bars_of_cage's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Saturday, April 2nd, 2005
| Time |
Event |
| 8:03p |
о том же
Как будто из груди вырвали что-то, и зияет - вот что это такое. И чувствуешь мир этим зиянием ясно и остро, болезненно чисто. Почти как спазм в глазах, когда выйдешь из подвала на солнце. И боишься только утерять эту сладкую тоску.
Здравый смысл подсказывает, что нужно радоваться и терпеть, но сознание, которым живешь насквозь рассудка, невинно рисует картины разного будущего, которого конечно не будет. Но душа не слушает уговоров, ее только подстегивает и как будто радует, что впереди нет ни планов, ни обязательств, ни жизни - и, настроившись на какую-то волну, будто заняв какую-то позу, примостившись в чувствовании, начинаешь обволакиваться и по колени погружаться в сладкие призрачные миры, где мы куда-то топаем в лыжных ботинках, подхватив рассыпающиеся лыжи подмышку, о чем-то быстро говорим, так что я и не поспеваю услышать, - или шагаем по питерскому асфальту, и горизонт расплывается в совершенно неважное пятно сразу за нашими ботинками, и ее маленькое плечо странно далеко - без каблуков. Я даже не знаю чувства ее волос, и тем лучше, потому что теперь могу погладить их десятком способов, в декорациях то отпуска, то снега, то темного потолка - хотя нет, мне не чтобы совестно, но как-то запретно, я не хочу этого допускать, это разрушило бы всю прелесть преддверия, которая одна есть в этом чувстве. А если я перестану верить в эти очертания двери, нарисованные углем на кирпичной стене, то все разрушится, и дверь никогда откроется.
Какой-то розовый романтизм - но ведь все жесткие окрики рассудка к делу не относятся. Можно, конечно, все как-нибудь ужасно снизить "общими резонами", и снизив, затоптать - но этого-то я и не хочу.
Настрял уже всем своими литанаями, знаю, но не могу их под кат убрать: чужбина. Если кто знает, как вручную ХТМЛ-команды набирать, подскажите. | | 10:47p |
Иоанн Павел II
Иоанн Павел Второй - или как его назвать - он знал что-то. Однажды увидел в телевизоре, как он сбоку, исподлобья взглянул в сторону оператора, и случайно на меня попал этот его взгляд, и получилось, что вот помню его уже много лет. И когда сейчас в специаль-репорте передавали очерк жизни, опять этот взгляд. Особенно последних дней - уже страшный. Когда он на толпу, под ним расстилающуюся, уже будто сквозь пелену смерти глядит, с другой стороны, и у любого другого человека этот ужасающийся блеск в глазах понимался бы как отчаяние, - а у него как знание того, что повергает в отчаяние, и не более, хотя по эту сторону все равно страшно было это видеть. И как он был хорош молодой, с ясными глазами, твердыми, улыбчивыми. Его смерть как смерть Толстого: "теперь война, революция, и прощай Россия".
И, как одурманивание, чтоб не испугаться: "Солидарность", "кто придет", озабоченные кардиналы.
Он был как будто первым человеком человечества, на носу корабля, как ди Каприо на носу "Титаника". И все стояли за его плечами согнутыми, уже в безопасности. Так чувствуется. |
|