Глава V.
АДЕЛАИДА

Жан быстрым шагом возвращался с реки. Разговор с Вигором несколько затянулся и теперь он хотел быстрее осмотреть хижину, которую ему приготовили по приказу Вигора. Скоро он подбежал к загону. Там его ждал Жерве де ла Ферье, с ко­торым он уже успел крепко подружиться.
— Ты, я вижу, заждался, — улыбнулся Жан, — извини, меня задержал Вигор. Разговор был неотложный.
— Чем ты ему можешь помочь?
— Луком и стрелами, — ответил ему Жан, — моим верным глазом.
Жерве улыбнулся в ответ. Он, конечно, понимал, что Жан сейчас не расскажет, о чем говорил с ним Вигор. Но он не возражал. Ничего не говорить о своих планах вплоть до их исполнения было в правилах этого человека.
— Ты хочешь есть? — спросил он у Жана. — Я приготовил тебе жареного барана с зеленью и бульон.
— Пожалуй, — кивнул Жан, — я уже часов шесть не ел ничего.
— Тогда пошли ко мне. Твоя хижина рядом с моей.
Жан двинулся вслед за другом. Пройдя вдоль загона, они подошли к четырем хижинам, стоящим в ряд. Около них тихо мерцали горячие угли в догорающем костра. Слева стоял накрытый стол с бульоном и жареной бараниной.
— Садись, Жан, — кивнул Жерве в сторону стола, — я ра­зожгу огонь, а ты пока ешь.
Жан, недолго думая, сел за стол. Он налил себе в глиняную тарелку бульон и бросил в него зелени. Жерве тем временем сходил за хворостом и вернулся. Весело затрещали брошенные в огонь сухие сучки и ветки деревьев. Справа из темноты пока­залась фигура рослого человека. Жан пригляделся. Это был Мишель де Леру — еще один его земляк, который удивил Жа­на своей стрельбой из лука.
— Тысяча сто! — приветствовал его Мишель, подходя к столу.
— Тысяча сто! — почти вместе ответили Жан и Жерве.
Мишель сел к столу и тоже начал ужинать вместе с другом. Бульон оказался превосходным. Хорошо проваренная барани­на и благотворно подействовала на желудок. Жан вздохнул и быстро начал уплетать эту аппетитную и вкусную еду.
Мишель не отставал. Он вообще был общительным и не­плохо владел всеми видами боевого искусства, особенно руко­пашными приемами — школой Матерого Духа, кулачного боя и борьбой зин-зяо. В беседе был и прост и сложен — в зависи­мости от собеседника и темы разговора, однако, нельзя было сказать, что он со всеми легко находил общий язык. За все свои качества он носил имя Упрямый Тур.
В отличие от него, Жерве был любим всеми и известен под шпенем Синего Коршуна. Он, художник и знаток в истории и поэзии, был средний боец в рукопашном искусстве, не особен­но отличался во владении оружием фехтования, но показал ве­ликолепные результаты в стрельбе из лука. Про себя Жан решил взять его в то дело, о котором он говорил с Вигором.
— Тысяча сто! — раздался сзади уверенный, но мягкий женский голос.
В голове Жана мигом исчезли какие-либо мысли. Он с тру­дом проглотил недожеванный кусок мяса и поднял глаза. Пе­ред ним стояла высокая юная девушка поразительной красоты с темно-каштановыми волосами. Она была одета в черный ко­стюм для верховой езды и в короткие кожаные сапоги того же цвета. Оба рукава камзола обрамляли две полоски шириной с ноготь красного и фиолетового цвета. Сбоку у нее висел лук и колчан со стрелами.
— Здравствуй, Селина, — приветствовал ее Мишель,— садись к нам.
Селина села между ними и тоже начала есть.
Жан то и дело смотрел в сторону девушки. Один раз он обернулся и увидел, что Селина внимательно смотрит ему в глаза и улыбается. Он улыбнулся в ответ.
— Ты споешь, Жан? — спросил Жерве когда ужин под­ошел к концу, и начал перебирать струны своей кифары. Жан пел ровным голосом, но по временам на грани срыва. Песня рассказывала о человеке, попавшем во власть соли. Он лежал на скалах, истекая кровью, и его кровь солилась и бродила. И, наконец, он свыкся с тем, что его окружает только соль...

Я лежу на соленом песке,
И на теле потрескалась кожа,
Раны кровью исходят,
И солится кровь.
Жизнь висит на гнилом волоске,
Да и жизнь окружающих тоже,
Кровь соленая бродит,
Сливается в ров.
Соль... Куда ни смотри, только соль...
Да откуда взялось столько соли?
Солью берег пропитан,
Он спит мертвым сном.
Такова безысходная роль —
Открывать вековые мозоли,
Ими скалы покрыты,
Как овен руном.
Этот берег меня умертвил,
Вот от ран обескровлено тело,
Я ресницы смыкаю,
Но все же живу.
Я от холода солью заплыл,
И душа к поднебесью взлетела,
Но преграду ломаю -
И в соли плыву.
Нынче в соли живу я одной,
Только солью теперь истекаю,
Непонятным кристаллом
Себя я сгубил.
Свет какой-то соленый дневной,
И соленое море играет,
И соленые скалы,
И в соли мой пыл.

Селина сидела и очень внимательно слушала. Мелодия оборвалась на высокой ноте, песня оставила впечатление пол­ной незавершенности.
— Еще, Жан, — попросил Мишель.
Вторую песню Жан пел о людях, которым не во что верить, потому, что слишком несправедлив мир, и бог для них слеп. Но никто не хочет умирать просто так. Почему же этот бог, если он есть, не может помочь тем, кому плохо? Песня оборвалась неожиданно на минорном тревожном аккорде.
— Хорошо, Жан, — горячо произнес Мишель, — это тоже твоя песня?
Жан молча кивнул и поднялся из-за стола. Селина спокой­но смотрела на огонь и молчала.
— Прогуляемся, Жан, — предложил Жерве
— А вы? — Жан повернулся к Селине.
— Я буду у костра, — улыбаясь, ответила девушка, — надо проследить за огнем.
Жан не стал возражать. Через минуту он растворился с другом во мраке ночи и рассеянно слушал рассказы друга.
— Ты не влюбился? — рассмеялся Жерве, в очередной раз не получив ответа.
— А если и так? — бросил Жан. — Она мне нравится. Даже больше — я чувствую, что ни с кем мне не будет так хорошо.
— Да, — нерешительно сказал Жерве.
— Она красавица.
— Да, Жан.
— И благородна в каждом своем движении и жесте.
— Да... в каждом, — с трудом соображая, согласился Жер­ве.
— Я добьюсь ее руки, пусть за это придется заплатить жиз­нью! — вдохновенно прошептал Жан.
Жерве сглотнул слюну и продолжал смотреть на друга ши­роко раскрытыми глазами.
— Пусть между нами встанет сама Прозрачная Ностальгия — я не отдам ее никому!
— Я совершенно с тобой согласен! Но кто она такая?
Жан посмотрел в лицо Жерве.
— Как кто? — прошипел каркающим голосом он.
Жерве раздирали противоречия, он пытался найти ответ на поставленный вопрос. И он рискнул...
— Я это... подумал, что ты о Седине.
Жан, наконец, сбросил с лица напряжение и свободно вздохнул.
— Она мне сразу понравилась, — обрадовался Жан. А кто она такая?
— Селина-то? — переспросил Жерве.
— Ну да.
— Этого я не знаю, — ответил Жерве. — Говорят, бежала из Морхата от мести епископа Мигеля де Соуза. В ней течет, несомненно, дворянская кровь, но это все.
— Она прекрасна, как сама Аделаида, — прошептал Жан, — я ее люблю.
— Ей наверняка понравились твои песни, Жан, — тихо сказал Жерве, предпочитая не спорить, — она неравнодушна к любому искусству, идущему от истинной веры — веры в бога, веры в дьявола, веры в себя. Еще она великолепно рисует, осо­бенно замки, свечи, природу.
Жан внимательно слушал друга.
— Ты прямолинеен в своем стремлении, Жан, — начал он, — я верю, что ты говоришь мне правду. Но не споткнись, друг. Ее душа открыта для всех, но не для всех открыто ее сердце. Во всем ты должен разобраться сам.
— Ты прав, Жерве, — отрешенно кивнул головой Жан, — я не должен бояться самого себя. И я найду в себе силы выбрать одно из двух — быть любимым или же честно пасть под облом­ками Вергиля, защищая его великое доброе имя. Впрочем, по­следнее ждет всех нас.
— Пойдем спать, Жан, — улыбаясь, попросил Жерве, — уже поздно.
Через несколько минут они вернулись к костру. Селина уже потушила огонь и легла спать. Недолго думая, Жан и Жерве отправились по своим хижинам.