.
О Стесине я еще напишу, приурочив, видимо, к выходу номера, а пока отмечу еще одну интересную подробность: путь нынешних врачей-писателей к предмету своих произведений выходит не ближе, чем чеховский до Сахалина. Но парадоксальным образом, если бы они прибыли туда не дальше, чем из Москвы, сегодня это все равно, что с Марса. Потому что Москва, если кто еще не заметил, находится на Марсе.
Может быть, с этим и связана неожиданная свежесть взгляда, столь импонирующая у Осипова. Но и в ней есть странный поворот. В мире существуют сотни и тысячи самоотверженных врачей, которые трудятся за гроши, порой в самых печальных местах земного шара, те же «Врачи без границ». Но если заглянуть в гипотетические записки такого врача,  то что напишет, допустим, француз о Мозамбике? Что-нибудь, возможно, интересное для европейца, шокирующее, трогательное, экзотическое, но почти наверняка местами нелепое для мозамбикца. В случае Осипова мы сами и есть эти мозамбикцы, и мы не только читаем это как свое собственное, но узнаем о себе многое, что знали и давно забыли. Мы возвращаемся – даже те из нас, кто никогда не уезжал.
Я уже, по-моему, писал раньше, что у Осипова поражают две вещи – и стиль, и предмет, но поражают благотворно, от чего, скажем, я в русской прозе отвык. Отсутствие изыска и вышивки, но при этом владение словом до степени «невидимого мастерства», о котором забыли питомцы, скажем, Пелевина или Сорокина. Впрочем, отсутствие изыска? Мой взгляд скользит по цитате из Элиота, не спотыкаясь, просто другой язык, но ведь большинство споткнется. Но перед ней была из Мандельштама, а дальше  Ветхий Завет и еще много кое-чего. Не француз явно, но и с участковым терапевтом не спутаешь.
Это по-прежнему старая отечественная модель физиологического очерка, жизнь на земле и глубже в землю, но иногда автора поднимает воздушный поток, и тогда мы читаем вещи, от которых начинает зудить профессиональная зависть. Вроде такого вот небольшого пинка в адрес этики НПО: “Не накормить рыбой, а научить ловить рыбу” — разве это по-христиански? Разве Спаситель учил ловить рыбу, а не кормил ею?» Или точное до микрона о страхе смерти у богача, чисто материальном: «не выйдет, никак не выйдет взять с собой любимые игрушечки».
Но автора не уносит в стратосферу, он всегда возвращается.
В этой странной стране, которую описывает Осипов, помимо людей живут еще и начальники, и их чисто физическое уродство на мелком уровне окуней воспринимается не как метафора, а как прямой атрибут, память услужливо подсовывает примеры. Начальство уже не говорит о народе собирательно и уважительно, такого теперь не требуют. Говорит что думает. Возможно, скоро ему придумают новый народ и обяжут говорить о нем уважительно.
Что касается людей, из которых народ состоит, то жизнь их проходит в борьбе с алкоголем, и главная победа – всегда над алкоголем, пусть и временная. Другие у него отняли, раньше они все равно были фиктивными, на досках почета, а какие есть альтернативные – негде посмотреть, да и не поможет. Вот есть бандит, у него дети в Оксфорде. У бандитов с Москвой больше общего.
И вот что интересно: здесь нет ни попытки вызвать любование своим подвигом в провинции, ни даже объяснить нам мотивов. Ведь это можно было бы сделать достаточно тонко, как бы украдкой, мастерства у автора хватает. Но это был бы побег из выбранного метода повествования, оно бы стало как все другие. Хемингуэй писал когда-то о том, что у рассказа подводная часть должна быть намного больше видимой, как у айсберга. У Осипова порой кажется, что она упирается в дно океана.
В общем, я, похоже, дал понять, что очерк мне в целом понравился. Иногда охватывает мысленное искушение почитать, скажем, написанный Осиповым роман. Но отмахиваешься, потому что там пойдут мотивы, а это сломает весь уникальный метод. Романы сегодня не пишет только мертвый, а тут пропорция соблюдена очень точно: несмотря на всю изощренность авторского голоса, наше внимание все время возвращается к предмету повествования, к невыдуманному.
Читаешь и знаешь, что на Марсе, то есть в Москве, могут произойти сильные и быстрые изменения. И тогда в провинцию приплывет новый косяк начальства, но сам народ будет жить как прежде.
Мы, марсиане, видим народ на даче, и большей частью он нам неприятен. Население России неуклонно падает, но еще составляет около 140 миллионов, цифра внушительная. Но это не наши соотечественники, и я говорю в данном случае не от лица эмигрантов. Большую часть этих людей, практически всех этих людей, мы не знаем и не узнаем никогда. Мозамбикцы тут даже в выигрыше: о них, по крайней мере, напишет National Geographic. Наш собственный народ сидит в «Шоколаднице», ждет своей очереди почитать стишки в ОГИ или отоваривается в ужасно гламурной и недорогой сети магазинов, названия которой я, хоть убей, не припомню. Уже нельзя сказать, что мы страшно далеки от народа – от какого это еще, от тибетского, что ли?
У нас были предки, от которых мы унаследовали загадочный термин «интеллигент», и у них порой были приступы совести. Тогда они совершали разные поступки, не обязательно умные, но от всего сердца: стреляли в полицейский чин, бросали бомбу под ноги государю, кормили голодающих благотворительным супом или ходили в народ, который равнодушно сдавал их опять же полицейским чинам.
И кто теперь на это способен? Не пойти в этот народ – мы ему не нужны, он забыл о нас еще раньше, чем мы забыли о нем. А просто иногда бросить взгляд в его сторону.