5.    Немыслимая теология

 

                Так  же как создатель машины не может быть деталью этой самой машины, обладающие ограниченной формой божки не могут быть творцами мироздания. Подлинный Творец не может быть материализованным, обладающим ограничивающей формой. Он сотворил мир, и тем самым Его суть – вне мира. Он – душа мироздания, а не один из его органов. Он сотворил время и пространство  вместе с материей, значит Он вне этих реалий, в духовном абсолюте, в вечности.  В этом и состояла революция Авраама и Моше (Моисея), отвергших поклонение объектам (язычество), познавших абсолютное единство запредельного и недоступного телесным органам чувств Творца. Мы сталкиваемся только с Его эманациями в этом мире, сам же Он - за гранью. Христианство толкает еврея к невозможной смеси монотеизма и язычества, где «бога» можно якобы пощупать руками, где мы уподобляем Его нам со всеми нашими телесными воплощениями. Это обратный вектор язычества: вместо признания сотворившего нас Абсолюта мы своими примитивными средствами лепим себе богов по собственному разумению и, вдобавок, пытаемся зарядить их энергией реального Б-жественного откровения. Данные компоненты несовместимы, отсюда изобилие искажений.

 

 Четвертый завет?

             

               Евреи насчитывают три завета, христиане – четыре, мусульмане – пять. Что объединяет подлинные Б-жьи заветы, проводя непроходимую границу между ними и попытками человеческих добавлений? То, что Б-г в подлинных заветах всегда напрямую открывался тем, с кем эти заветы заключал, прямо и ясно говоря им, в чем состоит завет. Тут не было ни сомнительных посредников, ни «намекающих» кроссвордов, в которые многие христиане пытаются превратить ТаНаХ.

           Вот первый завет:

        «И заповедал Г-сподь Б-г человеку, сказав: от всякого дерева в саду ты можешь есть, а от дерева познания добра и зла – не ешь от него, ибо в  день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» ( Берешит-Бытие, 2:16-18).

          Вот второй завет:

         «И сказал Б-г Ноаху (Ною) и сынам его с ним так:: вот, я устанавливаю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас…(там же, 9:8).

          Вот третий завет в его двух воплощениях, индивидуальном (с Авраамом) и коллективном (с Моше и народом):

           «В тот день заключил Г-сподь с Авраамом завет, сказав: потомству твоему Я  отдал эту землю от реки Египетской до реки великой, реки Ефрат» (там же, 15:18);

           « И говорил Б-г все слова сии, сказав: Я Г-сподь Б-г твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов сверх Меня. Не делай себе кумира и никакого изображения... А весь народ видел громы и пламя, и звук шофара, и гору дымящуюся, и как увидел народ, они вздрогнули и стали поодаль. И сказали Моше: говори ты с нами, и мы будем слушать, и пусть не говорит с нами Б-г, а то умрем. (Шмот-Исход, 20:1-19).

                 Б-г – не сфинкс, загадывающий Эдипу загадку и угрожающий растерзать его за нерасшифровку ребуса.

          У Вс-вышнего противоположный подход: «И сказал Г-сподь Моше: сойди, предостереги народ, чтобы они не порывались к Г-споду, чтобы видеть, а то падут из него многие. И даже священники, приближающиеся к Г-споду, должны освятить себя, а то разгромит их Г-сподь. И сказал Моше Г-споду: не может  народ взойти на гору Синай, потому что Ты предостерег нас,  сказав: «огради гору и освяти ее». И сказал ему Г-сподь: пойди, сойди, и взойдешь ты и Аарон с тобою; а священники и народ да не порываются восходить к Г-споду, а то разгромит Он их. И сошел Моше к народу, и пересказал им.» (Там же, 19, 21-25). Когда речь идет о жизни и смерти, Б-г  дважды предупреждает людей ясным языком, без намеков и шифров. Он говорит напрямую к тем, кого это касается, во всех подлинных заветах.

                Христиане считают, что Иисус – искупительная жертва за всех людей на земле, и что только она спасает их, но условием спасения является, по их мнению, вера в этого богочеловека. По их понятиям, речь идет о самом главном, решающем завете между Б-гом и человечеством, и этот завет – единственная гарантия  вечного спасения от вечного же ада. Чем же объяснить тот факт, что в первые почти четыре тысячи лет от сотворения мира этого искупления попросту не существовало? Чем провинились все родившиеся и умершие до н.э. до такой степени, что им в спасении было вообще отказано? И чем мы достойнее их? Но, между нами, и сегодня ситуация не намного лучше. Что может знать об этом искуплении житель какой-нибудь таиландской, китайской, индийской или пакистанской деревни? Мыслим ли завет, тайный от тех, с кем его заключили? Ведь это все равно, что женить кого-то без ее или его ведома! Чего стоит такая женитьба? Но и те, кто слышал «благую весть», вовсе не получал ее от Б-га даже в первом поколении. Станет ли Б-г требовать от человека расшифровки противоречивых намеков и легенд для вечного решения своей участи через разгадку запутанной шарады? Это противоречит и теории о прямоте и благости Вс-вышнего, и реальной практике предыдущих заветов!

               Все реальные заветы заключались после инициированных Б-гом ключевых и беспрецедентных исторических событий: после сотворения мира, после потопа, после Исхода из Египта, т.е. духовные нововведения венчали коренные изменения физического состояния. Однако что из ряда вон выходящего  повествует реальная  история перед 30 г. н.э.? С чего вдруг такая перемена? Настоящий новый завет в мессианские времена будет связан с отменой влияния зла на человеческое сердце, с начертанием законов Торы на  его внутренних скрижалях, чего пока, увы, нет.

                  Приходится признать, что четвертого завета с Б-гом не было. Он не более чем плод фантазии людей, обманутых экзальтацией и вполне человеческой подгонкой. Нет в нем Б-га истории, чудесным образом изменившего ее, как в случае Исхода из Египта. Нет прямого и ясного Синайского откровения целому поколению, нет расступившегося моря, сорока лет манны и чудесного завоевания Страны. Если бы мнение христианства соответствовало действительности, от их завета следовало бы ожидать гораздо большего, чем все перечисленное выше. Кроме того, христианство подрывает основы индивидуальной ответственности и усовершенствования своего поведения, перекладывая спасение на голую веру и исповедь. Не существует принципиального отличия между появлением и распространением христианства и генезисом и победой ислама. В обоих случаях один человек сумел убедить в чем-то группу приверженцев, ссылаясь на полученные лично им откровения, а поверившие тем или иным путем разнесли «благую весть» дальше.

                 Есть и еще одно подобие между обеими дочерними религиями. Если один человек – каким бы он ни был – имеет право «отменить» завет,  заключенный напрямую между Б-гом и целым народом, то почему другая выдающаяся личность не может принести миру еще более новый завет – Коран? Мера за меру! В принципе, так появлялись и сменяли друг друга  все созданные людьми религии.  Именно поэтому у нас нет праздника, посвященного горящему кусту («неопалимой купине»). Ведь это событие доказуемо только через Синайское откровение целому народу, а не наоборот. Без Исхода и Синая все остальное было бы трудно отличить от легенд, и человеческий разум не имел бы твердой точки опоры. Вот почему Б-г обосновывает свои заповеди нам тем, что он вывел нас из Земли Египетской. Только это – бесспорное доказательство.

 

7.    Вторичность текста

 

      Попробуем ответить на вопрос, почему евангельский текст представляется нам вторичным в разных аспектах: языковом, содержательном, авторском. Оригинал евангелий – греческий, но это вовсе не оригинальный язык, которым пользовались герои повествования. Среди евреев страны были в ходу тогда два языка: арамейский и иврит. Греческий был языком международного общения, как сегодня английский. Евангелия передавались поколениями рассказчиков сначала устно, обрастая неизбежными изменениями и добавлениями, а потом письменно (см. Лука 1:1-3), вплоть до их канонизации, но уже на иностранном языке и в иностранной среде, которая не имела понятия о лингвистике, нравах, обычаях и верованиях Израиля. Эти понятия заменялись развивающимися и меняющимися идеологическими потребностями. Не случайно двое из четырех евангелистов носят нееврейские имена. Конечная фиксация текста произошла через три сотни лет после событий, которые он претендует отразить. Давно умерли даже внуки живых свидетелей и были разрушены римлянами те селения, где все это происходило. Тем самым появилась возможность произвольно или непроизвольно менять текст, усиливать акценты, подстраивать их под новые установки, подгонять истории задним числом под кое-как усвоенные пророчества и т.д. Массу исходных рассказов теперь можно было трансформировать свободно, как глину, произвольно меняя ее форму, наполняя анахронизмами и фантазиями: ведь живой фон, зеркало происшедшего, было давно разбито римлянами и временем. Коллективную историю живой нации трудно подделать, личную же биографию давно умершего человека – очень легко (кто опровергнет?).

      Евангелие – книга многоплановая, но не в смысле глубины текста, как в ТаНаХе, а в аспекте присутствующих там разных авторских, временных, идеологических и даже национальных слоев. Евангелие интересно нам и как исторический источник. Оно в какой-то степени хранит тот мир бродячих проповедников и экзальтированных толп, мудрецов и невежд, бесноватых и целителей-экстрасенсов и даже отголоски мудрости периода Второго Храма. Но при всем этом выделить в нем достоверные основы – почти невозможно.

       Начнем цитаты с языка. Когда Евангелие пытается цитировать самого Иисуса на языке оригинала, получается несуразность: «В девятом часу возопил Иисус громким голосом: «Элои, Элои! Ламма савахтани?», что  значит: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?»» (Марк,15:36).

      Это начало все того же 22-го псалма по еврейскому ТаНаХу или 21-го по христианской Библии. «Боже мой» на иврите  - «Эли». Ничего подобного слову «савахтани» в псалме не существует. И в словарях, и в самом оригинале мы найдем слово «азав - азавтани» – оставил меня, покинул меня. Трудно признать божественным текст, который до неузнаваемости коверкает священный язык Писания.

     То же самое касается  элементарных этнографических познаний в отношении евреев. Евангелие многократно упоминает cлово «первосвященники» во множественном числе: «И первосвященники обвиняли Его во многом». (Марк, 15:3).

«Ибо знал, что первосвященники предали его из зависти. Но первосвященники возбудили народ…» (Там же, 15:10-11) На самом деле во времена Храма бывал только один Первосвященник. Когда же он умирал, назначался новый, но опять один-единственный.

«Пришли в Иерусалим. Иисус, вошед в Храм, начал выгонять продающих и покупающих в Храме; и скамьи меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; …И учил их, говоря: не написано ли: «дом Мой домом молитвы наречется для всех народов»? а вы сделали его вертепом разбойников»  (Марк 11:15 -17).

      Поздние иностранные «соавторы» евангелий  понятия не имели о том, как функционировал Храм. Они представляли его чем-то вроде христианской церкви, куда каждый может войти. На самом деле царь Ирод (Хордус), умерший, кстати, в 4 г. до н.э., но несмотря на это поминаемый в евангелиях как активное действующее лицо, перестроил Храм и окружающие его дворы. На самой территории Храма не мог появляться даже царь, а только коэны (священники)  и левиты, к которым Иисус не принадлежал (по противоречивой генеалогии евангелий, он из рода Давидова, т.е. из колена Еуды). Тем более никакого меняльного дела и торговли жертвенными животными и птицами в Храме не велось: покупатели туда просто не попадали. В воротах между внешним и внутренним двором происходили встречи между паломниками и коэнами, принимавшими у паломников жертвоприношения для вознесения их на жертвенник во внутреннем дворе Храма.

AE&PIISRAEL