Bombay
Вышел из гостиницы на улицу – немножко, конечно, обмер. Пахнула густая жизнь, жаркая. Прямо на тротуаре, сев на корточки, едят пальцами огненно-желтый рис, наваленный на газетные листы. Странная палатка: суют какие-то палки в какие-то маленькие пилорамы, с приводом от машинки зингер,- солидные люди вокруг пьют стаканы с нажатым из палок,- а нажеванное специальный человек заталкивает в огромный мешок, сидя прямо в лотке, куда падает жмых… Седой мужик заправляет три листа с копиркой в пишущую машинку, пристроив ее к забору, а клиент ему что-то объясняет. Тут же мужчине почти чернокожему, севшему задом на тротуар, бреет ус другой такой же, тоже севший задом на тротуар – внимательно и интимно замерли в странной схватке, не видя окружающих… на другой стороне мать поливает из кувшина намыленную девчонку лет трех. Компания мужчин что-то варит в алюминиевом котле, с хитро встроенным в него примусом… И все это никого не удивляет, так как все тут сидят и лежат прямо на тротуарных плитах (из-за чего прохожие тянутся по проезжей части, а машины, которым делать ап-шифтинг уже некуда, вопят о проходе). Удивляю только я, бледный глист, выполший из-под камня. Кажется, что это такой ответ нашему невскому проспекту, где все движется и все иллюзорно – а тут все сидит и лежит и все уж как оно есть. Полицейский с ружьем, за стенкой древних полипропиленовых мешков с песком, замыкает картину. Ох, нет, не замыкает, дальше ряды скованных велосипедов королевы Виктории и перед ними длинные тачки для провоза грузов – дерево их лонжеронов изомшело, но выглядят убедительно, и рядом кто-то спит, вероятно, их оператор. Ладно, защитный юмор пробивается, пойду с дискетой спущусь в лобби, там стоит компьютер с доступом в интернет.

(Дорога, кому интересно:)
Из самолета тянулись длинными коридорами, я шел с восточным юношей из Москвы, который приехал на свадьбу к другу и на все, что видел вокруг, прищелкивал языком как на удачную хохму – такая защитная реакция, что ли- «одни индусы», говорил он, глядя по сторонам и смеясь. В коридоре две девушки в кедах, по внешнему виду и постоянной возгонке себя - транзитницы на Гоа, - с открытой бутылкой мартини, замотанной в пакет, вслух радовались тому, что они в Индии, а затем одна закричала другой, пляша: «смотри, фиолетовая луна!» - я приблизился к стеклу – точно, луна, формы мяча для регби, сквозь тонированное стекло была совершенно выморочная. Во внутренностях аэропорта стояли в длинной очереди к иммиграционным стойкам - мне попался крупноглазый индиец с невозможно яростным взглядом, при полном спокойствии, как Зевс. А потом, когда вышли в последний зал, за проемом стояли встречающие, а за ним простирался огромный туфовый барельеф, изображающий плотно упакованную стену пальмовых листьев, и я вдруг содрогнулся, потому что барельеф медленно шевелился, живя, - это вправду была стена пальмовых листьев, сведенная фонарями к одноцветности - Юг существовал взаправду.

Девчонки в рюкзаках – на улице резко ставшие нашими – водили очами в поисках спального автобуса в Гоа, который должен был отходить от некоего Тревел Адженси в пять дня. Из переговоров с гидами и полицейскими ужасно очевидно выяснилось, что наши английские языки - мой плохой и их особый - были перпендикулярны и соприкасались только ключевыми существительными. К тому же выводу пришли и девушки, матерясь и мечтая между собой по-русски и махнув рукой на выяснение реальности. (я так утомительно пишу просто от перелета и небольшой расквашенности сознания, потом сосредоточусь и попробую проще)

Окно такси оказалось тоже тонировано, мы выехали через кпп аэропорта – у шлагбаума чадило в кадке пламя для согрева охранников, при 23 градусах - и влились в движение. Сбоку выскакивали прямо под капот темные бесформенные объекты – моторикши, в чреве которых видны было сквозь отсутствие дверец скрюченные в раковинку тушки седоков. Они двигались диагонально. Основное транспортне средство было – местное черно-желтое такси, похожее на автомобиль «чайка», уменьшенное до размера «запорожца». Вот меня и занесло - о дорожных нравах в третьем мире принято писать юмористически – юмор ведь и такой пищеварительный фермент. Попробую избежать этого. Машины не соблюдали рядности и интервала, лишь приблизительно придерживаясь разметки – нет, не так! – на дороге совсем нет такого понятия, как буферное расстояние – и в этом главном свойстве трафика мне померещился глобальный смысл. Каждый – грузовик, автобус, моторикша - был занят перемещением как своим индивидуальным делом, и проезжая его, в момент соприкосновения маневров, водитель давал ему предупреждающий гудок, выводя того из его комы. Это общее обыкновение будто отменяло правила движения – когда двое в силах договориться между собой на месте, третий не слишком нужен. Перекресток в результате выглядит как скопище наседающих друг на друга машин, как-то умудряющихся разойтись, а красный свет при его нелогичности - игнорируется.

Почему я заговорил про тонировку стекла – может быть, его отемнение, в добавление к утренней дымке, как-то повлиялона мой взгляд. Потому что те кварталы, которые тянулись по сторонам, были так же совершенно лишены плана и смысла. Насколько западу присуща упорядоченность, и насколько ты сам западный человек, легко понять, вот так отдалившись и увидев глазами, что было бы, если бы не было всей той общей платформы, на которой проверяются мелкие различия в наших внутрицивилизационных контроверзах. Попробовал сейчас определить эту застройку, и не мог. Кажется, что взорвали все градостроительные эпохи, и обломки попадали как пришлось. Главный элемент этого безобразия – бетонная несколькиэтажная коробка, черная от времени, за тусклыми оконными проемами которых (не понял, остеклены ли они) лишь предполагаемо «теплится жизнь». Вдоль дорог тянутся бесконечные ряды крохотных лавок, сколоченных на живую нитку то ли вчера, то ли сто лет назад. Все очень плотно. Посреди бетонных трущоб иногда как родное поднимается свежее здание монолитного бетона, вполне московского вида, иногда даже с башенкой сверху и всегда с телефоном риэлтора на щите. Но все в куче, никаких кварталов. Ближе к центральной части города видны высотки, очень высокие, узкие как рычаги. Начинаются красивые домины еще чуть ли колониальных времен, съеденные временем и облупляющиеся как стволы платанов. (...)

С велосипедом это оказалась глупая идея – трафик здесь безумный, хотя все в нем бесстрашно плывут (и никаких, к слову, пробок). Видел мужика европейского вида, катящего на той загадочной тележке о двух колесах с гироскопом внутри – и ничего, проскочил между расписным грузовиком-водовозом. Поглядел ему вслед, показалось, что он мелко дрожал скорее от внутренней работы по сохранению равновесия, чем от страха.