Снова о непереводимости: синдром Рота
Под катом, помимо прочего – обсуждение обсценной лексики без кривляний и ужимок, поэтому слабонервные читают на свой страх и риск.
Я только что перечитал роман Филипа Рота «Синдром Портного», 30 лет спустя после дебютного чтения. Книга мне понравилась и в первый раз, но тогда я, хоть и читал по-английски, выступал в роли иностранного читателя и многого не понимал. Сейчас вижу, что роман замечательный, хотя Рот с тех пор написал и получше. То, что я понял лишь теперь, укрепляет меня в мысли, что хорошая проза так же непереводима, как и хорошие стихи. Мои собственные потуги в области перевода этой мысли никак не противоречат – это всего лишь попытки, причем крайне избирательные, передать хоть толику оригинального впечатления, компот из сухофруктов вместо свежих с рынка.
Непереводимость покрывает как совокупность частных случаев, так и общий эффект книги, и я вкратце остановлюсь на том и на другом. Я знаю, что книга переведена на русский, и мне интересны впечатления тех, кто с этим переводом знаком, я его не видел.
Вот, например, сцена знакомства главного героя Александра Портного с красивой женщиной на улице Нью-Йорка. Мало кому из русских читателей понятно, что на улицах Нью-Йорка с женщинами, как правило, не знакомятся – это верный способ загреметь в полицию. Не потому не знакомятся, что американки так неприступны – это просто вопрос этикета, не очень принято, для знакомств есть другие места.
С чего же он начинает знакомство? Он говорит ей: I want to buy you a drink (примерно, я в книгу сейчас не смотрю). Как передать по-русски? Я никак не уверен, что фраза «я хочу купить вам дринк» сработает по-русски, и что так именно начинается процесс ухаживания, тогда как в английском он стандартный донельзя. Подобрать русскую идиому? «Пойдемте выпьем?» Но это звучит крайне фамильярно по сравнению с оригиналом, совсем другой метод флирта, а эффект всего эпизода заключается как раз в тривиальном зачине.
Когда ухаживаемая кисло реагирует на такой плоский дебют, герой резко меняет тактику и говорит: I want to eat your pussy. Это в корне меняет дело, дама сражена, и они сразу же отправляются выполнять его пожелание. Что он должен сказать по-русски? «Я хочу полизать вашу пизду?» Не смешите меня.
Английские обсценные синонимические ряды крайне богаты, и богатство их заключается, в частности, в наличии большого пласта «полупристойной» лексики, которая пусть и шокирует, но далеко не так, как большинство русских эквивалентов. Сказать что-нибудь подобное приведенной русской фразе на улице Нью-Йорка так же грубо, как и на улице Москвы, и автор вовсе не имел этого в виду. Кроме того, дополнительную палку в колеса вставляют местоимения. В английском герой не переходит с «вы» на «ты» ввиду невозможности такого перехода. А по-русски «вы» во второй фразе звучит уморительно, вроде старинного анекдота о том, как ебутся интеллигенты. А если резко перейти на «ты», грубая фраза становится еще грубее.
Это просто вынутый наугад эпизод, но книга Рота состоит из множества подобных, и если каждый из них добавляет неуклюжести, эффект в переводе должен быть катастрофическим. В оригинале же книга легка, виртуозна и уморительна. И трагична, в общем-то, что вряд ли совместимо с неадекватными потоками мата.
Это, так сказать, частности, которых достаточно, чтобы загубить любой перевод. Но я уже абсолютно не понимаю, каким образом можно передать общий эффект и замысел. Речь идет о еврейском подростке, вырастающем в ньюджерсийском эквиваленте «штетля», которому безумно интересен мир гоев и который вскоре попадает в этот мир и в каком-то смысле добивается там успеха. Правда, главный предмет его интереса – это «шиксы» с их золотистыми кудрями, под юбки которых он самоотверженно стремится, но они в каком-то смысле тоже символизируют выход из гетто. В глазах Алекса Портного мир гоев заманчив, загадочен, во многом уродлив и соблазнительно экзотичен.
Но на самом деле это прием перевернутой реальности, потому что для широкого американского читателя экзотичен как раз мир Портного, а то, что ему самому кажется странным и удивительным, обыденно и буднично. То есть, роман по жанру сродни каком-нибудь «Холстомеру» Толстого, хотя рассказчик тут далеко не так наивен, или деланно наивен, как толстовская лошадь – в каком-то смысле «Синдром Портного» лучше «Холстомера», тоньше.
Надо полагать, что впечатление от книги было особенно сильным именно в пору ее выхода, когда этот еврейский мир был для большинства непосвященных за семью печатями – все равно, что будни Новой Гвинеи. А у Рота он намеренно доведен чуть ли не до гротескности, хотя и описан с горькой любовью, и гротескность усугубляется сексуальной одержимостью героя в отношении «шикс». Но и сейчас прием не стерся, книга жива по-прежнему.
Но читателю любого перевода этого перевернутого контраста никак не понять, даже если он умом постиг замысел, для него экзотика обоих миров эквивалентна – мир, в котором живут родители, скажем, Кей Кемпбелл, прямой и честной «гойской» подруги Алекса, не менее странен, чем мир Софи и Джейка Портных. По-русски книга проваливается по той простой причине, что автор не русских читателей имел в виду, и не французских тоже.
Я, как уже упоминал, не читал русского перевода, но готов биться об заклад, что как бы переводчик ни старался, русский читатель вряд ли поймет, почему Филип Рот – великий писатель, хотя далеко не только благодаря «Синдрому Портного». Но зато я хорошо помню короткую и глупую рецензию на выход перевода, которую я прочитал в интернете. Автор, судя по всему, понятия не имел, кто такой Рот, английского не знал, ничего в романе не понял и отделался двумя пустыми фразами. Это лишний раз подтвердило мое мнение о профессионализме современной русской критики, но Рота жалко.