Тот самый Горин
В окрестностях подмосковного Нахабино есть не только популярный зоопарк «Дом-2», но и дачный поселок писателей «Красновидово». Зачиналось это дело в году эдак 66-м, когда Новорижского шоссе и в помине не было, а дорога от Нахабино открывалась чудесными видами на васильковые поля, а не на шестиметровые заборы. Да и вообще в этих местах не пахло никаким престижем, который влечет за собой полное похабство в пейзаже.



Дома кооператива представляли собой революционный проект для тех времен. Двухэтажные, по три-четыре подъезда и по две квартиры на этаже. То есть, практически, кондоминимум. Мой будущий муж Леня Ж. вступил в этот кооператив, когда мне был примерно годик, а достроили его в конце восьмидесятых, когда я уже закончила институт.
Квартиры там вполне городские, трешка метров семьдесят с двумя балконами. В сущности, большая проблема была только - как это дело меблировать в условиях, когда мебели в магазинах нет в принципе? Как мы с Леней Ж. покупали мебель – история отдельная, а я обещала про Горина.
В четыре дома по разные стороны шоссе заселились писатели самые разные. Знаменитые и никому не известные, евреи и антисемиты, почвенники и западники. Все сразу же переругались в дым. Ибо… Всем смертельно хотелось захватить кусман земли под окном и засадить его, например, картошкой. Или смородиной. Или яблоневым садом. Или газоном. Или ничем, но поиметь обязательно. Поскольку жеписы(жены писателей), в основном, не работали, а ухаживали за классиками, заняться им было решительно нечем, и они занимались войной.
Помню, как однажды ночью пожилая писательская женка с целью захвата почвы, вскопала лопатой полосу земли от своего окна до шоссе, размером приблизительно пять на пятьдесят метров, и засадила это русское поле кустами.
«Красновидово» - место чисто семейное. Потому что как, скажите, приволочешь любовницу в гнездышко, по дороге к которому общественность обследует даже сумки с продуктами. Да-да, я помню случаи, когда «паучатник» обсуждал сырковую массу писателя В. и синюю курицу писателя С.
Ну, вот вам пример. В три часа ночи я шла пять метров в соседний подъезд от своей подруги и тезки, писательской дочки. По случаю душевного раздрызга, я была «под шофе». Все окошки были темные. Фонари на дорожке не горели – я шла наощупь. Весь следующий день бабы трындели, что я пью не по-детски.
Однажды в поселок забрел псих, убежавший накануне из местного сумасшедшего дома. Он шел мимо домов и рычал, а от него бежал кинокритик К. и кричал своей жене, которая билась на балконе как птичка в клетке: «Зиночка, спасайся! Зиночка, беги!»... Так трогательно теперь всю эту "воронью слободку" вспоминать...
Вечерами писательские семьи наряжались и шли гулять к телефонной будке. Не столько позвонить, сколько постоять в очереди. Однажды в этой будке мне на голову упали небеса… Но об этом позже.
Когда на тропке появлялся Григорий Горин с рыжим спаниэлем Патриком, волнение проходило по рядам. Он шел медленно, потому что к нему подходили и пытались завязать разговор все. И дело даже не в том, что разговор с этим человеком был упоителен в силу его ума и невероятного, тонкого и доброго остроумия, а потому что энергетика его тянула к нему магнитом всякую живую тварь. С ним хотели дружить все, но не все были ему интересны. Я это понимала, но если он останавливался поговорить с кем-то более умным, чем я, я всегда старалась просунуть свой нос между. И послушать.
Когда я начала заниматься журналистикой, сразу же сделала с ним интервью. А потом наш брак с Леней Ж. стал благополучно закругляться. А именно, мою любовь к нему, и мою личность заодно, раздавило наконец полностью его бесконечным трахом с любой бабой, которая согласна. И ничего лучшего мне в голову не пришло, как вспомнить и утешиться своей школьной любовью к одному известному актеру. И я, бескрайняя дурища вполне сознательного возраста, так успешно воскресила призрак первой любви, что загорелась пуще прежнего.
Думаю, что мои постоянные читатели понимают, что характер у меня бешеный. Поэтому я могу иногда сделать невозможное возможным. Я провернула целую операцию(это повод для отдельного поста когда-нибудь) и заинтересовала собой свой предмет. Дело было на мази, следующее свидание должно было стать «результативным», и я, увы, расслабилась. Подставила волку теплое ежиное брюшко, дала понять, как безумно и смертельно я влюблена. Как дала понять?
Я впервые в жизни начала писать стихи. Не очень плохие, не очень хорошие. Средние. И зачитала ему одно. И он его не переварил.
Там были такие слова:"Нету в жизни длиннее дистанции - пионерское расстояние!" И проч. в том же духе.
Когда я вся на крыльях полетела в нашу телефонную будку договариваться о лучшем свидании в моей жизни, он сказал:
- Я подумал. Не стоит нам. Не надо. Удачи.
Это и был тот момент, когда небо сошлось с землей и меня придавило. Все было впереди – любовь, семья, слава, ребенок, жизнь, но я была уверена, что больше уже никогда и ничего. Я была дома одна, я приползла из будки под тяжестью обвалившихся небес. Я, клянусь, что не очень понимала порядка своих действий. Я только понимала, что больше не могу терпеть эту боль. Она была такой страшной, что я хотела прекратить ее любой ценой. Я схватила упаковку снотворного и запила ее бутылкой водки. Я не хотела умирать, потому что я в тот момент уже умерла.
Минут через пятнадцать ко мне зашла та самая подруга. Мы ровесники, но она была к тому времени существом более взрослым. Она сразу поняла расклады. Тем более, что была в курсе моей любви.
В «Красновидово» из крана течет ржавая вода, поэтому в каждом доме есть большая канистра с питьевой водой, принесенной из родника в овраге. Оля с криком «открой глаза, только не вырубайся!», отволокла мое тело в ванную и начала вливать в меня эту канистру. Она потом говорила, что ее всю трясло от ответственности. Позвать врачей -означало упрятать меня в психушку. Не позвать – означало упрятать меня в гроб. К четырем утра выяснилось, что все же обошлось. Оля ушла спать. Я легла слушать ливень. Разразилась страшная гроза. Гром, шум. Я лежу и думаю: «Должен же быть выход? Но его ведь нет. Нет выхода?»
Наутро я вышла подышать. Зеленая и дрожащая. Мимо с Патриком шел Горин. Он увидел меня и спросил: «Оля, что-то случилось?» Я посмотрела на него и села на землю: «Григорий Израилевич, случилось. Я не могу. Я не могу.» Он испугался: «Пойдемте на горку, на ту сторону шоссе, где столик и лавочка. Посидим.»
Я встала и понеслась через шоссе. «Стойте!» - закричал Горин. –«Патрик сейчас попадет под машину и будут две трагедии!»
Я села на лавку и, заливаясь слезами, рассказала ему все.
Он вздохнул:
- Оля, я понимаю. Я все понимаю. Но и вы поймите. Я его очень тоже люблю, хотя и по другому, но если бы мне пришлось с ним ехать сутки в одном купе, я бы застрелился. Характер такой. Да и не такая женщина ему нужна. Ему нужна женщина в возрасте, которая умеет и ремонт сделать, и на место его поставить криком: «Сидеть, Тузик!»
И еще. Вы мне сейчас не поверите, но ведь все у вас закончилось хорошо. Как говорил один старый еврей – Господи пугай, только не наказывай! Вас напугали только, Оля…
- Что мне делать, Григорий Израилевич!? Что делать!?
- Как что? Страдать.
Я выполнила его завет в полной мере. Я безумно страдала полгода. Не сразу, но я все поняла. Я летела на самолете, самолет упал в воздушную яму, и я почувствовала, что снова боюсь смерти. Значит, я выздоровела.
Очень скоро у меня началась новая жизнь, газета, иные любови. Взрослые.
В «Красновидово» писателей осталось очень мало. Они постарели, они умерли, их потомки продали квартиры на Новой Риге очень дорого. Было построено еще три корпуса, куда заселились совсем иные персонажи. Григорий Горин погиб из-за ошибки врачей.
А от той встречи на лавочке у меня остался стих. Плохонький, но интересный тем, кто теперь знает предысторию.
Все считают, что я нормальная -
Регулярно я чищу зубы.
С продавщицами разговариваю,
Если надо, могу и грубо.

Я в себе открываю заново
Стол, скамейку, мужчину, дерево,
Вялых мыслей живопись странную
В неоткрытой еще манере.

Своих ближних грехами спорными
Мне не стоит себя обманывать.
Я – как поезд, в туннель закованный,
Где вот-вот разразится паника.

И никто уже не поможет.
И ничто уже не отменят.
Перед плахой мне нужно голову
Приклонить на его колени.

Imported event Original