защиты нет
Читаю "Дитя слова" Мердок, - уже дал слово написать про него. Очень вскоре почувствовал особый притягательный эффект: затянутость персонажей в стихию, им неподвластную, которая тянет их вперед неторопливо, как река, к неизбежному финалу - совсем как и в "Черном принце". Этот ток и читателя затягивает, по смутно припоминаемому физическому закону, по которому струя обладает затягивающей силой для блуждающих мимо частиц.

"И от судеб защиты нет" - так легче всего перевести на русский язык эту силу... когда бы она была этой безличной множественной силой. У Мердок же вместо слепых старух судеб - Фатум, зоркий чиновник, не мстительный, трезво-аккуратный. Что русскому человеку, - ох, в опасные захожу тростники! - нестерпимо: ведь испытано многажды, что от кистеня можно убежать, а от приговора не убежишь. В просторах же русского языка царят именно судьбы, и любое перенесение в наши болота европейского опыта 12 коллегий, - где вместо особых языческих "судеб" обер-прокуроры Рок и Фатум - производит с читателем страшное покорежение, как с Тургеневым, глядящим в Париже на казнь Фурмана, или с Достоевским, глядящим двойным зрением на казнь в Дрездене (?).

Может, поэтому ужасно видеть это самозасасывание персонажей в мясорубку фабулы, строгающей из них ровные торцы и упаковывающих в полиэтилен на подложку, вместо освобождающе бессмысленных внезапных и безболезненных перемалываний героев в русских степных и таежных романах. Легче погибнуть от зверя, или от молнии, или замерзнуть в снегу, или, на худой конец, спасаясь от злого человека, которому приглянулась твоя шапка - чем сидеть за прутьями и видеть, как приближается к тебе делегация с портновскими ножницами отстригать ворот.

Когда бритого высокого мужика в плаще по имени Der Tod приходится переводить старухой Смертью, все дальнейшие слова сразу не лезут в ворота. Косо вставшее приходится читать двойным зрением - а если его отключить, то дрожишь от вибрации несовпадения