ГАЕРЫ-КИТАЕРЫ (рассказ; посв. И.Ш. и И.Б.)
ГАЕРЫ-КИТАЕРЫ (рассказ; посв. И.Ш. и И.Б.)

Суньчжоу вышел на миниатюрный балкон своей шанхайской квартиры в огромном небоскребе, на сорок третьем этаже.
Смог в тот день был необычно сильным даже для Шанхая: ни дождя, ни ветра, а авиационные заводы поблизости
дымили в полную силу. Все вокруг говорили: близится война, и на Китай нападут,
Китаю придется воевать, Китаю нужны новые самолеты, много, много новых самолетов.
Туман в тот день был такой сильный, что соседние
небоскребы едва угадывались в нем, как в импортном, чужом Китаю молоке.
Той весной Суньчжоу пытался бросить курить. "Дышать шанхайским воздухом - всё равно, что выкуривать три сигареты в день.
Значит, мне сегодня хватит и семи сигарет", - уговаривал он сам себя.

И тут откуда-то сверху, над небоскребами, пробираясь через оболочку смога, возникла яркая светящаяся точка.
Точка приближалась, увеличиваясь в размерах, и уже через несколько минут на балкон к Суаньчжоу приземлился
инопланетный космический корабль немалых размеров, каким-то чудом уместившись на маленьком пятачке.
Из корабля вышел гуманоид, инопланетянин-командир и поманил Суньчжоу к себе, приглашая пройти на борт.
Суньчжоу послушно , вслед за командиром, зашел в летающую тарелку, и уже через мгновение начал свое
увлекательное путешествие не только в пространстве, но и во времени.

Для начала тарелка переместилась в тридцатые годы двадцать первого века и облетела все большие города земли.
Командир-инопланетянин, пригласив Суньчжоу к иллюминатору, терпеливо и подробно объяснил ему,
что ожидает человечество в ближайшем будущем. Ничего особенно примечательного Суньчжоу
из увиденного и услышанного не запомнилось: к 2037 году людей стало еще больше,
большинство из них оказались в нужде или вовсе стали бездомными и нищими; те, кто и раньше были богаты, ещё
больше разбогатели, а почти все, кто был раньше не беден и не богат, обнищали или были расселены по тюрьмам.
Миром управляли несколько диктаторов подтянутого, располагающего и решительного вида.
Суньчжоу показали небывалые войны и эпидемии,
заполонившие землю, очень многие большие города были разрушены или затоплены полностью или наполовину,
но Луна была уже освоена, и туда провели интернет, скорость которого трудно описать.
"Так бюдьет виглядьеть...вяше многопольярное содрюйшество", -
сказал с сильным акцентом гуманоид, наставительно указал пальцем вверх и беззлобно подмигнул Суньчжоу.
А еще Суньчжоу запомнилось, что во всем мире стало очень, очень много тюрем, а среди тех, кто был в тюрьмах
и не в тюрьмах, было очень много сильно верующих, намного больше, чем раньше. И выглядели верующие так, будто их всех
кто-то смертельно обидел, и они готовы за эту обиду мстить и мстить всякому, не зная пощады.

Много и других эпох и мест в прошлом и в будущем показали Суньчжоу гуманоиды, но так много их было, что и мир бы не вместил написанных
об этом книг. Наконец корабль, переместившись обратно в десятые годы двадцать первого века, притормозил над Шанхаем
и снова опустился на сорок третий этаж небоскреба, к Суньчжоу на балкон.
На прощание капитан-гуманоид снова подмигнул Суньчжоу и почти по-отечески ему посоветовал: "не ешь на ночь, себя погубишь".
И всё бы было в полном порядке, но гуманоид, перед тем, как исчезнуть в своей летающей тарелке и навсегда раствориться в космосе,
сказал Суньчжоу загадочные слова: "гаеры-китаеры".
Еще немного задержался, глядя Суньчжоу в глаза и, помолчав, выдохнул почти зловеще: "тарататаеры".
И, оставив Суньчжоу, вернулся на корабль и улетел к себе в космос.

Всю оставшуюся жизнь Суньчжоу пытался расшифровать то прощальное послание капитана, но у него ничего не получалось.
"Гаеры, что это? Может быть "гаеры" - это "га-ар-цзюы"?"- ломал голову Суньчжоу. "А что такое китаеры? Может быть,
это похоже на "ге-дай-ар-цзюы"?- пытался догататься он. Что значит последнее слово "тарататаеры" - он даже не пытался расшифровать. Но, как Суньчжоу ни старался перевести послание гуманоида на китайский язык, у него получался
лишь хаотический набор иероглифов, не имеющий смысла. В конце концов Суньчжоу решил, что гуманоид, возможно,
принял его за европейца, что само послание -тоже для европейцев, а набор иероглифов, полученный им, в самом деле
напоминает европейский импрессионизм и авангард. Суньчжоу однажды ездил в Европу, в Париж вместе с другими
китайскими туристами. Он ходил в Париже по музеям, поэтому представлял себе, что такое "импрессионизм" или "авангард".

Шли годы. Суньчжоу постепенно старел и однажды тихо умер, так и не разгадав инопланетного послания.
В его квартире на сорок третьем этаже, поколение за поколением, жили шанхайские семьи, ничего не знавшие ни о нем,
ни о посещавших его инопланетянах. Но со Вселенной ничего хорошего не происходило. Её злокачественная опухоль
под названием "Земля" и метастазы под названием "человечество" настолько опостылели Вселенной, что она, прежде расширявшаяся, начала снова сжиматься. И первые века после смерти Суньчжоу это сжатие
даже забавляло астрономов и космологов: их телескопы фиксировали, как красное смещение смешивалось с голубым,
на эту тему проходили конференции, выделялись научные гранты, а журналы публиковали об этом статьи.

Но затем стало не до шуток: Вселенная сжалась настолько, что в ней стало слишком жарко. Люди не выдержали этого жара,
и однажды в небоскребе, где жил Суньчжоу, не осталось ни одной живой души, а вскоре и сам небоскреб сгорел,
а затем и самой Земли не стало. Вселенная же сжалась до размера точки.
Точки, которой и была в самом своем начале, а затем стала
снова расширяться. И однажды, когда она снова расширилась вдоволь, на одной ее окраине снова зародилась жизнь, а посреди этой жизни
возникла страна, чем-то напоминающая Францию и город, чем-то похожий на Париж. А время, в котором оказалась
эта новая Франция, чем-то очень было похоже на восьмидесятые годы двадцатого века. И, в одной из придорожных канав,
рядом с шоссе, ведущему к Парижу, очнулся Суньчжоу, умерший в незапамятные времена.
Очнулся будто со страшного похмелья, после жестокой пьянки. И, сообразив, что новая Вселенная молода еще, и трудно
в деревнях найти кабак, отправился по шоссе в Париж, чтобы опохмелиться.
И всё бы было хорошо, но мучил воскресшего Суньчжоу некий нераскаянный грех. Грех же был в том, что в той, прошлой жизни и
в прошлой Вселенной он как будто кинул кого-то.
И понял Суньчжоу, что Париж ему нужен не только, чтобы выпить, но и у прелата выпросить прощение грехов.
И добрался Суньчжоу до Парижа, и узнал его, потому что тот почти не изменился с тех пор, когда Суньчжоу посещал его китайским туристом. И , через Данфер-Рошро , Порт-Рояль и Люксембург, ставшие ему почти родными,
добрался он до Пантеона, минуя Сен-Мишель и Суффло, а оттуда, по Рю Клови, до церкви Сен-Этьэн дю Мон.
И были восьмидесятые годы, примерно их середина, и целая бездна была еще до нового века.
В церкви же встретил Суньчжоу прелата по имени Понтий, с лошадиным лицом, и тот велел ему зайти в исповедальную кабинку.
И началась исповедь. Долго и задумчиво молчал Понтий прелат, но наконец спросил Суньчжоу: "Это ты китаер и кидаер?"
И Суньчжоу признался: "да, гаер, китаер и кидаер". "Китай-тарататай", - рассмеялся прелат и , выйдя из кабинки, пригласил
Суньчжоу идти вон. Суньчжоу же, вне себя от радости, что кидалово его простили, бросился стремглав по улицам города,
напоминавшего Париж. Путь его вновь лежал через Суффло, Сен-Жермен дю Пре, длиннейшую, не имеющую конца улицу Вожирар,
далее - через Сену и Тюильри, через Ваграм, да мало ли улиц в городе, напоминающем рай! И была весна, середина восьмидесятых, и от неба до земли, не таясь, зажигали хиты, хиты новой волны. Там были и Жан-Пьер Франсуа, "Je te survivrai",
и группа Gold с бессмертным "Ville de Lumiere", и Жильбер Монтань, и Стефани де Монако со своим "Ураганом", и шаловливые
"Debut de Soiree" , притворившиеся гомосеками, со своей "Nuit de Folie". И Катрин Лара
с магической ночью. И Джордж Майкл, еще не ставший гомосеком, и молодящийся гомосек Элтон Джон со своей
"Никитой", еще не ставший гомосеком-пердуном. И воскресший, помолодевший Суньчжоу, бывший китайский турист,
а теперь человек без имени, шел по улице Вожирар, пританцовывая и напевая хиты Патрика Брюэля и Эрве Вилара,
и ничто не напоминало о сучьем 21-м веке, разве что какой-то полудурок Пьер Башле что-то пел о воображаемом, невероятно далеком 2001 годе, который, понятно, никогда не должен был наступить. И хиты зажигали от неба до земли, и Суньчжоу, радуясь весне, искал джаз-клуб на Рю Сабо, а где ему еще было остановиться на ночь. И новая Вселенная, подарившая Суньчжоу
эту весну, мирно курила на обочине с парой драконов, не думая умирать.