|
|
в какой стране ты живешь, и что тебе за это будет
Люди, которые пишут законы, сидят в безопасности, и на себя возможные ситуации, понятно, не проецируют. Но их отношение к происходящему между подданными может быть все-таки различным. Они могут придавать значение разнице между преступниками и законопослушными, а могут не придавать, могут исходить из того, что есть люди одного рода и есть – другого, а могут - из того, что любой способен на любое и т.д. От этого, собственно, и зависит идеология похода к законодательству и следственной практике.
У нас от советского времени унаследовано отношение к жителям как к «солдатам дела партии». Естественно, виновным признавался тот, кто по факту нанес ущерб партии и государству, лишив ее потенциального бойца или уменьшив его боеспособность, а то, что тот сам первый собирался сделать нечто подобное – роли не играло (не сделал же). В соединении с эгалитаристской идеологией и «гуманистическими» веяниями времени это дало то, что имеем.
Презумпция вины нападавшего (по нашим понятиям преступник становится таковым не тогда, когда грабит или насилует, а когда его, если поймают, осудят) была оппонентом Сапожника отвергнута («а вот если я человека на нападение спровоцирую, то что же – потом убить могу?»). О презумпции здравого смысла (ведь на самом деле практически всегда дело уже по составу действующих лиц совершенно ясное; перестрелки между бандами по статье о превышении обороны не рассматриваются) никто не вспомнил.
Ну есть вот, например, описанная в литературе ситуация: если девушка совершает в борделе определенные действия сексуального характера, можно заключить, что это проститутка, но можно, конечно, предположить, что это честная подруга вызванного туда для ремонта водопроводчика, который почему-либо не нашел другого времени и места заняться с ней любовью. С точки зрения здравого смысла вероятность этих предположений, мягко говоря, разная. У нас же применительно к делам о самообороне законы исходят из того, что вероятность обоих предположений одинакова, а следственные органы и вовсе практически всегда основываются именно на предположениях второго рода.
В нормальном обществе, ну хоть в старой России, если, скажем, земскому кассиру, едущему в бричке через лес, случилось бы уложить из револьвера пару личностей без определенных занятий, следствию никогда не пришло бы в голову предположить, что это он в зарплатный день отправился поохотиться на грибников. У нас же оно совершенно нормально заключит, что девушка специально голосовала на дороге, чтобы зарезать подвозящего, или что женщина с ребенком в коляске (при всей ее возможной нелюбви к гастарбайтерам) может бродить по городу с целью их отстрела.
Едва ли является большим секретом, что существует т.н. «шпана», склонная к хулиганству, или лица, в силу особенностей национального менталитета при первой возможности пыряющие ножом, а, скажем, преподавательницам классической филологии вовсе не свойственно грабить прохожих в подворотнях. Но юстиция наша об этом понятия не имеет, и коли «свидетелей нет», а «труп есть», охотно допускает, что это пожилой профессор астрономии напал на компанию подвыпивших качков, а не наоборот.
Некоторые же шоколадки на торте «оборонного» законодательства просто восхитительны. От жертвы требуется «соотнести угрозу с противодействием» – спросить разве что: «Ребята, вы как, до смерти бить будете, или только почки отобьете?» (а ребята и сами не знают – как получится). И как отвести обвинение в нанесении вреда «по причине внезапно возникшей острой личной неприязни», если у человека, которому приставляют нож к горлу, именно такая неприязнь и возникает?
В чем я с Сапожником не согласился бы – это в упованиях на суд присяжных. Увы, и власть успела воспитать, да и сам по себе в массах достаточно укоренен «гуманизм» известного рода («да он же только позабавиться хотел, ну переборщил, подумаешь, потерпела бы, не убыло бы от тебя, а ты, сволочь, такого парня жизни лишила»).
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
azatiy)
