Приснился сегодня, по возвращению, страшный сон. Я был где-то на ближнем востоке, с фотографом, чтобы писать куда-то в Нэшнл Джиографик. Это была их секта, обычай калечить себя, в жертву богу. Передо мной по каменному полу вползал страшный иссохший калека, у которого не было ни ступней, ни ладоней, и одно обтянутое кожей колено, и он просил еще. Его товарищ мазал ему на его культе, что вот здесь укоротит ее. Но мне решили показать другое: девочка, лет пяти, разглядывала след от йода на запястье – испуганно, польщенно. Ее мать, молодая темноволосая женщина, спокойно сидела в кресле, рядом с ней был молодой бородатый мужчина, в гражданской одежде. Я сложил руки перед собой, и просил ее, встав на колени: можно, я буду просить перед святым отцом, та только пожала плечами. «Разрешите сказать, святой отец, мулла, два слова о девочке, по имя пророка Мохаммеда, да святится имя его и да не преставится», - болтал я что-то совершенно спокойным голосом, главное, чтобы он понял, что я свой, я ихний, и чтобы побольше благочестивых слов было понятно. «Я не святой отец», нахмурился паренек, похожий на младшего кадырова, «не надо молитв, так все только затянется». Я произнес, что ведь пророку магомету и аллаху угодно, чтобы женщина угождала мужчине, и что будет совсем ненужно, если она потеряет руку, ей будет неугодно угождать без руки. Справа от меня выросла морщинистая женщина, в зеленой домотканой одежде, с презрительно-недовольным лицом, как бывает у людей, которые видят насквозь, или думают, что видят, твой план - наверное, бабка девочки. Нам не нужны такие фотографии, сказал я с оборвавшимся сердцем. Не мешай, сказала она, все будет как должно. Другой мужчина, видимый со спины, нетерпеливо, как человек, которого задерживают, готовил ужасное - а девочка обводила всех пристальным взглядом. Я вскочил, помня все их лица, побежал в кухню, потому что все было взаправду – и ничего не мог сделать. думал, что нужно было попытаться бежать с ней сквозь всю их палестину, усыновить ее, спасти, но мне не пришло в голову такого простого решения, как и – как все это ужасно! и ведь меня затронуло все это сладкое, гнилое, прелестное мучительства, в-обнимку-надругательства: изувечить близкого, питаться высосанным из самолично зараженной раны – нет, не дай бог так возвращаться.