bars_of_cage's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Saturday, May 8th, 2004
| Time |
Event |
| 2:20p |
Замоскворечье, рай. "Бог? еще не подошел"
Пройдясь вчера пешком по летней Москве, от Кропоткинской к Новокузнецкой, в Пятницкий переулок, понял, почему так любим народом фильм «Покровские ворота».
Потому что именно это идеальное представление русского человека о жизни. Лето, солнце в полдне, марево, жара, пыль. Во дворах раскрытые капоты и багажники, мужики пьют пиво на подножке. Мальчишка вяло гоняет футбольный мяч. Охранник, сидя на выставленном стуле, подзуживает его пнуть в зарешеченное окно. Продавщицы в шлепанцах курят на кирпичной приступочке и обсуждают что-то нерабочее. Расслабленность в воздухе. Состояние не такое, будто была работа и наступил теперь выходной день, а такое, что творению предшествовал отдых, и он еще не кончился, творение еще не началось. История еще не началась, проблемы, ей сопутствующие, не запустились. Это, в сущности, такая имитация рая до грезопадения. Хорошая опечатка.
И как, русские люди в старушке купеческо-замоскворецкой Москве – они достойны сожаления за животные их мечты или придушенного восторга за прозорливость их инстинктов? | | 6:40p |
Про ту войну (про все эти войны)
Главный сюжет для нашей культуры: армия завоевателей, пришедших овладеть варварской, деревянной страной. Они идут, закатав рукава, смеясь и нахлобучив смешные шапки - как страшны они теперь нам, до скончания века, эти расщеперенные пилотки! На плечах у них котелки, гранатометы, рюкзаки, патронташи. Они идут и смеются, лица у них еще чисты и невинны. Но нет, что-то в этом смехе уже останавливает, слишком легок этот смех - может быть, от смущения своей ролью идет этот смех. Это смех, каким хохочет перед товарищами деревенский парень, идущий в хлев овладеть скотницей, но не слишком желающий того. Все хорошо, все нормально, все так и должно быть. Черные кадры хроники.
Просвещение, идущее освободить аборигенов от их темноты, удивленное, что те оказываются нежелающими покинуть родную мглу. Вооруженное изгнание беса из язычника, не подозревающего о делении мира на чернь и белизну. Как сложно убедить вьетнамца, что этот рослый оккупант хочет лишь сбросить коммунистов с его рисовых полей, как вшу с тела, как трудно объяснить ему, что вша кусает его и ест его. Как тут быть? зубами, визгом, когтями защищается азиат, как защищается всегда слабый, которому нет никаких запретов в борьбе.
Страшный диктатор, посылающий людей на смерть ради родины, и люди, готовые на смерть ради родины и подчиняющиеся ради теплого тела страны любым капризам тяжелого идиота. Дьявольский маниак с другой стороны, и хочется заорать “убей немца” - слова, за которые горит теперь вечным огнем Эренбург, не послушавший звука своего имени.
Завоеватели идут, все в пыли степей, таких же как степи их родины. Границы в природе нет, и они идут по ничейной земле, пустой, сдвинутой, населенной странными существами, визжащими и бьющимися в пыли при их виде, и не желающими слушать их губные гармоники и не желающими брать их добротно смазанных солидолом консервов. Земля эта бесконечна, кажется, что она лежит уже за пределами ойкумены, что они незаметно преодолели земную границу и бредут уже в несуществующих мирах. Оборванные мальчишки защищаются от них, стреляя из берданок, засев в кустах. К ним приводят одного. Он плюется и кусается, и на вопросы непрерывно вопит. Он укусил переводчика в палец. Его приходится с сожалением устранить.
Им все надоедает, приедается, они забывают о цели путешествия. Бесконечность пространств, переходящая в вечность времен как бескрайний горизонт полей, переходящий незаметно в пустыню небес, где-то там. Зачем все нужно? Сопротивление их идее ожесточает их, они уже просто отвечают огнем на огонь. Бескорыстное вручение ключей от разума оборачивается рукопашной борьбой с яростным, обезумевшим дистрофиком, не желающим витаминной каши. Глаза завоевателей становятся пыльны, как их одежды, и они с этого мига становятся мертвы. Они жгут повстанческие деревни, заливают морями огня низменности язычества, глухие к их проповедям. История на этом кончается. Их истребляют оживленные злобой туземцы, одного, второго, третьего, Ганса, Фрица, Томаса, всех тех, кто так легко играл в детстве на своих песочных площадках, кто так ласково целовал матерей, так смешно учился писать и стрелять. | | 9:20p |
Война кончилась.
Война кончилась. Уже нет никаких попыток «правды». Уже одни «версии». В фильмах, в книгах. Война - антураж. В «Жизнь прекрасна» череда людей в сером изображает арестантов: новое время не может даже представить себе такое, чтобы люди не могли ходить, и только ползли и грызли траву зубами. Упитанные статисты медленно, как зомби, идут и раскачиваются. В «Рядовом Райане» сказки иного рода, про то как семь самураев: один толстый, другой с гармоникой, третий индеец, четвертый мастак в математике и т.п., идут спасать некоего персонажа т.п., и это конечно миф чистой воды, хоть там и палят из всех орудий по барабанным перепонкам. Советские фильмы были не лучше - ложь просто была другого сорта, поэпичней, с танками, шеренгами, загробным голосом за кадром. И никого не смущает ни их планетарная ложь, ни наша самодельная. Видел в гостях анонс какого-то нового фильма о войне: два солдата на телеге -"хоть завтра на фронт!" - "а ну как еще сегодня?" - и та же ложь несказанности. Еще один сериал, на этот раз с гимнастерками и сурьезными лицами.
Все, война кончилась. Война кончается не тогда, когда подписывают акт о капитуляции, и не тогда, когда ставят памятники, и даже не тогда когда умирает последний солдат, а тогда, когда оказывается возможным - не начать даже врать о войне (если врут, значит, кто-то еще помнит правду, значит, кому-то еще интересна правда) - а когда можно даже и не пытаться врать. Когда растворяются сами понятия правды и лжи.
Странно тут еще другое. Месяц назад пытался разговорить своего дядю, который был на фронте. И не смог. Спрашиваю: "а как там было?" - "а страшно было?" - "а то, что рассказывают - правда или ведь нет, наверно" - а он по существу мне ничего не ответил. Ни одного слова вспомнить теперь не могу. Он отговорился общими словами, как если бы не был ни на какой войне, и только присочинил о ней и теперь опасается разоблачения. Почему ему неловко было правду рассказать? |
|