Акт II

Сцена II (продолжение)

Гамлет. Я вам скажу, почему. Таким образом, мое упреждение опередит ваше откровение, а с ваших с королем и королевой тайн и перышко не облетит. Я тут в последнее время, не знаю, с чего бы, утратил весь свой задор, оставил привычку к упражнениям, и вообще нрав мой так испортился, что эта прекрасная юдоль, наша земля, кажется мне безжизненным утесом, этот замечательный воздушный полог – вон, взгляните, этот чудный небосвод, простершийся над нами, эта величественная кровля, испещренная золотым огнем – все это, на мой взгляд, не более, чем мерзкое и тлетворное стечение миазмов. Что за чудо человек! Как благороден его разум, как бесконечен в своих способностях! Как он выразителен и достоин восхищения в своей форме и движении! Как подобен ангелу в своих поступках, а в разумении – Богу. Украшение мира. Образец среди животных. А по мне – лишь квинтэссенция праха. Ни муж, ни мужество не восхищают меня. Женщина тоже, хотя ваши улыбки намекают на обратное.
Розенкранц. Милорд, ничего подобного у меня и в мыслях не было.
Гамлет. Почему же вы смеялись, когда я сказал, что муж меня не восхищает?
Розенкранц. Я просто подумал, милорд, что если вас не восхищают люди, какого постного приема вы удостоите актеров. Мы с ними повстречались в пути, и они направляются сюда предложить вам свою службу.
Гамлет. Играющему роль короля буду всегда рад. Его величество удостоится от меня воздаяния. Странствующий рыцарь пустит в ход свой меч и щит, воздыхания любовника не останутся без вознаграждения, безумцу будет позволено доиграть без скандала, клоун рассмешит тех, у кого и так першит в горле, а даме дадут выговориться, иначе белый стих захромает. А что за актеры?
Розенкранц. Трагики из города – те, что вам так нравились.
Гамлет. С чего это они вдруг странствуют? На постоянном месте у них было лучше и с репутацией, и с прибылью.
Розенкранц. Думаю, их там запретили ввиду последних новшеств.
Гамлет. Все так же ли их любят, как и в городе? Не меньше ли у них поклонников?
Розенкранц. Похуже, чем прежде.
Гамлет. Но почему же? Или они – вчерашний день?
Розенкранц. Нет, их мастерство вполне прежнее. Появился, милорд, выводок детишек, мелких ястребков, которые пищат погромче, и им немилосердно рукоплещут. Вот эти сейчас в моде, и так заполонили публичные театры – так их сейчас называют, – что многие при шпаге убоялись гусиных перьев и не осмеливаются там показаться.
Гамлет. Как – дети? Кто их содержит? Кто платит? И что они – играют, пока не потеряют голоса? И не скажут ли они потом, когда станут взрослыми актерами (а так оно и будет при их средствах), что авторы их обидели, натравив на собственное будущее?
Розенкранц. Там и впрямь много споров с обеих сторон, и народ не гнушается науськивать их друг на друга. Одно время никто и не платил за сюжет, пока поэты с актерами не схватывались на кулачки.
Гамлет. Шутишь.
Розенкранц. О, они там немало мозгов повышибли.
Гамлет. И мальчишки пока держат верх?
Розенкранц. Держат, милорд, как Геркулес свой купол.
Гамлет. Ничего в этом странного. Вот мой дядя – король Дании, и те же люди, что прыскали ему вслед, пока был жив мой отец, теперь дают двадцать, сорок, пятьдесят, сто дукатов за каждую миниатюрку с его портретом. Честное слово, что-то в этом неестественное, пусть бы философы этим озадачились.

Трубы за сценой возвещают прибытие актеров.

Гильденстерн. Вот и актеры.
Гамлет. Господа, добро пожаловать в Эльсинор. Ну-ка, давайте ваши руки. Доброму приему подобает обычай и церемония. Позвольте же вот в такой манере – а не то мое расположение к актерам, которое, надо сказать, трудно скрыть, покажется более теплым приемом, чем по отношению к вам. Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются.
Гильденстерн. В чем, ваше высочество?
Гамлет. Я безумен только при норд-норд-весте. Когда дует с юга, я в силах отличить ястреба от ножовки.

Входит Полоний.

Полоний. Доброго здоровья, господа.
Гамлет. Послушай-ка, Гильденстерн – и ты тоже, на каждое ухо по слушателю. (Указывая на Полония) Это великовозрастное дитя еще не выбралось из пеленок.
Розенкранц. К счастью, это уже его второе свидание с ними, говорят же, что старик – дважды ребенок.
Гамлет (в сторону Розенкранцу и Гильденстерну). Держу пари, он пришел известить меня об актерах. Вот смотрите. (Полонию) Вы правы, сударь, так оно и было в понедельник утром.
Полоний. Милорд, у меня для вас новость.
Гамлет. Милорд, у меня для вас новость. Когда Росций был актером в Риме…
Полоний. Прибыли актеры, милорд.
Гамлет. (Имитирует храп.)
Полоний. Клянусь честью.
Гамлет. Каждый из актеров на своем осле…
Полоний. Лучшие актеры в мире,  хоть трагические, хоть комические, исторические, пасторальные, пасторально-комические, историко-пасторальные, трагико-исторические, трагико-комико-историко-пасторальные, в индивидуальных сценах или пространных поэмах. И Сенека по плечу, и Плавт не слишком легок. Для классики или в свободном жанре – лучших не бывает.
Гамлет. О Иевфай, судия Израилев, каким сокровищем ты обладал!
Полоний. Каким он обладал, милорд?
Гамлет. Ну вот же (поет):
Лишь дочь красавицу одну,
Возлюбленную больше всех.
Полоний (в сторону). Все о моей дочери.
Гамлет. Разве неправда, старик Иевфай?
Полоний. Если вы называете меня Иевфаем, то у меня есть дочь, которую я очень люблю.
Гамлет. Нет, из этого не следует.
Полоний. А что следует, милорд?
Гамлет. Вот что:
Так понемногу, известно Богу,
И потом:
Все что могло, произошло.
Из первого куплета духовной песенки узнаете, что следует, потому что поглядите, где ставит себя точка.

(Окончание следует.)