Вижу сейчас из окна - вдалеке, на крыше высоком доме начала века сидят рабочие, образуют живописную группу как на картине Перова про охотников. На самом краю, как демоны другого художника, в измазанных ватниках, сразу за символическим парапетом. У ног их сегменты сверкающих трубы водостока, который они должны прикрутить, все это поддерживают две грудастые алебастровые дамы, по сторонам слухового окна. Видна белая перчатка на одной руке, покоящейся на смутно различимом колене, красные вставки на комбинезоне одного. Впрочем, видно плохо: далеко. Но знаю, как им хорошо там, под осенним солнцем, устроить перекур: Москва расстилается внизу - министерства знали, какие дома занимать - башенные краны, церкви, башни Кремля громоздятся друг за другом в невиданной проекции, как в детской книжке с выступающими картинками. Работа не волк, суббота, начальства, парящего над крышами, не предвидится: можно погреться, замереть во времени и в воздухе - обычное такое состояние нанятого человека, то есть человека свободного (так в армии все время было). Смысл их работы, может, в этой минуте сидения, в остром ощущении сигареты на высокогорном ветру и солнце - которые они потом вспомнят - а не в изгибистой с раструбом трубе, которую вот сейчас один из них, повиснув на ниточке над карнизом, обнял как женщину и распоряжается, - обнимает и ногой поддерживает низ, направляя к стыку с нижней секцией. Может, и я об этом вспомню, как я думал, будто это их сидение они будут вспоминать, когда вернусь к сегодняшнему дню. Думаешь, что смысл в одном, а потом оказывается, что не в нем, а в сопутствующем - так все время получается, хотя, конечно, рассчитывать на это было бы самонадеянно.